- Уж не думаете ли вы, будто я позволю, чтобы меня лишили чести, той чести, которую вы сами вручили мне, как ваш отец унаследовал ее от своих предков?
- О, если б ты сберег хоть каплю того, что я передал тебе! - воскликнул дон Руис.
И, обратившись к дону Рамиро, он проговорил:
- Сеньор дон Рамиро, поскольку у моего сына нет ни малейшего уважения к сединам и дрожащим рукам отца, обращающегося к нему с мольбой, послушайтесь меня вы и покажите тем, кто нас окружает, что чужой оказывает мне больше уважения, чем сын.
- Верно, верно, дон Рамиро, послушайтесь, - поддержали старика зрители.
Дон Рамиро отступил на шаг, опустил шпагу и поклонился.
- Вы хорошо сделали, сеньор дон Руис де Торрильяс, обратившись ко мне, - сказал дон Рамиро, - и вы хорошо поступили, оказав мне доверие, сеньоры. Земля велика, горы безлюдны, и я встречу своего противника в другом месте.
- Э-э, да вы ловко скрываете трусость, - громко заявил дон Фернандо.
Дон Рамиро, уже вложивший шпагу в ножны и отступивший на два шага, обернулся, и шпага снова сверкнула у него в руке.
- Скрываю трусость? - воскликнул он.
Раздался ропот; зрители осуждали дона Фернандо, и двое из них - или всех старше, или всех благоразумнее - бросились к противникам, чтобы прекратить схватку, но дон Руис жестом попросил их отступить.
Оба дворянина молча подчинились.
Снова раздался звон стали.
Дон Руис приблизился к сыну на шаг.
Дон Фернандо стиснул зубы, побледнев от гнева, его глаза сверкали, и он напал на своего противника, словно обезумев от ярости, которая могла бы, пожалуй, подвести менее искусного фехтовальщика.
- Безумец, - сказал старик, - чужие слушаются меня и мне повинуются, а ты продолжаешь идти наперекор моей воле, не желаешь со мной считаться!
С этими словами дон Руис взмахнул палкой и гневно воскликнул, причем глаза его сверкнули, как у юноши.
- Видит Бог, ничто не помешает мне при всех научить тебя покорности!
Не отводя шпагу от шпаги противника, дон Фернандо полуобернулся и увидел, что отец поднял палку; его бледные щеки вспыхнули - казалось, вся кровь бросилась ему в голову.
Лицо старика выражало почти что ненависть; такое же выражение появилось на лице сына.
Казалось, попади неосторожный прохожий под двойную молнию их взглядов, он был бы испепелен.
- Берегитесь, отец! - крикнул молодой человек дрогнувшим голосом, качнув головой.
- Шпагу в ножны! - вновь приказал дон Руис.
- Сначала опустите палку, отец!
- Повинуйся, несчастный, я приказываю тебе!
- Отец, - пробормотал сын, покрываясь смертельной бледностью, - уберите палку, иначе, клянусь Богом, я дойду до крайности.
Затем, обернувшись к дону Рамиро, он добавил:
- Не удивляйтесь, дон Рамиро: я могу одновременно иметь дело с палкой старика и со шпагой повесы.
- Вот видите, сеньоры! - воскликнул дон Рамиро. - Как же мне быть?
- Делайте то, что велит вам отвага и оскорбление, нанесенное вам, сеньор дон Рамиро, - отвечали, отходя, зрители, явно не желая дольше присутствовать при поединке.
- Неблагодарный! Негодяй! - неистовствовал дон Руис, занося палку над головой сына. - Неужели и твой соперник не может научить тебя, как должно сыну держать себя перед отцом?
- Ну нет, - отвечал дон Фернандо, - ибо мой соперник отступил из-за трусости, а трусость я не ставлю в число добродетелей.
- Тот, кто воображает и говорит, что я трус…
- Он лжет, дон Рамиро, - перебил старик, - трусом надо назвать меня, но никак не вас.
- Да скоро ли мы с этим покончим? - прорычал Фернандо (так он рычал, сражаясь с дикими зверями).
- В последний раз повторяю, негодяй, повинуйся, вложи шпагу в ножны! - воскликнул дон Руис с угрозой.
Было ясно: если дон Фернандо не послушается тотчас же, позора не избежать - палка опустится на его голову.
С молниеносной быстротой дон Фернандо оттолкнул дона Руиса и, сделав искусный выпад левой рукой, правой пронзил руку дона Рамиро, медлившего с защитой.
Дон Рамиро удержался на ногах, зато старик упал - такой сильный удар был нанесен ему прямо в лицо.
Зрители в ужасе вскрикнули, и было от чего: сын дал пощечину отцу!
- Расступитесь, расступитесь! - вскричал дон Фернандо и бросился поднимать цветы, лежавшие на земле. Он подобрал их и спрятал на груди.
- Да обрушатся на тебя небеса, нечестивец! - простонал дон Руис, приподнимаясь, - да, пусть не люди, а Небо покарает тебя, ибо ему принадлежит возмездие за оскорбление, нанесенное отцу.
- Смерть ему! Смерть ему! - в один голос крикнули дворяне. - Смерть нечестивому сыну, ударившему отца!
И все, выхватив шпаги, окружили дона Фернандо.
Раздался лязг - одна шпага отражала натиск целого десятка, а немного погодя Сальтеадор с горящими глазами и пеной на губах проскочил сквозь толпу, как загнанный вепрь проскакивает сквозь свору, неспособную его остановить.
Пробежав мимо дона Руиса, все еще лежавшего на земле, он окинул его взглядом, в котором было больше ненависти, чем раскаяния, свернул в одну из улочек, ведущих к Сакатину, и исчез.
XXVI
ПРОКЛЯТИЕ
Зрители, наблюдавшие эту сцену (причем каждый в конце концов как бы стал действующим лицом), словно застыли.
Только дон Рамиро, завернув окровавленную правую руку в плащ, приблизился к старику и протянул ему левую руку, сказав:
- Сеньор! Окажите мне честь, позвольте помочь вам подняться.
Дон Руис, опираясь на руку дона Рамиро, с трудом встал.
- О неблагодарный, бесчеловечный сын! - воскликнул он, поворачиваясь в ту сторону, куда скрылся дон Фернандо. - Да настигнет тебя кара Господня всюду, где бы ты ни скрывался, пусть рука твоя, оскорбившая мои седины и окровавившая лицо мое, не сможет оборонить тебя от этих чужих шпаг, поднявшихся на мою защиту. И пусть Бог, видя твое кощунство, отторгнет от тебя воздух, которым ты дышишь, землю, которая тебя носит, и свет, который тебе светит.
- Сеньор, - сказал почтительно один из дворян, приближаясь к нему, - вот ваша шляпа.
- Сеньор, - обратился к нему с таким же почтением второй, - не угодно ли, я застегну ваш плащ.
- А вот, сеньор, ваша палка, - произнес третий.
При этом слове дон Руис, казалось, вышел из оцепенения.
- Палка! - повторил он. - Зачем мне палка? Мне нужна шпага. О Сид, о Сид Кампеадор! Видишь, как все изменилось с тех пор, как ты отдал свою великую душу Богу. В твои времена сыны мстили за оскорбления, нанесенные их отцам чужими, ныне же, напротив, чужие мстят за оскорбления, нанесенные отцам сыновьями.
Потом, обратившись к кабальеро, подавшему ему палку, проговорил:
- Да, подайте мне ее, за оскорбление, нанесенное рукою, должно мстить палкой… этой самой палкой я и отомщу тебе, дон Фернандо… Но это только самообольщение! Как я смогу отомстить за себя ударом палки, ведь она мне служит не для защиты, а для опоры! Да как же я смогу отомстить за себя, ведь не догнать мне того, кого я преследую, и только по земле я смогу ударить палкой. Пусть при этом она молвит: "Земля, земля, разверзнись, дай старику, моему хозяину, войти в могилу!"
- Сеньор! Сеньор! Успокойтесь, - перебил кто-то, - вот ваша супруга донья Мерседес спешит сюда, а рядом с ней молодая девушка, прекрасная как ангел!
Дон Руис обернулся и бросил на донью Мерседес такой взгляд, что она остановилась и замерла, опираясь на руку доньи Флор, действительно прекрасной как ангел, но бледной как смерть.
- Что же случилось, господин мой, - спросила донья Мерседес, - что произошло?
- А произошло, сеньора, вот что, - крикнул дон Руис, будто появление жены вызвало у него новый приступ гнева, - ваш сын ударил меня по лицу! Произошло вот что: пролилась кровь от руки того, кто называет меня своим отцом, а когда я упал от сыновнего удара, помог мне подняться не он, а дон Рамиро. Поблагодарите же дона Рамиро, сеньора: он протянул руку вашему супругу, сбитому с ног вашим сыном.
- О, успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь, сеньор, - умоляла донья Мерседес. - Взгляните, сколько людей вокруг нас.
- Пусть все подойдут! Пусть приблизятся! Ведь люди сбежались мне на помощь! Сюда, все сюда! - звал дон Руис. - Внемлите мне, пусть каждый услышит из моих собственных уст: я обесчещен, ибо получил пощечину. Так вот вы, мужчины, смотрите на меня и бойтесь иметь сыновей. А вы, женщины, смотрите на меня и бойтесь производить на свет детей, что в награду за двадцатипятилетние заботы, жертвы и страдания будут давать пощечины вашим мужьям! Я просил о правосудии у Всевышнего, теперь я требую правосудия от вас, но если вы не согласны, я буду требовать его у короля.
Толпа молчала, пораженная его несказанным отчаянием, и он воскликнул:
- Ах, вы тоже, вы тоже отказываете мне в правосудии!.. Ну что ж! Я взываю к королю дону Карлосу! Король дон Карлос, король дон Карлос, правосудия! Правосудия!
- Кто призывает короля дона Карлоса? - раздался чей-то голос. - Кто требует у него правосудия? Король здесь!
Толпа тут же расступилась, и все увидели молодого человека в простом костюме кабальеро - прищуренные глаза и бледное лицо были в тени, отбрасываемой широкими полями войлочной шляпы, а темный плащ скрывал его фигуру.
Вслед за ним шел верховный судья в такой же простой одежде.
- Король! - воскликнула толпа.
- Король! - прошептала, побледнев, Мерседес.
- Король! - повторил дон Руис с торжеством.