- Насколько мне ведомо, государь привезет еще воинов. Что же до музыкантов, то, думаю, обойдется и без них.
Боярыня Кандакия приятно улыбнулась своему деверю Ионуцу. Она слышала его последние слова.
- А как же мы? - вздохнула она, когда все выходили, толпясь, в одну из дверей храма.
- О ком речь, невестушка?
- О нас, боярынях. О старых я уже не говорю. Они успели повеселиться при дворах прежних князей. Я говорю о нас, молодых, и о боярышнях. Хотя боярышни тоже еще успеют взять свое в годы княжения Алексэндрела-водэ и других. Я говорю о нас, тех, кому суждено расцветать в этот час.
- Будем терпеть и надеяться, невестушка.
- До каких же пор терпеть?
- До тех пор, пока господарь не закончит своих ратных дел.
- Опять ратные дела! Князья только о них и помышляют. Хоть бы спросил нас, боярынь. Или вот эту девицу, что проходит мимо нас.
- Это дочь боярина Яцко, милая невестушка.
- Она? А ведь прав деверь Ионуц, - повернулась она с нежной улыбкой к казначею. - Я ее едва узнала. Девушка как будто еще больше отощала и подурнела.
Ионуц развеселился.
- Гляди, невестушка, как бы не услышал постельничий Симион.
- Да может ли это быть? Неужто не прошла у него эта блажь? Ох-ох-ох! Я-то ведь знала, что братец слаб духом, что любая пришлая бабенка может завлечь его, как завлекла однажды гречанка, из-за которой он просто затворником сделался. А теперь только призвал его государь ко двору, он сразу и подставил шею под другое ярмо. Права маманя, когда оплакивает его. А возможно, другие слухи тоже подтвердятся…
- Не случись оно в ту пору, не было б и разговору, - мудро заметил второй казначей. - Боярыня Илисафта, родительница наша, осведомлена лучше всякого другого, хоть и живет в Тимише и не разъезжает, как мы, по княжеским свадьбам.
Кандакия тоненько рассмеялась.
- Ничего, она немало поездила на своем веку. А слухи ходят не только такие, про которые ее милость говорит.
Ионуц, удивленный ее словами, увел в сторону брата и невестку. Мимо них непрерывным потоком шел народ. Княжеская чета еще не выходила из храма. В ожидании выхода свиты воины стояли ровной стеной, держа коней под уздцы. Полуденное солнце метило огненными искрами острия копий. Постельничий Симион подошел к рядам конников, и перо на шапке его развевалось по ветру. На нем был великолепный наряд, и неказистая дочь боярина Яцко не могла оторвать глаз от него. Оглядываясь, она то и дело отставала от матери, которая дергала ее за руку. Девушка смеялась и продолжала оглядываться.
Немалое удовольствие получал и боярин Яцко, глядевший на воинов господаря и их начальников.
Толпы людей - кто прижавшись к стенам, кто взобравшись на них - смотрели во все глаза. Бояре, не очень именитые и кое-кто из высокородных, теснились у выхода. Житничер Никулэеш Албу, прежде чем пройти под своды ворот, остановился, глядя вслед боярину Яцко, его жене и дочке, затем сделал знак кому-то в толпе. На этот знак господина отозвался хорошо одетый и вооруженный служитель. То был Дрэгич, уже чуть-чуть навеселе. Бросив несколько слов какому-то человеку, с которым до этого говорил, Дрэгич стал пробиваться сквозь толпу, спеша к житничеру.
Ионуц заметил все это, но не придал увиденному значения. Он был всецело занят тем, что объясняла ему Кандакия.
- Боярыня Илисафта столько наговорила мне, - сказал он, смеясь невестке, - что я уж и не знаю, что можно к этому прибавить.
- Прибавить-то можно кое-что, о чем немногие знают. И думают, что именно тут скрывается истина.
- Что же именно, милая невестушка? - вкрадчиво спросил Ионуц.
- Молодым не следует все знать, - возразила боярыня Кандакия. - Много будете знать, скоро состаритесь.
- В таком случае изволь сказать хоть мне, - распорядился казначей Кристя.
- Честной казначей, мне не хочется, чтобы и ты состарился. Но уж коли вам обоим так не терпится знать и иначе никак невозможно, скажу: эта девица не дочь Яцко Худича.
- Это известно.
- Что тебе известно, Ионуц?
- Об этом и конюшиха говорила. Будто Марушка дочь чужеземного боярина, погубленного турками в темнице Семи башен.
- В таком случае ты ничего не знаешь.
- Известно, что девушка дочь боярыни Анки.
- Ах, как мало знают конюшихи и их сыновья! Да будет вам известно, что она и боярыне Анке не доводится дочерью.
- Ну тогда она свалилась прямо с небес на подворье боярина Яцко, - сказал Ионуц.
- Истинно так.
- Может, змей высидел ее?
- Истинно так: не гляди на меня, вытаращив глаза, а то я перепугаюсь и прикушу язык. Имя того змея нельзя называть - можно лишиться головы. На нем княжеский венец, а сейчас он надел еще и венец жениха.
- Как это можно? - удивился младший Ждер. - Откуда тебе это известно?
- В этом мире ничего не скроешь.
Ионуц покачал головой.
- Не верю я. Другое ведомо доподлинно: государь сказал боярину Яцко Худичу, что сам подберет девушке жениха. Приданого давать ей не надо: у боярина Яцко целая гора золотых, поди, всю угрскую землю купить на них можно.
- Вот и получается, как я говорила и как говорят другие. Ты бы лучше посоветовал, дорогой деверь, неразумным постельничим умерить свой пыл. Хоть она и неказиста, эта девица, да сила стоит за ней великая. И тот, кто доводится ей истинным отцом, сумеет найти ей родовитого жениха. Верно рассудил господь, лишив высокородных девиц красоты, иначе было бы несправедливо.
Между тем новобрачные вышли из храма, и Ионуц торопливо пробрался к своему месту. Вскочив в седло, он гордо загарцевал среди воинов. На всех звонницах Сучавы загудели колокола. В крепости то и дело грохотали пушки, сотрясая землю.
Свадебный поезд направился ко дворцу.
Между тем Никулэеш Албу отчитывал своего служителя Дрэгича. Прежде чем перейти в дом, где для него и других бояр его чина был накрыт стол, он пожелал узнать, выполнены ли все его приказания, которые он еще накануне дал Дрэгичу.
- Из Куеждиу поклажа отправлена?
- Отправлена, господин. У Прутского брода все готово. Мы условились со смотрителем переправы заплатить десять злотых за перевоз: по два злотых за подводу. Как только стемнеет, переправятся. И паром останется на той стороне до самого утра. Кто бы ни кричал на этом берегу, - по своему ли делу либо по государеву, - никто не отзовется. А за ночь твои подводы успеют добраться до условленного места, и мы их там найдем.
- Именно так ты договорился с логофэтом Стырчей?
- Да. А Стырча - хозяин своему слову. Скажи он тебе, что за ночь построит церковь, значит, непременно построит.
- Попридержи язык, любезный. Нос у тебя больно красный.
- Так это я на радостях, что служу тебе, батюшка. Со вчерашнего дня пребываем мы с моим монахом в честном питейном доме - празднуем государеву свадьбу.
- Он не догадывается ни о чем?
- Где ему догадаться, отец родной, когда он беседует с Дрэгичем? Дрэгич умеет отговариваться. Это раз. А потом сам же горазд тянуть за язык других.
- Ну, не проболтался его преподобие?
- Сболтнул, что отправляют новую грамоту боярину Миху. Неизвестно, кто повезет ее в Польшу. Может статься, сам отец архимандрит повезет ее и вручит его светлости королю, прося выдать боярина.
- Сказал ты ему, что король выдаст его?
- Сказал, что король непременно выдаст боярина. Но чернец лукав: не хочет верить. А все же посол от господаря повезет грамоту. Не позже чем через неделю.
- Что ж, это хорошо. За неделю успеем управиться с божьей помощью.
Дрэгич рассмеялся:
- Божья помощь в твоей силе и нашей удали.
- Удаль должна дружить с умом, Дрэгич. Как писано в книге некоего ритора: "Витязь, именуемый Смелостью, должен скакать на старом коне Благоразумия".
- Истинно так, господин.
- Люди твои готовы?
- Готовы. Старые рубаки. Теперь они очистили сабли от ржавчины. В нынешние времена трудно стало им промышлять.
- Уж не велел ли ты им ждать в корчме?
- Возможно ли, батюшка боярин! Я не забываю твоих приказов. Размещены они по разным квартирам. Ни один не знает об остальных. А вечером, когда запылают смоляные котлы на стенах крепости, они соберутся позади Рэдэуцкого почтового стана. Там я проверю, каково у них оружие и кони. По уговору каждому выдано по злотому. Вечером получат по второму. А еще по три злотых получат, как только переедут за рубеж.
- Велел ты им оставаться трезвыми?
- Велел. Так что они будут в самый раз.
- Хорошо, когда так.
- Так ты, батюшка мой, больше не гневаешься на меня?
- Нет. Иди и будь начеку.
- С богом, - шепнул Дрэгич и, осенив себя крестным знамением, поклонился своему господину.
Хотя Никулэеш ходил еще в нижних чинах среди служилых бояр, родичи у него были знатные. Его любили и баловали, прощая проделки последнего времени. Более того, об иных его подвигах боярыни говорили с похвалой, ибо, по их сведениям, любовные и питейные страсти находят прощение у самого творца небесного. Тем более следовало прощать эти слабости житничеру Никулэешу Албу, что был он мужем весьма видным и красивым. Молдавским женщинам всегда нравились отвага и шалости молодых людей.