Если до сих пор у виконта оставалась хоть капля сомнения, это спокойное поведение ее растворило. Какой голодный солдат удачи и кабальеро в потрепанном плаще, что пересек океан в очевидной надежде переменить судьбу, способен отказаться от поместья, земли и скота, лишь чтобы испить воды из волшебного источника, если бы эта вода и впрямь не значила больше, чем всё золото мира?
И потому неудивительно, что три дня спустя, в полной уверенности, что на заре следующего дня дряхлая каравелла снимется с якоря и покинет Изабеллу, капитан Леон де Луна выбрался из постели в самый разгар ночи и решительно направился к берегу, где стащил одну из многочисленных пирог, мирно покоившихся у воды.
Он греб медленно и молча, осторожно приближаясь к борту корабля. Убедившись в том, что никто с палубы его не заметит, он поборол инстинктивное отвращение от вони дегтя и рвоты, исходящей от каравеллы, вскарабкался на борт и проскользнул в глубину трюма, несмотря на то, что даже при одной мысли о предстоящих мучениях ему становилось плохо.
И вот на рассвете, когда солнце едва показалось над землей, принося с собой новый прекрасный день, приземистый корабль на всех парусах вышел в открытое море. За его отплытием наблюдали донья Мариана Монтенегро, дон Луис де Торрес, мастер Хуан де ла Коса, Алонсо де Охеда, Хуан де Овьедо, маркиз де Гандара, Фелипе Манглано и Хусто Паломино, они собирались вместе отметить это событие, зажарив великолепную свинью, которую прекрасная немка решила выделить по такому случаю.
Корабль успел превратиться в темную точку на горизонте, когда Алонсо де Охеда невозмутимо поднялся и, весело расхохотавшись, произнес:
- Право, я все на свете готов отдать, лишь бы увидеть его физиономию, когда через пару дней он вылезет из трюма и узнает, что следующая остановка в Кадисе.
Ингрид Грасс печально улыбнулась, хоть и поднялась, приняв протянутую Охедой руку.
- Самое ужасное, что он вернется. Как бы далеко он ни уезжал, он всегда возвращается.
15
- Человек-кокос!
Сьенфуэгос решил, что ему пригрезилось.
- Человек-кокос! Эй, ты! Волосатая обезьяна!
Сьенфуэгос огляделся, но никого не нашел, хижина казалась совершенно пустой, а самый ближайший человек, если можно назвать человеком омерзительное существо вроде Голиафа, спал в тени кустов на опушке леса.
- Ты где, черт тебя дери? - беспокойно спросил Сьенфуэгос.
- Здесь! Прямо под твоей задницей.
Канарец наполовину высунулся из гамака и наконец разглядел внизу нечто вроде коряги - потрясающе замаскированное среди водных гиацинтов и кувшинок тело, полностью скрытое под водой. Если бы Папепак не пошевелил рукой, то Сьенфуэгос пришел бы к выводу, что разговаривает с невидимкой.
- Я считал тебя мертвым.
- Папепак научился у кайманов плавать под водой, высунув один лишь нос. - Он немного помолчал. - Что это за люди?
- Самые ужасные сукины дети на свете.
- Как и все бородатые?
- Нет. Слава Богу, не все. Эти - самые худшие.
- И что будешь делать?
- Как поправлюсь - разделаюсь с ними.
- Ничего не выйдет. Они тебе не доверяют и следят за тобой, даже когда ты спишь.
- Знаю, - согласился канарец. - Я всё это понимаю, но все же найду способ их убить.
- Ты правда этого хочешь?
- Неужели они заслуживают чего-то другого?
- Нет. Не заслуживают, - согласился коротышка индеец. - Я тебе помогу.
- Как?
- Не знаю. Это ты должен решить, как покончить с людьми твоей расы. Я понимаю только кайманов и зверей из сельвы.
На узкой тропинке, ведущей к реке, показался баск Патси Иригоен; увидев, что тот направляется к хижине, канарец проворно забрался в гамак и прошептал:
- А сейчас уходи, завтра вернешься. Я что-нибудь придумаю.
Он закрыл глаза, притворившись спящим, но на самом деле пытался найти способ одолеть четырех мерзавцев, которые не задумываясь могут отрезать руку ребенку и не станут колебаться, если придется уничтожить врага, даже беззащитного представителя собственного народа.
Прошло почти двадцать четыре часа, прежде чем он выработал план действий, и когда на следующий день около полудня Сьенфуэгос снова остался один, а Хамелеон пунктуально появился под полом хижины, канарец дал ему указания, которые тот повторил слово в слово, хоть и был слегка сбит с толку.
- Не могу понять, чего ты хочешь этим добиться, - признался он наконец, пожав плечами. - Но если ты уверен, что это лучший способ расправиться с ними, то я сделаю все, о чем попросишь.
Он исчез среди кувшинок, словно его поглотила вода, и хотя канарец долго не спал, пытаясь уловить малейший шорох и убедиться, что индеец выполнил его указания, тысячи шорохов сельвы, шепот реки и храп Бабника не позволили ему удостовериться, что всё идет как надо.
Тем не менее, едва первые лучи зари занялись над зеленью сельвы, издали донеслись чьи-то истошные крики. Встревоженные испанцы тут же вскочили, схватившись за оружие. Выглянув из хижины, они увидели на противоположном берегу широкую пирогу, где сидел издающий чудовищные вопли Папепак.
- Чего хочет этот долбанный индеец? - сварливо проворчал карлик. - Из-за чего весь этот сыр-бор?
- По-моему, он хочет нам что-то сказать, - предположил Бельтран Винуэса.
- Да тут сам черт не разберется! Гуанче! - позвал он. - Может, ты поймешь.
Сьенфуэгос нехотя кивнул, жестом велел всем замолчать и сделал вид, что пытается разобрать слова, которые раз за разом повторяет туземец, лихорадочно размахивая руками.
Наконец, он повернулся, явно озадаченный:
- Он говорит, что, если мы отпустим детей и уйдем из деревни, он вернет нам золото.
Четверо ошеломленных негодяев застыли, как вкопанные.
- Золото? - воскликнул ошарашенный Голиаф. - Какое еще золото?
- Наше золото. О нем он и говорит.
- Не может быть! - еле выговорил Бабник.
- Во всяком случае, я так понял.
- Придурок!
Однако карлик тут же подбежал к тяжелому сундуку, встал перед ним на колени и не теряя времени стащил с шеи ключ, открыл крышку и яростно завопил:
- Сукин сын!
Старый сундук оказался совершенно пустым, лишь на дне его красовалась круглая дыра, через которую, несомненно, и вытек драгоценный золотой песок.
- Вот же мать твою! - простонал Педро Барба. - Наше золото!
- Я убью его! - только и смог прорычать Патси Иригоен.
Однако это оказалось весьма нелегкой задачей: убить улыбающегося туземца, который сидел в пироге, швыряя в реку все новые и новые горсти золотого песка.
- Чертов дикарь! - воскликнул Бельтран Винуэса, глотая слова. - И это после того, что нам пришлось для этого сделать!
Бабник тыльной стороной ладони вытер стекающие из носа сопли и потряс тяжелой аркебузой.
- Чуть-чуть удачи, и достану его с первого выстрела, - сказал он.
- Не будь идиотом! - прикрикнул лилипут. - Даже если тебе удастся его прикончить, в чем я сомневаюсь, лодка наверняка перевернется - и прощай наше золото! - он задумчиво почесал огромную голову, заросшую копной сальных волос, и в конце концов вынужден был неохотно добавить: - Боюсь, придется вести переговоры.
- Я не веду переговоров с индейцами, - заявил Педро Барба. - Я их убиваю.
- Ты будешь вести переговоры с тем, с кем я тебе прикажу, недоумок! - рявкнул карлик. - В конце концов, мы и так уже получили больше, чем рассчитывали, - с этими словами он повернулся к Сьенфуэгосу. - Скажи ему, что если он вернет золото, мы выполним его требования, но если попытается сыграть с нами какую-нибудь шутку, мы перережем всех сопляков до единого.
Канарец кивнул и, сложив руки рупором у рта, передал Папепаку приказ, который остальные понять не могли, чтобы приблизился на несколько метров и был начеку.
Патси Иригоен направился к большой хижине, сбросил в воду бревно, подпирающее дверь, и жестом велел перепуганным детишкам выбираться наружу.
Потом карлик велел Винуэсе, чтобы вошел в воду и медленно поплыл к пироге, но перед тем, как тот успел удалиться от берега, погрозил ему пальцем:
- И не вздумай удрать на пироге! - предупредил лилипут. - Медленно подтолкнешь ее сюда, и при любом подозрительно движении Бабник снесет тебе голову. Ясно?
Тот что-то проворчал себе под нос, но медленно поплыл, а тем временем вереница детишек удалялась в сторону чащи, хотя баск задержал двух старших в качестве последней страховки.
Обмен прошел без особых проблем. В нужный момент Хамелеон бросился в воду, даже не подняв брызг, и исчез под поверхностью, будто настоящий кайман.
Лишь завладев лодкой и подтянув ее к мосткам и убедившись, что она и правда до краев полна золотого песка, карлик неохотно подал знак баску отпустить оставшихся заложников.
В мгновение ока все четверо расположились в лодке, но, едва Сьенфуэгос поднялся с видимым намерением присоединиться к ним, карлик предостерегающе поднял пухлую руку:
- Прости, Гуанче, но ты остаешься, - сказал он.
Сьенфуэгос притворился, что удивлен и напуган.
- Ты же обещал взять меня с собой! - возмутился он.
- Я передумал. Лодка и так перегружена, мы не можем рисковать тем, что разобьемся и потеряем золото.
- Прошу тебя, сделай милость!
- Я никогда не оказываю милостей.
- Но ты же обещал...!
- Ну и что с того? Радуйся уже тому, что ты спас свою шкуру. - И он щелкнул пальцами остальным. - Отплывем до того, как дикари решат напасть.
Те повиновались и начали ритмично грести, лишь Бабник на мгновение обернулся, поднял руку и махнул на прощанье канарцу, выглядящему совершенно подавленным.