Образовался большой круг, в центре которого остались король, дон Иньиго, дон Руис и донья Мерседес, опирающаяся на руку доньи Флор.
- Кто ищет правосудия? - спросил король.
- Я, государь, - отвечал дон Руис.
Король взглянул на него.
- А, опять ты? Вчера ты просил о помиловании, сегодня просишь о правосудии! Выходит, ты всегда о чем-нибудь просишь?
- Да, государь… И на этот раз я не отступлюсь, ваше высочество, до тех пор, пока вы не дадите мне согласия.
- Ты без труда его добьешься, если то, о чем ты просишь, справедливо, - отвечал король.
- Ваше высочество, сейчас вы сами рассудите, - произнес дон Руис.
Дон Иньиго сделал знак, приказывая толпе отступить, чтобы слова просителя услышал только король.
- Нет, нет, - произнес дон Руис, - пусть все слышат, что я скажу вам, пусть, когда я кончу, каждый подтвердит, что я сказал правду.
- Хорошо, слушайте все, - согласился король.
- Государь, - начал дон Руис, - правда ли, что вы запретили поединки в вашем государстве?
- Правда, и еще сегодня утром я повелел дону Иньиго наказывать дуэлянтов без промедления и жалости.
- Так вот, государь, только что здесь, на площади, под окнами моего дома, вели поединок два молодых человека и их окружали зрители.
- О! А я-то до сих пор думал, - заметил король, - что люди, непослушные королевским эдиктам, ищут какое-нибудь глухое место, надеясь, что уединенность поможет скрыть преступление.
- Так вот, государь, эти молодые люди для сведения счетов выбрали яркий солнечный день и самую оживленную площадь в Гранаде.
- Дон Иньиго, слышите? - сказал король, полуобернувшись.
- Боже мой! Боже мой! - прошептала Мерседес.
- Сеньора, - спросила донья Флор, - неужели он оговорит своего сына?
- Причина их размолвки меня не касается, - продолжал дон Руис, бросив на верховного судью взгляд, словно заверяя его, что во имя чести семьи он сохранит тайну, - я и знать о ней не хочу, известно только одно: перед дверями моего дома два кабальеро ожесточенно дрались на шпагах.
Дон Карлос нахмурился:
- Почему же вы не вышли? Почему не запретили этим молодым сумасбродам скрестить шпаги, ведь ваше имя и возраст должны были повлиять на них? Значит, вы виновны так же, как они, ибо тот, кто помогает дуэли или не противится ей, становится ее соучастником.
- Я вышел, государь, и велел молодым людям вложить шпаги в ножны. Один из них послушался.
- Вот и хорошо, покараем его не так строго. Ну а что же второй?
- Второй отказался мне повиноваться, государь, продолжал подстрекать к дуэли своего противника, оскорбил его, вынудил снова выхватить шпагу из ножен, и поединок возобновился.
- Дон Иньиго, слышите? Невзирая на увещевания, они продолжали драться.
Король обратился к старику.
- Как же вы поступили, дон Руис?
- Государь, сначала я уговаривал, потом стал угрожать, потом поднял палку.
- Ну, а дальше?
- Тот, кто уже раз отказался от дуэли, отказался снова…
- Ну, а другой?
- Другой, государь… другой дал мне пощечину.
- Как, молодой повеса дал пощечину старику, rico hombre дону Руису?
И глаза дона Карлоса вопрошали толпу, словно он выжидал, что кто-нибудь из зрителей изобличит дона Руиса во лжи.
Но все молчали, и в тишине только слышалось, как вздыхает донья Флор и плачет, удерживая рыдания, донья Мерседес.
- Продолжайте! - приказал король дону Руису.
- Государь, какое наказание полагается молодому человеку, давшему пощечину старику?
- Если он простолюдин - наказание кнутом на людной площади и место на королевских галерах в обществе алжирских турок и тунисских мавров; если же он дворянин - пожизненное заключение в тюрьме и публичное лишение всех званий и почестей.
- А что, если тот, кто дал пощечину, - сын, а тот, кто получил ее, - отец? - суровым тоном спросил дон Руис.
- Что ты говоришь, старик? Я плохо знаю испанский язык и, видно, не так понял тебя?
Дон Руис медленно повторил вопрос, каждое его слово вызывало тоскливый отзвук в сердцах двух женщин:
- А что, если тот, кто дал пощечину, - сын, а тот, кто ее получил, - отец?
По толпе пробежал ропот.
Король, отступив на шаг, недоверчиво взглянул на старика.
- Невероятно! - проговорил он.
- Государь! - произнес дон Руис, преклонив колено. - Я вас просил помиловать моего сына - убийцу и грабителя! Теперь, государь, я требую справедливого наказания сыну, поднявшему руку на отца.
- О дон Руис, дон Руис! - воскликнул дон Карлос, сбрасывая с себя на миг личину беспристрастности и холодного спокойствия, свойственную ему обычно. - Да знаете ли вы, что требуете смерти сыну?!
- Не знаю, государь, какому наказанию в Испании подвергается подобное преступление, ибо оно не имеет подобного примера в прошлом и вряд ли найдет подражателей; но вот что я говорю моему королю: поправ священные обычаи, стоящие на первом месте после законов Церкви, мой сын Фернандо осмелился ударить меня по лицу, я же не могу ответить на оскорбление, нанесенное мне, поэтому приношу вам жалобу на преступника. Если же вы откажете мне, государь, внемлите словам несчастного отца - я буду взывать к Всевышнему, жалуясь на дона Карлоса, - заявил дон Руис и, поднимаясь с колен, добавил: - Государь, вы слышали мои слова. Отныне это дело касается вас, а не меня…
И он пошел прочь; толпа молча расступалась перед ним, каждый пропускал его, сняв шляпу и склоняясь перед оскорбленным отцом.
Мерседес, увидев, что дон Руис проходит мимо, даже не взглянув на нее и не вымолвив ни слова, потеряла сознание и упала на руки доньи Флор.
Дон Карлос бросил на эту грустную сцену косой взгляд, свойственный ему, и сказал, обернувшись к дону Иньиго, столь бледному и встревоженному, будто обвиняли его самого:
- Дон Иньиго…
- Да, государь, - отозвался верховный судья.
- А кто эта женщина - не мать ли? (И он через плечо указал на Мерседес.)
- Да, государь, мать, - запинаясь, произнес дон Иньиго.
- Хорошо, - сказал дон Карлос и, помолчав, продолжал: - Вы мой верховный судья, и все это в вашем ведении. Располагайте всеми средствами, которыми вы владеете, и не смейте являться ко мне до тех пор, пока виновный не будет взят под стражу.
- Государь, - отвечал дон Иньиго, - уверяю вас, я сделаю все возможное.
- Действуйте без промедления, ибо это дело занимает меня гораздо больше, чем вы полагаете.
- Отчего же, государь? - спросил дон Иньиго, и голос его дрогнул.
- Да оттого, что поразмыслив надо всем, что сейчас стряслось, я так и не припомнил подобного случая в истории: никогда еще к королю не обращались с подобной жалобой.
И он удалился, суровый, погруженный в раздумье, и все повторял про себя:
"Господи, да что же это такое? Сын дал пощечину отцу!"
Король взывал к Всевышнему и просил раскрыть тайну, ибо объяснить ее никто не мог.
А дон Иньиго все стоял, словно окаменев.
XXVII
РЕКА И ПОТОК
Есть жизни, судьба которых предопределена: у иных она течет плавно и величаво, подобно таким многоводным рекам, как Миссисипи и Амазонка, пересекающим тысячи льё равнин от истока до моря и несущим на себе суда, подобные городам, с таким множеством пассажиров, что их хватило бы для устройства целой колонии.
Другие же реки, что берут начало на вершинах гор, каскадами низвергаются с высоты, мчатся водопадами, скачут потоками и, пробежав всего лишь десять-пятнадцать льё, впадают в речку, реку или озеро, но еще некоторое время они будут волновать и вспенивать воды, с которыми смешали свои струи, - только одно это им и остается.
На подробное изучение первых, описание их берегов и окрестностей путешественнику потребуются недели, месяцы, годы; чтобы познакомиться с бурным течением вторых, путнику достаточно несколько дней: ручей, ставший каскадом, каскад, ставший водопадом, водопад, ставший потоком, рождается и умирает на пространстве в десять льё за одну неделю.
Однако за эту неделю путник, идущий по берегу вдоль потока, пожалуй, получит больше ярких впечатлений, нежели путешественник, целый год знакомившийся с берегами большой реки.
Историю, что мы рассказываем читателю, можно сравнить с каскадами, водопадами, потоками; с первой же страницы события стремительно несутся вперед, бурлят и с ревом докатываются до последней.
Для тех, кого ведет длань Божия, законы движения меняются, и когда человек достигает цели, ему кажется, что он совершил свой путь не пешком, не верхом на лошади, не в экипаже, а в какой-то волшебной машине, что проносится по равнинам, селениям, городам, подобно локомотиву, исторгающему грохот и пламя, или же на воздушном шаре, летящем с такой быстротой, что долины, селения, города, превращаясь в точки, исчезают из глаз, теряясь в пространстве, и даже у сильных кружится голова, и всем тяжело дышать.
Мы уже оставили позади две трети страшного путешествия, и (если не говорить о бесстрастном лоцмане, что зовется доном Карлосом, которому - под именем Карла V - предназначено вникать в бедствия, потрясающие общество, как ныне он вникает в несчастья, потрясшие семьи) каждый покинул или собирался покинуть площадь, где разыгрались только что рассказанные нами события, и у каждого тяжело было на душе и голова шла кругом.