Будто тишина окутала души этих трех женщин, таких разных по возрасту, и словно померк свет солнца. Более других была взволнована боярыня Кандакия, она вся напряглась в ожидании. Не шевелились даже кольца ее сережек, побледнели под румянами щеки.
- Родные мои, дорогие мои… - вздохнула пана Кира, забывая на миг о различиях между ними, - все мы находимся во власти неведомых сил. Когда не будет нас, останется все, что создано господом, как было и в те времена, когда не было нас. Дорогие мои… - пела она, закрыв глаза и сжав ладонями виски, - мне привиделось, будто Ионуца завлекли и схватили вражьи силы, несущие погибель мужчинам, и намереваются они выпить его жизнь, ежели мы заговорами не отгоним их.
Тут пана Кира накрыла куклу руками, плюнула на все четыре стороны и торопливо зашептала:
Вы, ведьмы, колдуньи,
По ветрам летуньи,
По волнам ходуньи,
Сподручницы лиходеев,
Хозяйки суховеев,
Земные владычицы,
Людские обидчицы, -
Прочь, прочь, волшебницы злые,
В пустыни, в болота гнилые,
Где поп кадилом не машет,
Где в праздник девка не пляшет;
Ступайте ударьтесь о край земли -
Да так, чтоб ваших костей не нашли;
Прочь, прочь из рук, из ног, из нутра,
В яме сгинуть вам пора,
Чтоб Иону - здоровье, чтоб встать ему, а не слечь,
Не то огненный меч -
Ваши головы с плеч!
Прошептав эти слова, пана Кира снова дунула на фигурку. Боярыням показалось, что восковая кукла шевельнулась. А что это значит, когда она шевелится? Ежели шевелится, стало быть, хороший знак.
- Матерь божья, сохрани и помилуй его, - прошептала боярыня Илисафта. - А ты, пана Кира, поворожи, как положено, три раза - в три вторника. Ибо дьячок Памфил нашел в своем Месяцеслове, что Ионуц родился во вторник.
Не по душе пане Кире книга дьячка Памфила. С тех пор как появились на свете писаные книги, всюду пошли обманы. Куда лучше другой обычай: надобно, чтобы тот, кто знает тайну заклинаний или ворожбы, передал ее лишь одному человеку. Ежели узнают ее двое, то пропадет сила ворожбы. И пользы никакой не будет тому, кто лишний узнает эту науку. А знающий заклинание или ворожбу должен, подобно непочатой воде, хранить себя в чистоте и святости, ибо из нечисти ничего доброго быть не может. Кто может ведать, в какой день появился на свет Ионуц? Ведь несчастная мать его согрешила в девичестве, и, когда именно в муках родила его, никто об этом не знает, кроме господа всеведущего. Где уж дьячку Памфилу найти сие в своей книге. Пусть другие удивляются, но пана Кира поверить обману не может.
- Не греши, Кира, - ласково сказала Илисафта, - вижу, что ты недовольно кривишь рот, когда я говорю, что дьячок отыскал в Месяцеслове день рождения Ионуца. Разве ты не знаешь, как толкуется Месяцеслов? В нем указаны планиды каждого человека на этом свете. Ежели известен день рождения и год, то по ним можно отыскать планиду. А коли не известен день, а известны лишь год и месяц, то определяют день по месяцу; первый месяц года - первый день недели; второй месяц года - второй день недели. И есть еще один искусный способ, когда не известны ни месяц, ни день, но год известен.
- Где ему, дьячку никудышному, ума-то для такого гаданья взять?.. - брезгливо прошамкала ключница беззубым ртом.
- Оставь ты его, пана Кира, - продолжала уговаривать ее боярыня Илисафта, - он ведь говорит сообразно искусству, коему обучен.
- А вот что я хочу сказать, - с живостью вмешалась боярыня Кандакия. - Я премного довольна тем, что предсказал дьячок Памфил моему Кристе. "Будет он и пригож и зело любим". Так оно и есть, таким его и родила матушка боярыня Илисафта в четверг пятнадцатого марта, в год от рождения Христова тысяча четыреста тридцать седьмой.
Услышав слова эти, произнесенные невесткой с почтением и любовью, боярыня Илисафта возрадовалась и вспомнила, каким тяжелым было появление на свет горячо любимого сына Кристи. Она вздохнула и покачала головой.
- Молю матерь божью, чтобы Марушка, невестка моя, родила легко, а то ведь нынешние молодые женщины стали и помельче и послабее прежних.
А тем временем отец Никодим, направив коня своего в гору, доехал до господарских конюшен и увидел там совсем не то, что ожидал. Повсюду сновали слуги. Боярин Маноле Черный ничем не был взволнован; его громкий довольный голос слышался издалека. Но странным было другое: монах услышал и голос Симиона. Возле старого конюшего находился начальник стражи Лазэр Питэрел; возле Симиона - его служитель Ницэ Негоицэ.
Когда хмурился Симион, хмурился и Ницэ Негоицэ.
А когда светлело лицо Симиона, словно солнечный луч освещал и лицо Ницэ Негоицэ.
Быть может, это только показалось отцу Никодиму или и в самом деле он услышал сейчас и голос Ницэ Негоицэ?
На крыльце нового дома монах увидел и молодую хозяйку Марушку, а рядом с нею боярыню Анку, тещу Симиона.
Все эти люди чего-то ждали. Они глядели на дорогу, ведущую к конюшням, посматривали друг на друга, затем снова поворачивались к конюшням. Мужчины, сверкая глазами, оборачивались к женщинам, а женщины отвечали улыбками.
Когда с крыльца увидели, что из долины направляется к ним гость, боярыня Марушка воскликнула:
- Отец Никодим! Это отец Никодим!
Мужчины обернулись, а старый конюший поднял руки.
Монах слез с коня и сперва направился к мужчинам: прежде всего он обнял старого конюшего. Потом поцеловал Симиона. Подошли к нему облобызать руку Питэрел и Негоицэ, а также и другие слуги, находившиеся поблизости. Лишь после этого отец Никодим поспешил к крыльцу, так широко шагая в сапогах с высокими голенищами, что развевалась его ряса из грубого сукна. Клобук у него сполз набекрень, и это позабавило боярыню Марушку. Не выдавая причины смеха, она захохотала, показывая свои белые зубки.
Некоторое время говорили все разом. Тотчас выяснилось, что отцу Никодиму пришло желание выйти на свет божий и повидать своих родителей и родственников. Он уже успел побывать в тимишской усадьбе…
Боярыня Марушка торопливо спросила:
- Как себя чувствует свекровушка?
- Слава богу, хорошо; беседовала на крыльце с невесткой Кандакией.
- Как так? А я полагала, что она горюет и плачет. Свекор рассказывал, что она слегла в постель, обернув голову мокрым полотенцем.
- Нет, дорогая невестка, - улыбнулся отец Никодим, - я застал ее в хорошем расположении духа.
Боярыни поцеловали руку иеромонаха и снова удивленно уставились на него.
- Должно быть, это я был причиной ее болезни, - вмешался в разговор конюший Маноле. - Как только я выехал из ворот, все прошло.
Отец Никодим повернулся сперва налево, потом направо.
- Скажите мне, ради бога, кого вы ждете, почему не отрываясь смотрите на дорогу?
- Ждем мы стражей и конюших господаря, - ответил Симион Ждер. - Они вскорости будут здесь, чтобы сопровождать Визира. Мы отправляем Визира к пресветлому князю в Васлуй.
- Ага! - радостно воскликнул отец Никодим. - Предвижу, что превеликое удовольствие буду иметь - отведаю и острого и соленого и порадуюсь сему, как тот мученик, коего с утра до вечера пичкали одним лишь сладким.
Мужчины улыбнулись. Боярыня Марушка тоненько засмеялась, показав белые зубки. Марушка слишком много смеялась.
- Отцу Никодиму вновь захотелось прогуляться по Ляхии, - ввернула она, взметнув свои собольи брови.
Лицо монаха смягчилось, выразив мимолетное мирское замешательство. Боярыня Марушка поймала на лету брошенный матерью быстрый укоризненный взгляд.
- Оставь, матушка, - тихо сказала она, - деверь Никодим не обижается на меня.
Монах поклонился, всем своим почтительным видом давая понять без слов, что ни о какой обиде не может быть и речи.
На дороге, со стороны конюшен, показались двенадцать княжеских слуг - стражей и конюхов, - с арканами, притороченными к седлам справа, и с легкими саблями, висевшими на левом боку. Все они были одеты в одинаковые кунтуши из синего сукна, на всех были кушмы с перьями.
Пока они кланялись хозяевам Тимиша, Лазэр Питэрел направился к ближней конюшне, где стоял господарский жеребец, уже подготовленный к церемонии осмотра и отправки. Питэрел вывел его. Конь был без седла, на спине - чепрак из черного шелка, а на голове - султан из черных перьев. Он был весь белый, только темная звездочка на лбу да задние ноги и правая передняя - в чулках.
Питэрел крепко держал его под уздцы. Словно понимая, на какую важную службу он призван, княжеский конь приближался, выгнув шею, грызя удила и фыркая. Он пританцовывал на стройных ногах, время от времени взмахивая длинным хвостом и склоняя голову с султаном.
Двенадцать княжеских вершников окружили его; красавца провели близ галереи перед взором боярынь, потом вокруг монаха и обоих конюших. Отец Никодим с трудом сдерживал волнение, он чувствовал, как бьется у него сердце при виде божественной красоты коня, который вышагивал перед ним.
- Я ему был крестным и лекарем… - горделиво сказал боярин Маноле Черный.
Слуги провели коня несколько раз по кругу, потом свернули к конюшням. Питэрел отвел Визира на свое место, и васлуяне спешились, чтобы пообедать, прежде чем тронуться в обратный путь.
Бояре поднялись на галерею. На столе их уже ждали яства.