- И впрямь тяжко от них люду. Ежели бы они токмо свое брали, что установлено, - это одно. Нешто мы не понимаем - тем же доводчикам за езд, за хоженое, за заворотное, за пожелезное, за узловое и прочее платить надобно. Опять же и приказчикам с тиунами судное да межевое да явочное завсегда отдаем, хошь оно и тяжко. Так и твои слуги с нас брали, когда мы за тобой, государь, были.
- За мной?! - перебил его удивленный Иоанн.
- За тобой, царь-батюшка, - мечтательно вздохнул старик. - Тому уж десять годков минуло, а то и поболе, а и поныне помнится, будто вчера. И тогда тоже всякое бывало, так что не скажу, что как у Христа за пазухой живали, но с нынешним все одно не сравнить. Погорячился ты, государь, с подарками своими. Не тех одарил. Ты уж прости за слово худое, ежели оно тебе не по ндраву придется, но уж больно наболело.
- Ну-ну, продолжай, - кивнул Иоанн.
- Они ж, монастырские, со всего стригут. Из дома в дом перешел на житье - готовь перехожее, хлеб али сено на торгу продал - давай им спозем со стожарным, сына отделил - плати деловое, оженил его - убрусный алтын подавай, дочку замуж выдал - выводную куницу выкладай. Куды ж тут деваться и куды бечь?! Разве что, - и Гашник хитро прищурился, - ты нас сызнова у них забрал бы. То куда как лепо бы было. Али так нельзя?
- Того обещать не буду, чтоб пустомелей не прослыть, - медленно произнес Иоанн. - А то насулю с три короба, а не возмогу. Но и так я всего этого не оставлю - уж будьте покойны. В том я вам мое слово даю. - Он многозначительно оглянулся на изрядно струхнувшего подкеларника. - А что до попреков, дедушко, так оно не ко мне, а к боярам моим разлюбезным. Ты сам-то взгляни на меня как следует, а теперь помысли - сколь лет мне было, когда я сей монастырь одаривал. Моими дланями, да не по моему хотению, а по дитячему неразумению творили некие.
- Сказывали, что на помин души матушки твоей сей вклад был, - подсказал старик и пообещал: - Тока ежели ты нас обратно к себе возьмешь, мы твою государыню так горячо поминать станем - куда там толстопузым. Они-то за плату - за деревеньки дареные возносят молитвы свои за нее, а мы б от души, да ежеден.
И тут же, словно по команде, народ вновь пришел в движение. Кто-то на всякий случай норовил бухнуться в ноги, а иные и вовсе лезли целовать царский сапог, ища милости. Иоанн повернулся к Адашеву, молча стоявшему позади.
- Ты ныне один тут из Казенного приказа, Олеша, так что сочти тут их, - сказал он негромко и, обращаясь к мужикам, твердо заверил: - Про резу ныне же обещаю и никого не обижу, а до остального - помыслю, яко вам подсобить.
- Хватит ли на всех-то? - усомнился какой-то мужик в заячьем треухе.
- Тебя как звать-величать, сердобольный? - усмехнулся Иоанн.
- Дак поп в церкви Ионой нарек, а так все больше Серпнем кличут. Уродился я в него, вот и… - пояснил он.
- Видишь, как славно, - заметил Иоанн. - И я тоже в него уродился.
- Да ну?! - несказанно удивился Серпень. - Это что ж выходит - я в один месяц с царем подгадал? Ну и дела. Теперь будет что обсказать в деревне. Жаль токмо, что никого из нашенских нет - один я. Не поверят, - сокрушенно вздохнул он. - Ей-ей не поверят!
- Пущай ко мне подойдут, - раздался басовитый женский голос. - Моя деревня близ твоего починка стоит, так что путь держать недалече.
- А и впрямь, Сычиха, - обрадовался мужик, поворачиваясь к высокой, всего самую малость пониже ростом, чем Иоанн, крепкой ядреной бабе.
Когда-то, возможно совсем недавно, она была миловидной, а может, даже красавицей, но ныне от всей ее красоты остался только яркий румянец на щеках, сочные вишневые губы и синь в глазах, наполненных какой-то неизбывной печалью. Да еще ее изрядно портила старенькая одежонка, пускай и чистая, но весьма ветхая.
- Как же это я про тебя забыл-то, - продолжал Иона и, обращаясь вновь к царю, заметил: - То ж суседка моя. Наша Застрельня от ее Смороды в восьми верстах. Ты, государь, ежели денег на всех не хватит, то хучь за нее отдай. Баба она справная, да и ломит за пятерых. Токмо счастьица господь ей не дал - мужика ее три года назад лесиной придавило. Вот с тех пор она и мается. Так-то цены ей нет, любой в жонки бы взял, да хвост дюже большой - ажно пять ртов и все мал мала меньше…
- Тяжко поди живешь-то? - посочувствовал царь.
- А не хуже прочих, - полыхнула она задорной синью глаз, которые, впрочем, будто угольки, почти сразу покрылись легкой пепельной пленкой грусти. - Любого спроси - никто худа про Настену не скажет. Да ты бы, государь, сам к нам заглянул, вот и поглядел бы на мое житье-бытье, - голос у Сычихи, как оказалось, был не басовитым, а просто простуженным и потому с хрипотцой.
"К народу, говоришь, Федор Иванович? - мысленно переспросил Иоанн у умершего наставника. - А не по твоей ли воле я ныне эту девицу узрел? Ну-ну. Не иначе как и это судьба…"
- А что ж ты думаешь - не заеду?
- Мыслю, что нет, - озорно заметила она. - Оно хушь и близко - отсель и пяти верст не будет, ан все равно не насмелишься. Скажешь, не по чину.
- Было бы у тебя имечко иное, может, и впрямь отговорку бы сыскал, - с простодушной улыбкой произнес Иоанн. - А теперь непременно поедем.
- Нешто так имечко мое тебе полюбилось? Али Сычих на Руси мало?
- Я про другое твое имечко реку. Царицу мою тако же величают, Анастасией Романовной, - пояснил Иоанн. - Потому и обещался тебе. Вот только келаря с бочонком дождемся, опробуем слегка медку монастырского, чтоб в дороге не зазябнуть, и в путь, - ему вдруг неожиданно стало как-то до бесшабашности весело, будто и не было за плечами неудачного похода на Казань. - Как мыслишь, Олеша, - повернулся он к подошедшему Адашеву, успевшему опросить всех, - гоже ли я надумал в гости прокатиться, али и впрямь не по чину сие будет?
Тот замялся, не зная, как лучше и правильнее ответить.
- Тут ведь двояко, государь, - осторожно ответил он. - С одной стороны, достойно ли это для царя? Не умаление ли от того тебе?
- И солнце нечистые места освещает, но не оскверняется же этим. Так что, думаю, мое достоинство от одного раза не пострадает, зато ее, - кивнул Иоанн на Настену, - вельми возвысится.
- Потому и сказываю, что двояко, - заторопился Адашев. - Должон же царь ведать, яко его народ живет.
- Вот это ты дело сказал, - довольно кивнул Иоанн. - И я так же мыслю. К тому же ранее завтрашнего вечера мои полки все едино до града Володимера не поспеют, так что не запоздаем. Тогда ты вот что. - Он склонился к его уху и что-то тихо прошептал ему.
Тот кивнул и, не говоря ни слова, торопливо куда-то отошел.
Спустя немного времени подоспел и отец Агапий. А через минуту ошеломленный келарь растерянно наблюдал, как государь, приняв из его рук узкий деревянный корец с красивой резьбой на рукоятке, доверху наполненный пахучим хмельным медом, осушив сосуд до половины, вместо того чтобы вернуть его обратно, с улыбкой протянул его Сычихе:
- Не побрезгуешь, красавица!
- Дак я с твоих рук-то, государь… - беспомощно пролепетала она и осеклась, не зная, что еще добавить.
Бережно приняв корец, она споро перевернула его к себе той стороной, с которой пил Иоанн, медленно осушила его до дна и склонилась в низком поясном поклоне:
- Благодарствую за честь великую, царь-батюшка. Будет теперь что на старость лет внучкам поведать. Эх, ежели бы еще бы сам корец могла показать, из коего мы вместях с государем медок монастырский пробовали…
"Ишь ты, и хрипота даже прошла, - подивился Иоанн. - Не проговорила - пропела прямо".
- Не оскудеет монастырь-то с ковша одного? - спросил он, повернувшись к ошалевшему от увиденного келарю, на что тот лишь промычал в ответ что-то нечленораздельное. - Ну и ладно, - приняв мычание за согласие, кивнул царь. - А теперь поведай, сколь серебра тебе людишки оные должны?
- Не мне, государь, - монастырю, - прорезался наконец голос у отца Агапия.
- Ты еще скажи - богу, - сухо и с явной неприязнью в голосе порекомендовал Иоанн. - Так сколько?
- Так сразу и не скажешь, - обескураженно развел тот руками. - В записи зрить надобно.
- А они сами сколь сказывают, Олеша? - окликнул Иоанн вернувшегося Адашева, который не раз, служа в Казенном приказе, выполнял финансовые поручения Иоанна.
- Ежели с резой, то почти полтора десятка рублев, - кратко ответствовал тот и кивнул на Настасью: - У нее одной пять с лишком.