- А все-таки попробуй, ненаглядный мой, и вспоминай обо мне, когда будешь среди чужих. Ведь люди, расставаясь, не знают, когда встретятся вновь. Каждый раз, как ты уезжаешь, я думаю о том, что вдруг умру без тебя, и, возвратясь в родное гнездо, ты уж никого в нем не застанешь. Ведь и старик, хотя медведь полечил его и прибавил ему немного сил, остался таким же смертным; мы недолговечны, как цветы и соловьи, говорилось в старину. А когда не станет ни его, ни меня, свет будет тебе немил.
У Ионуца кусок застревал в горле, на душе было тяжело. Но он не показывал виду и улыбался боярыне.
- Матушка, - сказал он, - я уповаю на господа бога и надеюсь, что каждый раз, возвращаясь домой, буду встречать тебя здесь, на крыльце. Еще ты говорила о женитьбе, но я подумал, что мне рано жениться.
- Еда - с утра, а женитьба - смолоду, дорогой мой сынок. По правде говоря, с женитьбой можно бы и повременить, но ты похож на своего родителя, а уж он горазд был на озорство. Конечно, ежели тебе такое озорство по душе, то для него наступило самое время, только не дает мне покоя Маноле: желает он, чтобы ты остепенился, обзавелся семьей по примеру старших братьев, которые очень довольны своей судьбой. А коль порою и случается, что в доме молодоженов гремит гром и бушует буря, то ведь после грозы погода становится лучше, а жизнь - краше. Я-то думаю, что ты мог бы повременить, а конюший твердит другое. Тебе ведь известно, у нас в доме он голова: как он скажет, так тому и быть, а я все молчу.
- Матушка, - ответил Ионуц, улыбаясь, - я все выслушал со вниманием. Все, что ты говоришь, - сущая правда.
- Ах, верно, прав был конюший, называя тебя хитрецом и негодником! Придет время, и ты угомонишься, только вот как ты изберешь себе супругу?
- А я и не буду избирать, матушка, изберешь ее ты, - такую, чтобы была тебе послушна и нравилась тебе. Хотя, по правде говоря, надо бы, чтобы она прежде всего пришлась мне по душе и мне была послушной.
- Дорогой мой сынок, - вздохнула боярыня, - теперь я вижу, кто больше всех прав. Прав тот мудрый монах, отец Амфилохие, который все призывает тебя на службу своему князю. Но нет дела тому мудрому монаху отцу Амфилохие до забот и печалей матери. А теперь помолчи, идет конюший с медом. Пусть он, по своей привычке, поговорит, а ты съешь-ка еще кусочек пирога.
Широким шагом ходил по горнице конюший Маноле и думал, плотно сжав губы. Он не был огорчен, но в сердце его закралось беспокойство, угнездилось там, вывело, словно змея, ядовитых детёнышей, и теперь они жалили его. Не сразу впечатления проникали в его душу, но, проникнув, уже не оставляли его. По слухам, дошедшим до него, а еще более по собственным догадкам, он чувствовал, что в стане у Васлуя назревает грозная опасность для рода человеческого. И если часом ранее он радовался тому, что меч его повелителя с рукоятью в виде креста подымется за правую веру, то теперь из головы никак не выходила мысль о том, что сила антихриста в нашем веке неодолима. Придет время, и соизволит господь обречь антихриста на гибель, а воинство христиан добьется полной победы. Но когда настанет тот час? Благочестивые монахи из святой обители в Нямцу, не смущаясь, твердят, что, пока в войне против язычников участвуют паписты, господу богу угодно, чтобы удача сопутствовала измаильтянам, еретики извечно были неугодны духу святому. Отец Амфилохие сказал во всеуслышание, и это дошло до Штефана-водэ: когда господарь, уповая на божью помощь, ведет в бой только свои войска, он побеждает, как было в войне с Раду-водэ валашским. Князь Штефан так же побеждал турок всюду, где их встречал. Бог даст, одержит победу и сейчас, без чужой поддержки, ибо паписты щедры лишь на посулы, да на грамоты, но помощи от них не жди. Правда, ходят слухи, что в Васлуйский стан прибудет подмога из Трансильвании и от польского короля, да только вряд ли.
Думая обо всем этом, боярин Маноле Черный собирал инструмент и снадобья, заглядывая в кладовые, появлялся на крыльце, снова уходил и опять возвращался. Он глядел на свою супругу и на Ионуца словно откуда-то издалека, наконец произнес что-то непонятное.
- Пришли или не пришли секеи из Трансильвании?
Боярыня Илисафта поглядела на супруга с опаской.
Ионуц быстро соображал, к чему эти слова.
- Насколько я понял, - наконец произнес он, - подарок может порадовать господаря только в положенное время, а то ведь от зеленого яблока скулы сведет.
- Хм… - пробурчал старый конюший, продолжая укладывать за пояс и в сумку все необходимое.
Боярыня чуть было не перекрестилась. Как заговорят иной раз мужчины непонятно, хочется перекреститься. Так было и нынче утром.
- Снова разговор о каком-нибудь медведе? - нерешительно спросила она.
- Это не медведь, а единорог… - пробормотал конющий. - Но против него подымается лев.
- Господи боже, - прошептала боярыня Илисафта, поспешно плюнув через плечо. - Что ж это такое?
У нее еще оставалась последняя надежда:
- Ионуц, сыночек, перед тем как отправиться в Васлуй, ты заглянешь к нам?
Маленький Ждер пошел за лошадьми. Обернувшись у крыльца, он улыбнулся боярыне.
- Непременно, маманя. А пока суд да дело, батюшка объяснит тебе, что это за единорог и лев.
Старик удовлетворенно рассмеялся:
- Этот твой сынок, боярыня, один собьет с толпу трех армян, трех греков и трех папистов.
- Да хранит его бог! - прошептала Илисафта, украдкой перекрестив Ионуца.
Оба - старый и молодой - поехали садами, и боярыня долго следила за тем, как они медленно подымаются по тропинке к опушке далекого леса. Затем она вспомнила, что сегодня праздничный день и нет у нее никаких дел, поэтому было бы недурно кликнуть в опочивальню пану Киру с решетом и бобами. В голове у нее роились тревожные мысли, и ей хотелось услышать слова успокоения и утешения.
На холме, куда поднялись всадники, ветер, колебавший волнами высокую траву, чувствовался сильнее. Травы переливались яркими красками, взор ласкали пестревшие среди них цветы. Воздух был напоен теплым ароматом. Описывая широкие круги, высоко в небе парил черный орел. Долетев до леса, он трижды прокричал. Юноша, закинув голову, следил за ним. Старик, погруженный в раздумье, мерно покачивался в седле. Ионуц Ждер окидывал взглядом знакомые, родные места, - они были такие же, как всегда, и в то же время, казалось, что-то менялось в них с каждой новой весной. Он слышал и видел кукушку. Слышал, как где-то учился петь дрозд. Видел, как наискосок пролетела чета иволг. Узнал сойку и дятла. Различил двух белок, петлявших меж сучьев старого бука. И вдруг заметил на сухой ветке незнакомую птицу. Она была не больше вороны, но с серым оперением, и казалась одинокой и грустной, словно тщетно ожидала подругу. Когда всадники приблизились на расстояние полета стрелы, птица взлетела.
- Что это за птица? - спросил юноша.
- Какая птица? - очнулся старый конюший.
Птица исчезла в лесу, как призрак. Ионуц попытался описать ее, старик пожал плечами.
- Кто знает! Случается иногда, пролетают одинокие птицы. Быть может, затерялась в бурю, а теперь ищет дорогу домой.
- Мне показалось, что она ждет свою подругу, - продолжал, улыбаясь, юноша. - Матушка сказала бы, что это знаменье для меня.
- Может быть, Ионуц, это и есть знаменье; но если птица одинока, то этот знак мне больше по душе.
- Что мне сказать, батюшка? Матушка все твердит, будто ты хочешь, чтобы я поскорее женился.
- Так она тебе и сказала?
- Так и сказала.
- И ты ей поверил?
- Нет, батюшка, я знаю, чему верить и чему не верить.
Старик одобрительно кивнул головой:
- Вижу, что могу надеяться на тебя. По правде говоря, уж ежели боярыня Илисафта что-либо задумает, ничто не может стать ей помехой. Подобно тому как вода долбит камень, так долбит и боярыня Илисафта. Но пока она долбят, время идет. И тебе не надо забывать, что ты молод. Один отец, одна мать у человека, а баб на свете сколько угодно.
Младшему Ждеру захотелось развеселить старика.
- Да ведь матушке больше хочется иметь невестку для себя, нежели жену для меня.
- Вот именно, парень. Вижу я, что ты вошел в разум и начал больше понимать. Вот так и с Визиром. Сначала он был сосунком, потом стал стригуном, потом трехлетком, а теперь - конь в самой силе. Я считал тебя ребенком, теперь вижу, ты уже мужчина. А ей, человече, нужна невестка, чтобы судачить обо всем на свете!
Старик горделиво поднял голову и довольным взглядом окинул Ионуца, пытаясь разглядеть в этом юноше самого себя - каким он был в далекие молодые годы. Он вплотную подъехал к сыну, обнял его за плечи и прижал к себе, потом торопливо огляделся вокруг - не заметил ли кто этой слабости, столь редкой у старого конюшего. Но на них глядели только цветы, посылая им тысячи радостных взоров и тысячи улыбок.
- Послушай, Ионуц, - доверительно и ласково начал старик, - ты каждый день бываешь в доме Симиона и, надо полагать, заметил, какой там царит мир и покой. Поезжай и взгляни, как живут другие твои братья, которые поспешили исполнить желание боярыни Илисафты, но радости ей так и не доставили. Ибо хочет она, чтобы невестки были у нее в подчинении, так же, как все мы во власти господаря. Если ты желаешь услышать от меня совет, то скажу, не заглядывая в Месяцеслов дьячка Памфила, что жить в доме с бабой - тяжелое дело и тяжкая работа. На такого рода дело мужчина должен решиться смолоду, а позже на это идти труднее.
Ионуц молчал. Старик наблюдал за ним краешком глаза.
- Что ты на это скажешь, какие у тебя намерения?
- А что я могу сказать, батюшка? Я думаю, что в жизни человека лишь однажды бывает весна.