- Почтенный конюший Маноле, - сказал он, - дошла до меня весть о том, что сегодня прибудет твое лекарство.
Боярыня Илисафта встрепенулась.
- Что за лекарство?
- Лекарство для почтенного конюшего, - ухмыльнулся старшина. - От боли в пояснице.
Конюшиха несказанно удивилась.
- Что за лекарство? Кто его привезет?
- Досточтимая боярыня Илисафта, - поклонился ей старшина Некифор, - пройдет лишь час времени, и ты его увидишь. Никто его не привезет, как обычно привозят лекарства. Его лишь сопровождают, оно прибудет само.
Боярыня Илисафта много слыхала на своем веку, но с подобного рода загадками не встречалась и потому недоуменно посмотрела на гостя.
- Честной старшина, - тревожно и торопливо сказала она, - что ты мне загадки загадываешь?
- Нет, это не загадка. Лекарство ты сама увидишь и обрадуешься, - весело сказал Некифор. - А больше я ничего не могу добавить, конюший Маноле приказывает, чтобы я был нем, как могила.
- Все вы доподлинно знаете и прекрасно понимаете друг друга, - вспылила хозяйка. - А я живу здесь как отшельница, молчу и ничего не ведаю. Зато уж вам, мужчинам, обо всем известно, и обо всем вы говорите. Быть может, старшина Некифор, тебе что-нибудь известно и об Ионуце? Не слыхал ли ты, что мы собираемся женить его?
- Чур тебя, нечистая сила! Я полагаю, боярыня Илисафта, что такой парень, как Ионуц, может еще повременить, пока идут войны, а потом уж он и женится, коли захочет.
- Дело не в охоте, старшина. Женитьба - долг христианина.
- Так-то так, боярыня Илисафта, но скажу я тебе - в таких делах что скоро, то не споро, а долго разбирать - век женатому не бывать. Вот в чем загвоздка.
- Почему ты так говоришь, старшина? - напустилась на него Илисафта. - Конюший, что ли, подает тебе знаки?
- Подает, - смиренно ответил Некифор Кэлиман, - подает. Если он мне знаки подает, то зачем мне скрывать. Ты, боярыня, как я понимаю, хочешь одного, а его милость хочет другого. Один тянет в одну сторону, другой - в другую, а парнишка - ни с места.
- Он уже не парнишка, старшина, а мужчина.
- Кто мужчина? Ионуц? Новая напасть, люди добрые. Чур тебя, нечистая сила!
Конюший развеселился. Невольная улыбка тронула и губы Илисафты. На груше хрипло закуковала старая кукушка.
- Ты слышишь ее, конюший? - спросила Илисафта.
- Слышу, Илисафта… - вздохнул Маноле Черный. - И еще вижу я, что сюда идет бабка Кира и с нею какая-то женщина. Должно быть, она нуждается в вашей помощи или совете, дорогая Илисафта.
- Так пусть наберется смелости и подойдет сюда… - решительно заявила Илисафта. - Я ведь занята разговором с вами и не могу теперь покинуть вас. К тому же я поджидаю отца Драгомира и дьячка Памфила: вижу, что они кончают беседовать с людьми и повернули сюда. Чего ты хочешь, голубушка, - обратилась она к подошедшей женщине. - Ты кто будешь? Кэлина, жена Георгиеша Алистара?
- Да, это я, дорогая крестная. Вижу, что не забыли меня, вспомнили мое имя.
- Не забыла, не забыла. Скажи, что за беда приключилась у тебя?
Женщина в домотканой шерстяной юбке и вышитой сорочке была еще молода. При виде бородатых бояр, сидевших на крыльцо, она пришла в смущение, прикрыла рот рукою. Да и как не смутиться бедной простолюдинке, жене батрака? Но ее привели сюда страдания измученного сердца, она искала совета и участия там, где надеялась их найти: от боярыни Илисафты никто еще не уходил неутешенным. Не было в тех краях души добрее, чем супруга конюшего.
- Не робей, Кэлина, я дозволяю тебе говорить.
Однако женщина молчала.
- Тебя обижает Георгиеш Алистар? Бьет тебя?
- Нет, милостивая крестная.
- Он не дает тебе того, в чем ты нуждаешься?
Женщина плотнее сжала губы.
- Может, начал похаживать на сторону?
Из глаз Калины вдруг брызнули слезы, но она не произнесла ни единого слова, не издала ни единого звука. Только в смущении склонила голову к плечу. Конюший и старшина, развалившись в креслах, смотрели на женщин отсутствующим взглядом.
Боярыня Илисафта продолжала допытываться у Кэлины, почему та плачет.
- Может, ты что-нибудь сделала?
- Нет. Я пришла за советом, - с трудом вымолвила женщина. - Говорят, надобно заказать акафист и пойти помолиться святому Онофрею в тот скит, что называется Сихэстрией.
- Верно, - спокойно заметила Илисафта, как бы припоминая что-то. - Верно, есть такой скит - Сихэстрия, и в нем находится икона святого Онофрея. Но я не советую тебе, дочка, молиться мужчине, каким бы святым он ни был. Ворон ворону глаз не выклюет; да будет тебе это известно. Направься-ка ты лучше со своим горем в Нямцу, помолись чудотворной иконе божьей матери.
Женщина тяжело вздохнула, отвесила низкий поклон и еще раз истово приложилась к руке Илисафты. Затем повернулась к бабке Кире, которая торопливым шепотом повторила совет Илисафты, и обе пошли на кухню.
Боярыне Илисафте не оставалось времени порадоваться своей победе. Она лишь удостоила мимолетным взглядом своих противников - конюшего и старшину - и вышла навстречу отцу Драгомиру, степенно вышагивавшему по двору в сопровождении дьячка Памфила.
Еще больше удивилась Илисафта, когда услышала, как дьячок, поздоровавшись и усевшись рядом со старшиной, повторил ему те же странные слова:
- Честной конюший Маноле, получена весть о том, что прибывает лекарство.
- Добрая весть, - обрадовался старый Маноле Черный.
Хоть лопни от злости, а разговор обрывается все на том же месте! Нету толку - словно от насиженного яйца болтуна, из которого так и не вылупится цыпленок, хоть жди до второго пришествия. Досада мучит боярыню Илисафту. "Бывают у этих мужчин какие-то тайны, и в них так же невозможно проникнуть, как пробить скалу". Она подумала было, что мужчины, видно, сговорились позлить ее, чтобы она не находила себе места и потеряла покой, пока не узнает этой тайны.
Но от кого ее выведать? Быть может, попытать Ионуца, он должен к обеду приехать.
А что там говорит отец Драгомир? Господи прости, и поп этот словно не в своем уме.
- Прикидываю я, что прибудет еще до обеда… - кротко говорит священник.
Речь идет все о том же лекарстве; и старый Маноле радуется этому известию. Он-то радуется, а конюшиха Илисафта кипит от гнева. Но будь что будет! Тайна ли, обман ли, сговор ли - она, хоть умри, не станет выспрашивать, не станет дознаваться.
С гор подул свежий ветер. Сизая дымка над ними рассеялась, и они словно приблизились. Зато степные дали заволоклись туманом. Дьячок внимательно наблюдал за этими переменами, затем вытащил из-за пояса свой Месяцеслов, завернутый в белое полотенце, раскрыл его и погрузился в чтение.
Книга дьячка Памфила - тоже загадка: слова в ней похожи на букашек, а изображения может понять лишь он сам. Этот Месяцеслов, как рассказывал о нем отец Драгомир, был составлен каким-то отшельником со святой горы Афон, а брат дьячка Памфила - монах приобрел его у отшельника, отвалив большие деньги, - за такую цену можно купить пару хороших коней. Когда монах тот прибыл в наши края, он научил своего брата, дьячка Памфила, пользоваться Месяцесловом, и оставил его Памфилу, получив, в свою очередь, в виде платы две лошадки-трехлетки; сам же возвратился на Афон, где и умер в святом монастыре Пантократора. С тех пор часть жителей Верхней Молдовы пользуется мудрыми наставлениями этого Месяцеслова. Что там за мудрость? Что в той книге написано и как в ней разбирается простолюдин Памфил, одному богу известно. Есть, видно, на свете какие-то таинственные науки, к которым прибегают иные худородные люди, чтобы завоевать уважение и милость господарей и бояр. Вот и сейчас, к примеру, многозначительно постукивая тыльной стороной ладони по раскрытому Месяцеслову, дьячок Памфил поясняет, что если в конце июня месяца, то бишь в созвездие Рака, засуха сменится дождем, то дождь зарядит на сорок дней.
Для несчастных жителей Нижней Молдовы засуха - великое бедствие, а людям Верхней Молдовы не ждать добра, коли непрерывно льют дожди. Ибо недаром сказано:
Когда полнятся колодцы.
Пусты ульи, тощи овцы .
Это как с колодезным журавлем: коль один конец поднимается, другой опускается.
- Истину, истину говорит книга… - вздыхает отец Драгомир, человек совсем неграмотный, просто-напросто выучивший наизусть Священное писание и церковную службу. Возможно, и дьячок Памфил не знает грамоте, однако у него есть книга, а в ней записаны все премудрости, начиная от царя Соломона и царя Ираклия.
- Ежели идет дождь, это неплохо, - продолжает дьячок Памфил, - ибо такова воля всевышнего, а мудрецы сказывают, что после дождливого лета никогда не бывает голода. Ежели идет дождь, то и жителям гор не следует горевать, ибо сказано в Месяцеслове:
Из плохой травы бывает хорошее сено.
А в назидание пахарям там сказано:
Коль егорьев минул день,
Поздно сеять ячмень.
Кто не успел посеять ячмень, пусть посеет просо.
С вином да с пшеном
Сто лет проживем.
И пусть знают виноделы:
На Марию святую дожди -
Вина водянистого жди.
Записаны в Месяцеслове и другие изречения. К примеру, такие: "Цыплят по осени считают и зерно меряют тогда же". Эта истина почему-то особенно по душе отцу Драгомиру. А боярыня Илисафта удивляется - ведь эта мудрость известна испокон веков, и вовсе не было нужды записывать ее еще и в Месяцеслов.
Дьячок Памфил отыскивает еще что-то в своей книжице: