Штефан был верхом на белом жеребце - в знак того, что вышел на ратное дело. Отроки везли его латы и шлем, а спэтар - меч с крестообразной рукоятью. Архимандрит Амфилохие следовал в обозе, где уложен был и государев шатер; он вез с собой священные книги и серебряные складни, чтобы укрепить и утешить господаря в час испытаний.
Княжич Алексэндрел со своей свитой догнал войско Штефана на дороге к Хотину, когда до крепости оставалось лишь четверть пути. Кое-кого из провожатых княжича, которых Штефан хорошо знал, в свите не было. Зато появились новые люди, которым в этот час полагалось быть в другом месте.
Все утро Штефан ехал молча, хмуря брови и сдерживая нарастающий гнев. Рано утром до него дошла весть о событиях, случившихся вблизи Ионэшень. О них поведал князю второй постельничий Григорашку Жора, излагая все искусно и осторожно. Оказывается, в последнее время его светлость Алексэндрел-водэ нашел, помимо дорог, указанных ему государем Молдовы, и свою тайную любовную тропинку. Так уж повелось испокон веков: от напасти этой в молодые годы не избавлен ни один смертный - будь то князь или последний смерд. Пусть же государь не судит слишком строго о поступке сына. Господарь научил своих соратников и приближенных жертвовать удовольствиями ради долга, но у нынешних двадцатилетних юношей кровь, должно быть, горячее, чем у прежних. Потому-то самый близкий служитель Алексэндрела-водэ не осмеливался выдать его тайну и последовал за своим господином. Конечно, младшему Ждеру следовало предстать перед господарем и, преклонив колени, рассказать обо всем. Но он согрешил и поступил иначе, будучи, очевидно, связан клятвой.
Неприятное происшествие могло обернуться для княжича бедой, а для всего княжеского рода - великой печалью. Ибо в самом Сучавском граде нашлись злодеи, уведомившие опальных бояр в ляшской земле о любовных дорожках княжеского отпрыска.
В отношении пришлых злодеев пусть государь будет спокоен. Их допросили с пристрастием, и они во всем признались. Постельничий Жора как раз собирался этим утром доложить о них преславному господарю, но тут пришла весть об опасной стычке на Ионэшенском шляху.
- Место для виселицы злодеям подобрано? - гневно спросил Штефан.
- Подобрано, государь.
- Зовут их как?
- Григорашку Жора назвал имена злодеев и сказал, что он может тут же послать гонца в Сучаву, чтобы исполнить повеление князя.
Штефан кивнул головой.
В разглашении тайны отчасти повинны двое государевых слуг. Они бы могли рассказать, как было дело, но этой ночью оба честно сложили головы, защищая своего господина.
- Кто они? - все так же гневно осведомился Штефан-водэ.
Узнав, что одни из них - медельничер Думитру Кривэц, Штефан печально и вместе с тем презрительно покачал головой.
- Обо всем этом ты узнал только сегодня утром?
- Сегодня утром, государь. Об этом поведал мне, ничего не тая, его милость Симион Черный, второй тимишский конюший, и я поспешил немедленно донести эту весть до своего повелителя. В Тимише тоже была стычка, - продолжал постельничий и кратко описал дерзкий налет злодея Гоголи. - И, как я уже говорил тебе, государь, после тимишской заварухи всевышнему было угодно, чтобы Симион Ждер вовремя поспел к месту на Ионэшенском шляху и отогнал разбойников.
Штефан-водэ горестно вздохнул, пришпорил коня. Свита и конная рать отстали. Государь крепко сжал в кулаке поводья.
- Жизнь Алексэндрела-водэ была в опасности, - проговорил он, метнув грозный взгляд на постельничего. - За легкомыслие княжич получит свое - для острастки. Что же до младшего Ждера, то, хоть и жалко его, но отменить наказания мы не можем.
- Государь, - мягко заступился Григорашку Жора, - сынок конюшего Маноле не покинул своего господина. Когда пал медельничер, Ионуц встал грудью против злодеев и выказал великое усердие, на диво самим разбойникам. Особливо бесстрашно, словно лев, оборонялся Александру-водэ. Конюшему Симиону даже не пришлось обнажить саблю.
Штефан ехал молча, только на челюстях у него перекатывались желваки, выдавая гнев и тревогу.
Когда на привале перед ним предстали виновники, он пригвоздил их к месту ледяным взглядом и долго держал их так в трепетном ожидании.
Наконец Алексэндрел-водэ приблизился и склонился к руке родителя, чтобы облобызать ее.
- Стой передо мной, я хочу видеть тебя, - проговорил князь тихим и хриплым от волнения голосом. - Так-то ты вознаградил меня за мои старания и мою любовь! Скрытничал и лгал мне.
Княжич затрясся, залился слезами.
- Прости, государь!
- Приходится простить, Александру, ибо ты наш сын. Но печаль останется в нас наподобие яда. Твоя ошибка могла стоить тебе жизни.
Конные полки расположились в низинах вокруг озер. Княжеский стан находился в негустом дубняке. Служители двора спешились в стороне. Сановники отошли, чтобы не слышать, как князь выговаривает своему наследнику. Остался только по долгу духовника архимандрит Амфилохие, стоявший по левую руку от князя.
Господарь отыскал глазами младшего Ждера и пронзил его взглядом; не смея говорить, Ионуц потупился и опустился на колени.
- Верный слуга наш, - сказал Штефан, обратясь взором к второму конюшему Симиону Черному, - этому юнцу за его скрытность и двуличие следовало бы снести голову. Но мы оставляем ее Ионуцу в награду за мужество. Пусть здравствует долгие годы. Однако вынуждены мы с печалью отдалить его от нашего двора. А ты, конюший Симион, проследи, чтобы он некоторое время пожил в покаянном воздержании. Так же мы поступим и с нашим сыном.
Симион Черный молча поклонился. Алексэндрел опустился на колени у ног господаря. Штефан как бы невольно и случайно коснулся рукой русых волос сына.
- Преподобный отец Амфилохие, - проговорил он, - напомни еще раз сему отроку, каковы законы жизни князей и повелителей народов. Мы, князья и повелители народов, должны следовать примеру солнца: разливать ежедневно тепло и свет, не получая ничего взамен. В сем порядке, установленном всевышним, есть особый смысл: родись ты простолюдином, - обратился он к сыну, - то гнуть бы тебе спину в рабстве. Был бы червем могильным, грыз бы тело мудреца. Но ты княжий отпрыск…
Ионуц вздохнул, хотя мало понимал из того, что слышал. Его трогала напевная речь господаря, и в душе он ликовал, что сберег свою голову.
- Скажи мне, Ионуц Ждер. кто они, эти женщины, заманившие Алексэндрела-водэ? - спросил князь все тем же усталым голосом.
Ионуц не осмелился ответить. Вместо него заговорил Симион.
Штефан удивился.
- Кто она, эта боярыня Тудосия из Ионэшень?
- Государь, - очнулся от своих раздумий отец Амфилохие, - ведомо мне, что в давнее время в Ионэшень жил некий Петрилэ. А муж боярыни Тудосии доводился племянником этому Петрилэ. Звали его Ионашем, и погиб он в годы известных тебе неурядиц и смут. А теперь подо Львовом живет некий Константин Арамэ, он доводится боярыне двоюродным братом. Старшая сестра Константина Арамэ замужем за Савой Блынду - тоже беглецом. А на сестре этого Савы Блынду женат известный твоей светлости боярин по имени Миху.
Господарь сделал знак рукой, словно хотел отмести от себя все эти имена.
- Когда воротимся, пусть княгиня и ее дочка предстанут пред нами, - проговорил он.
Услышав этот ледяной голос, Ионуц Ждер содрогнулся.
- Передайте мое повеление Григорашку Жоре, - добавил князь.
"Если с Настой случится беда - мне не жить", - думал в отчаянии Ионуц.
Князь сделал новый знак. Княжич и все остальные отступили на несколько шагов, оставив его одного. На глаза Штефана набежала тень новых печалей и тяжких мыслей. Прежде чем созвать своих сановников на военный совет и выслушать вестников, нагонявших его в пути, он жаждал всей своей удрученной душой и усталым телом вышнего озарения и утешения. Отец Амфилохие зажег свечу у серебряного складня и прошептал своему господину слова псалма на эллинском языке, столь же сладкозвучные, как и на языке наших дедов.
И волны накатывали на меня, но я устоял,
И гром надо мною гремел, но я был тверд
как скала.
Ибо крепка во мне вера
В Господа моего Иисуса Христа…
Князь осенил себя крестом и, обнажив голову, опустился на колени лицом к востоку, слушая моление инока. Оттуда, из далеких степей востока, стремительно несся огненный и кровавый смерч на его землю и землю его народа. И Штефан клал земные поклоны, прося сил для победы. Ведь в его стране служат истинной вере. Бедный ее народ трудится без лукавства, сея хлеб и выращивая скот, и радуется плодам трудов своих, не притесняя другие племена.
Придворные, собравшиеся на опушке дубовой рощи, и конные ратники в низинах преклонили колена. Тишина окутала леса и степи, облитые лучами заходящего солнца.
Господарь пожелал услышать из уст преподобного Амфилохие девятый псалом:
Господь - царь навеки, навсегда; исчезнут язычники с земли Его…
Господи! Ты слышишь желания смиренных; укрепи сердце их; открой ухо Твое,
Чтобы дать суд сироте и угнетенному, да не устрашает более человек на земле.
Князь тоже напевно шептал про себя слова псалма. Так он стоял в лучах заходящего солнца, углубленный в себя, отрешенный от всего мирского. Закат ширился по небу, червонным золотом рассыпая горящие угли сквозь сетку ветвей, - и вдруг из-за леса выплыл сокол и стал парить в вышине, подобно черному кресту. Князь, погрузившись в горькие раздумья, еще не заметил его. Но воины уже знали, что это небесное знамение победы.