- Боже правый! - воскликнул с досадой Ишикоч. - Мы избегаем путешествовать по здешним комариным болотам. И если бы не Чалма Мудрости, почтенный хозяин мой Мирза Джалал, мы ми за что бы не полезли сюда, в обитель лягушек.
Мы не знаем никого в кишлаке Лицо Солнца, но слышали, что здесь влачат животное существование злобные, дикие Кровавые Ноги - разбойники. Грабят они неосторожных путников, лезущих в тугаи, вместо того, чтобы ездить по приличным дорогам... И отрезают ноги дуракам, слушающим советы дураков.
Домулла знал уже давно Ишикоча, привык к его нелепому имени Ишикоч - Открой дверь! - и его любимому "Боже правый!", которое он произносил почему-то всегда по-русски. Йшкоч| принадлежал к редкому разряду шутников, которые и сами любят позлословить и не обижаются на злую шутку в свой адрес.
- Ишикоча больше нет,- отозвался издали Мирза Джалал.- Ишикоч - Открой дверь! - остался в курганче на ургутской дороге, позвольте вам доложить. Нашего друга прошу называть по имени Молиар, уважаемый Молиар. Отныне нет более "Открой дверь!", есть "Отомкни двери мудрости!".
И Мирза Джалал погрузился в созерцание и равнодушие, решив, видимо, терпеливо сносить муки путешествия.
Солнце совсем побагровело и раскаленным шаром катилось на запад, задевая краешком щетину метелок камыша. Лягушки-солнцепоклонницы хором провожали дневное светило. Невеселая возможность остаться на ночь на съедение комарам и мошкаре делалась все неотвратимее, и домулла погнал вперед своего Серого.
С силой потянув носом воздух, повертев во все стороны головой, Ишикоч, или Молиар, пожал плечами. Маленький самаркандец владел поразительным талантом. Он утверждал, что может на расстоянии определить по едва уловимым и понятным лишь ему одному запахам и признакам, есть ли близко жилье, кто там живет - рисоводы ли, пастухи ли - и что у них в данный момент варится в котле. Тогда напрямик, без дороги, через ухабы, барханы, овраги, в полной тьме или в песчаный буран, он вел за собой спутников и уверенно выводил их на цель.
Сейчас Ишикоч явно приуныл.
- Боже правый! Клянусь, здесь, в тугаях, нет даже бабы-яги, которая разожгла бы очаг и поставила на огонь котелок с водой, чтобы помыть волосы своей дочке-ведьме. Не то что бы готовить пищу.
- Что ж! Посовещаемся с Чалмой Мудрости, - хмыкнул домулла. Взглянув на величественного всадника, он поразился. Бледный, растерянный Мирза Джалал застыл в седле размашисто шагавшего своего буланого жеребца и, вперив во что-то глаза прямо перед собой, беззвучно шевелил губами.
- Что случилось? - встревожился Микаил-ага. - Вы не заболели?
Всегда спокойно надменный, уверенный в себе, Мирза Джалал Файзов сейчас действительно не походил сам на себя. Щека у него подергивалась, борода топорщилась. Он заикался:
- С-с-мот-ри-те! - И он рукояткой камчи ткнул перед собой.
Ничего необыкновенного домулла не увидел. Впереди, в нескольких шагах от них, легкой трусцой бежал пестрый телёнок. В спустившемся на тугаи сумраке мелькали его трогательно семенившие ножки в белых чулочках.
- Теленок!
- Оно!
- Что "оно?
- Оно, "существо", уже полчаса бежит. Оно бежит по дороге впереди... передо мной...
- И что же? Пусть бежит. Отбился от коровы и бежит. Ищет мать.
- Оно… молчит! Теленок бы мычал, звал. Оно... ведет нас. Существо это... ох... албасты - дьявол. Это Гуль-и-Биобони. Дух путыни! Оборотень. Оно заведет нас в чащу, в тьму, в глушь. Оно не уступает дороги уже полчаса. Не сворачивает и не дает мне свернуть. Куда я ни поверну коня, туда и оно... Оно бежит. Надо поворачивать. Поедем обратно.
Домулла Мирза Джалал, умный, образованный человек, восточный философ, презрительно отзывался о суевериях и суеверных людях. И презирал тупнц, всерьез веривших в "феель" - гадание, предсказания и прочую чепуху. Но при всем том он терпеть не мог, когда Ишнкоч подтрунивал над сказками о всяких джиннах, Алмауз Кампырах, оборотнях. Тем более поражало поведение его сейчас. Он категорически отказывался ехать дальше. Он бормотал: "Смотрите! Оно остановилось. Мы встали, и существо остановилось. Берегитесь! Нас ждет беда".
Даже когда домулла попросил Ишикоча согнать теленка с тропинки, что тот сделал без возражений, и тогда еще пришлось уговаривать почтенного философа. Он все рвался вернуться на станцию.
- Семьдесять верст? Ночная дорога в безлунье? Нет! - решил домулла.
Среди темных куп тугайных зарослей чуть белел светлым пятном Белок, и из тьмы доносился бодрый голос Ишикоча:
- Сюда! Помереть мне, если где-то здесь не пекут хлеб. Боже правый! Я слышу запах хлеба.
Но Мирза Джалал упорствовал:
- Беда нас ждет. Над нашей головой плохой знак. "Оно" ведет нас. А свой талисман я оставил в Самарканде.
Судя по слышавшемуся в темноте легкому сопению и дробному стуку маленьких копытец, теленок не отставал.
Они так и не доехали в ту ночь до Афтобруи. Мирза Джалал забыл дорогу. Где-то совсем близко чувствовалось холодное дыхание Усман-Катартала. Темная громада его загораживала звезды, и над спящими тугаями в небесах серебрилась узкая полоска не то снега, не то тумана. Дул в лицо холодный, совсем не летний ветер, доносился ровный, монотонный шум Зарафшана, мчавшего свои воды где-то рядом. Они ехали правильно. Но только потому, что перед ними бежал невидимый во тьме невинный теленок, Мирза Джалал не смог, а возможно, и не захотел подняться в нужном месте из низины на подножие гор, где начинается благословенное Лицо Солнца.
В бессильной ярости домулла оставил мысль ехать дальше. Он понимал, как дорого может обойтись опоздание. Он даже стегнул разок своего Серого, чего обычно никогда не делал. Словами он стегал и Мирзф Джалала и Ишикоча, стыдил их, упрекал. Что же оставалось делать?
Но поразительный нюх Ишикоча избавил их от ночевки в лягушачьем болоте на мокрой траве. Неизвестно, он ли, теленок ли, но так или иначетропинка вывела их к жилью.
Из тандыра вырывались яркие языки пламени. Пылавшая ярким румянцем, полногрудая, круглолицая, с толстыми, в палец, сросшимися над переносицей бровями, булунгурка пекла лепешки.
О них, о горячих лепешках, и сказал своим спутникам маленький самаркандец час назад, вскоре после встречи с назойливым албасты. Булунгурка и ее супруг Турабджан, сторож водозаборного сооружения, очень обрадовались своему пропавшему теленочку-"оборотню" и неожиданным гостям.
Ничем не показывал Ишнкоч, что он перенервничал и подосадовал. В его степном приветствии, обращенном к владельцу хижины, тандыра й красавице-булунгурке, звучало самодовольство, когда он, еще не слезая со своего Белка, важно поздоровался:
- Мол джан амонми? Здоровы ли скот и душа? Да снизойдет милость на твой дом!
И скот и душа водного сторожа Турабджана оказались в удовлетворительном состоянии. Наши путешественники чувствовали себя преотлично в низенькой, с прокопченным потолком мазанке, правда, полной дыма, но с обильным дастарханом, запашистымм поджаристыми лепёшками и рисовой кашей со сливочным маслом. Если не сидеть, а возлежать на ватной подстилке, то можно спастись от едкой гари, от которой страдал рослый, высоченный, огромный Мирза Джалал. Он никак не умещался в промежутке между паласом и дымной пеленой, кашлял и непрерывно вытирал слезы.
Ишикоч ехидничал:
- Во всем есть хорошее. Человек самое выносливое существо, ко всему привыкает. Мы все сидим тут, а комары улетучились, не выдержали.
- Хорошо! - поддержал домулла. - Злее здешних комаров не приходилось видеть.
- В Афтобруч завелись комары позлее наших, - неторопливо проронил Турабджан. Его гладкий лоб сжался в гармошку морщин, раскосые глаза посерьезнели, а светлые монгольские усики опустились еще нитке к подбородку.
- Комары? - послышался из дымного марева голос Мирза Джалала. - Кто такие?
- Кто? - насторожился домулла.
- Они сегодня выехали из Афтобруи и переправились через Зарафшан ниже Раватхаджн,- объяснил сторож.- Благодарение богу, вы не встретили их. В тугаях нехорошо, тревожно.
- Кто они? - настаивал домулла..
- Кумирбек-басмач. И с ним его угольщики. Очень злой народ. Винтовок полно! Ох, ох, опять, что ли, начинается? Пять лет мы тихо жили. Теперь колхозам плохо придется. Это так же верно, как и то, что меня зовут Турабджан - Рыболов.
- Вы их сами видели?
- Нас они не трогают. Мы воду людям даем. Аллах любит тех, кто воду людям дает. - Турабджан уводил в сторону хитрые глаза.
- Сколько их проехало? - допытывался домулла.
Сторож пожал плечами. Он не хотел впутываться. Вопрос домуллы ему не понравился. И все же он ответил:
- Проехало восемнадцать вооруженных и двое невооруженных.
- О творец, - просипел Мирза Джалал. Он все еще не мог прокашляться. - Убери, наконец, этот ядовитый дым! Открой дверь, ты, Рыболов. Мы, городские, не привыкли к такому невежеству.
Сторож, не ответив, пошел открывать дверь.
- Мы напали на след. Мы едем в Чуян-тепа, а она в Чиян-тепа, - без особого подъема проговорил домулла. - Мы правильно едем.
- Правильно едем. А албасты на дороге? - прохрипел Мирза Джалал.- Там восемнадцать бритв-сабель, там восемнадцать стреляющих на версту ружей, там зубастый, с окровавленной пастью волк - ишанский сын Кумырбек - бек головорезов, там еще Одноглазый курбаши.
- Они переехали нашу дорогу в том месте, где мой хозяин испугался теленочка... - подзуживал Ишикоч. - Они наехали на стадо, напугали теленка, и он отстал от коровы, своей матушкш. Хи, а потом теленочек превратился в албасты, в горного злого дива Гуль-и-Биобони.