Сироты разговаривали и смеялись. Несмотря на горе, которое их посетило так рано, девочки, благодаря юному возрасту, сохранили простодушную веселость. Память о матери печалила их порою, но эта грусть не носила в себе ничего горького: это была скорее нежная меланхолия, они не избегали ее и охотно ей отдавались. Для них обожаемая мать не умерла… они считали ее только отсутствующей.
Благодаря тому, что в той глуши, где они росли, на было ни церкви, ни священника, девочки были почти так же, как и Дагобер, невежественны в религии. Они только твердо верили в то, что на небе есть Бог, добрый и справедливый, который из милосердия к бедным матерям, оставившим на земле сирот, позволяет им с неба наблюдать за ними, видеть их и слышать и посылать к ним иногда прекрасных ангелов-хранителей для защиты.
Благодаря наивному заблуждению сироты были уверены, что мать постоянно следит за их поступками, и если они сделают что-нибудь дурное, то это сильно огорчит ее, а их сделает недостойными попечения добрых ангелов.
Этим и ограничивались все религиозные познания Розы и Бланш, впрочем, вполне достаточные для чистых любящих душ.
Ожидая Дагобера, девочки болтали.
Разговор был им очень интересен. Вот уже несколько дней, как у них завелась тайна… важная тайна, заставлявшая биться их девственные сердца, волновавшая юную грудь, заливавшая огнем щеки и заволакивавшая беспокойной и мечтательной томностью нежную синеву глаз.
Роза лежала с краю. Ее округлые руки были закинуты за голову, а лицом она повернулась к Бланш, опиравшейся локтем на изголовье и с улыбкой смотревшей на сестру.
- Ты думаешь, он придет и сегодня ночью, - говорила Роза.
- Да. Ведь он вчера обещал.
- Он такой добрый!.. Он сдержит обещание.
- А как он хорош со своими длинными белокурыми локонами!
- А какое очаровательное имя… Оно так к нему подходит!
- А улыбка какая нежная! Какой нежный голос, когда он говорил, беря нас за руки: "Дети, благословляйте Создателя за то, что Он дал вам единую душу… То, что иные ищут вовне, вы найдете в самих себе".
- "Так как ваши сердца нераздельны", - прибавил он.
- Какое счастье, что мы помним все его слова, сестра!
- Мы ведь так внимательно его слушаем… Знаешь… когда я вижу, как ты его слушаешь, я точно вижу самое себя, милое мое ты зеркальце! - проговорила Роза, улыбаясь и целуя сестру в лоб. - И знаешь, когда он говорит, у тебя глаза… т.е. у нас глаза… делаются большие-большие, а губы шевелятся… точно мы за ним про себя повторяем все его слова… Неудивительно, что мы ничего не забываем из того, что он говорит.
- И все, что он говорит, так возвышенно, благородно и великодушно.
- И потом, не правда ли, сестра, во время беседы с ним в голову приходит столько хороших мыслей? Только бы нам не забывать их никогда!
- Будь спокойна… они останутся в наших сердцах, точно птенцы в гнездышке у матери.
- А знаешь, Роза… какое счастье, что он любит нас обеих!
- Да разве могло быть иначе, когда у нас одно сердце!
- Как же можно любить Розу, не любя Бланш!
- Что бы сталось с нелюбимой?
- А потом ему было бы слишком трудно выбирать!
- Мы так друг на друга похожи!
- Вот, чтобы выйти из затруднительного положения, - сказала Роза с улыбкой, - он нас обеих и выбрал…
- Да и не лучше ли так? Он любит нас один… а мы его вдвоем!
- Только бы он не покинул нас до Парижа!
- А в Париже? Пусть он будет и там!
- Непременно с нами… в Париже… будет так приятно быть с ним… и с Дагобером… в этом громадном городе. О, Бланш, как он, должно быть, хорош, Париж!
- Париж? Это, наверно, город из золота!
- Верно, там все счастливы… потому что он так красив!
- Как и войти-то мы туда посмеем, бедные сироты… Как на нас посмотрят?
- Да, это так… но знаешь… раз там все счастливы, то, конечно, все и добры?
- И нас полюбят!..
- Кроме того, с нами будет наш друг… с белокурыми локонами и голубыми глазами.
- А он нам ничего не говорил о Париже.
- Не подумал об этом… надо поговорить с ним сегодня ночью.
- Да, если он будет расположен разговаривать… ты знаешь, ведь он часто любит смотреть на нас молча, пристально вглядываясь в наши глаза…
- Да, и знаешь, в эти минуты его взор напоминает мне взор нашей дорогой мамы!
- А как она-то, верно, счастлива!.. ведь она все видит.
- Еще бы… ведь если он нас так полюбил, то, значит, мы это заслужили?
- Скажите… ах ты хвастунья! - заметила Бланш, весело приглаживая ловкими пальцами волосы сестры, разделенные пробором.
После минутного размышления Роза вымолвила:
- Как тебе кажется… не рассказать ли обо всем Дагоберу?
- Расскажем… если ты это находишь нужным.
- Ведь мы все ему говорим, как говорили маме… Зачем же от него что-то скрывать?
- Особенно то, что делает нас такими счастливыми…
- А ты не замечаешь, что с тех пор, как мы его узнали, наши сердца бьются и сильнее, и живее?
- Да, как будто они чем-то переполнены.
- Очень просто, почему это так кажется… Ведь наш друг занимает там много места.
- Итак, мы расскажем Дагоберу о нашем счастье!
- Ты права…
В эту минуту Угрюм снова заворчал.
- Сестра, - промолвила Роза, прижимаясь пугливо к Бланш, - собака опять рычит… что это с ней?
- Угрюм!.. не ворчать… иди сюда… - сказала Бланш, похлопав рукой по краю кровати.
Собака поднялась, еще раз глухо заворчала и, подойдя к кровати, положила большую умную голову на одеяло, настойчиво продолжая коситься на окно; сестры наклонились, чтобы погладить Угрюма по выпуклому лбу с шишкой посредине - верный признак чистой породы у собак.
- И чего ты, Угрюм, так ворчишь? - сказала Бланш, легонько теребя его за уши. - А, добрая моя собака?..
- Бедняга… Он всегда ведь тревожится, когда Дагобера с нами нет.
- Это правда… он точно знает, что без него должен еще больше нас оберегать.
- А почему, сестра, Дагобер сегодня запоздал? Пора бы прийти ему с нами проститься.
- Очевидно, он чистит Весельчака.
- А мы с ним и не простились сегодня, с нашим старым Весельчаком.
- Как жаль.
- Бедное животное… Он всегда так доволен, лижет нам руки… точно благодарит за посещение…
- К счастью, Дагобер с ним за нас простится!
- Добрый Дагобер!.. вечно-то он о нас заботится… балует нас… мы ленимся, а он все берет на себя.
- Как ему помешаешь, когда он не позволяет нам ничего делать?
- Как жаль, что мы так бедны… мы даже не можем ему обещать немного покоя!
- Бедны!.. Увы, сестра! Мы всегда будем только бедными сиротами.
- Как же? А медаль?
- Несомненно, с ней связаны какие-то ожидания… иначе мы бы не пустились в такой долгий путь.
- Дагобер обещал нам все рассказать сегодня вечером…
Девушка не смогла продолжать: с сильным шумом два оконных квадрата разлетелись вдребезги.
Сестры с криком ужаса бросились друг к другу в объятия, а собака, яростно лая, рванулась к окну.
Девочки, крепко прижавшись друг к другу, бледные, неподвижные от ужаса, дрожащие, затаили от страха дыхание; они не смели даже взглянуть на окно.
Угрюм, положив передние лапы на подоконник, не переставал неистово лаять.
- О, что же это?.. - шептали сироты. - И Дагобера нет!
Потом, с испугом схватив сестру за руку, Роза воскликнула:
- Слышишь?.. слышишь?.. кто-то поднимается по лестнице…
- Боже… какие тяжелые шаги… это не Дагобер, не его походка…
- Угрюм, сюда! скорее… защищай нас! - закричали девушки, окончательно перепуганные.
Действительно, на деревянной лестнице раздавались необычайно тяжелые шаги, а вдоль тонкой перегородки, отделявшей комнату от площадки, слышался какой-то странный шорох.
Наконец что-то грузное упало за дверью и сотрясло ее.
Девушки онемели от ужаса и молча переглянулись.
Дверь отворилась. Это был Дагобер.
Роза и Бланш при виде его даже поцеловались от радости, точно им удалось избежать большей опасности.
- Что с вами?.. Отчего вы так перепуганы? - спросил удивленный солдат.
- Ах, если бы ты знал! - дрожащим голосом вскричала Роза; ее сердце, как и у Бланш, усиленно билось.
- Если бы ты знал, что произошло… да мы и твоих шагов не узнали… нам они показались такими тяжелыми… а потом этот шум… за перегородкой…
- Ах вы трусихи! Не мог же я взбежать по лестнице как пятнадцатилетний мальчик, когда должен был тащить на себе свою постель, целый ворох соломы… ее-то я и бросил там, чтобы по обыкновению улечься около двери.
- Бог мой! Сестрица… какие мы сумасшедшие! Мы и не подумали об этом, - сказала Роза, взглянув на Бланш.
И их красивые лица, одновременно побледневшие, разом же зарумянились снова.
А собака все еще продолжала лаять около окна.
- Чего же это Угрюм лает на окно? Не знаете, девочки? - спросил солдат.
- Не знаем… сейчас кто-то разбил стекло в окне… вот что нас особенно и перепугало!
Не говоря ни слова, Дагобер подбежал к окну, оттолкнул ставни и высунулся наружу…
Он увидел только темную ночь. Он прислушался, но, кроме воя ветра, ничего не было слышно.
- Угрюм, - сказал он собаке, указывая на открытое окно. - Прыгай туда, старик, ищи!
Храброе животное сделало громадный прыжок и исчезло за окном, которое поднималось футов на восемь от земли.
Дагобер, высунувшись из окна, поощрял собаку голосом и жестами: