- То дело хорошее, - кивнул Воротынский, но тут же, бросив взгляд на своего спутника, поправился: - Одна беда - Левонтий Шушерин в Москве новик, мне товарища бросать не след, - и твердо закончил: - Вместях сюда приехали - вместях и обратно, - и сожалеюще развел руками: - Ты уж прости, Димитрий Федорыч.
Ему и в самом деле было до слез жалко отказываться от такой замечательной оказии, которая сама шла в руку, но Шушерин - тут Воротынский ни на золотник не соврал Иоанну - и впрямь был в Москве всего один раз, не имел в ней ни кола ни двора, да и родни тоже, а потому князь твердо решил не бросать товарища, какие бы выгоды ни сулило общение с Палецким.
- А ты что же мыслишь - у меня столь тесные хоромы, что ежели твой богатырь в них войдет, так они и развалятся? - спросил Дмитрий Федорович, уважительно поглядывая на спутника Воротынского, который и впрямь своей могучей статью напоминал былинного богатыря из дружины легендарного киевского князя Владимира Красное Солнышко. Может, на Илью Муромца он и не тянул - дородства по молодости лет не хватало, а вот с Добрыней Никитичем его сравнить можно было запросто.
Воротынский повеселел.
- Ну что, уважим боярина? - повернулся он к Леонтию.
Тот пожал богатырскими плечами:
- А что ж? Негоже хорошему человеку отказывать, коли от души зазывает.
Проезжая по кривоватым улочкам, Шушерин не переставал искренне дивиться виденному вокруг. Тем временем Дмитрий Федорович вполголоса беседовал с Воротынским.
- Как мыслишь, Владимир Иванович, куда столь резво великий князь подался? - осведомился он для начала.
- Откуда ж мне знать, - равнодушно ответил тот. - Мало ли какие забавы у мальца могут быть.
- У этого они одинаковы, - тяжело вздохнул Палецкий. - Либо по улицам скакать, да нерасторопных прохожих давить, кто увернуться не поспеет, либо - как ты сам ныне зрел - животин мучить, с крыльца их скидывая. Любознательный князь растет. Все ему знать потребно - сдохнет тот же щенок, о землю грянувшись, али нет. А коли жив будет, то что себе переломает и сколь часов опосля того проживет. Это хорошо, что ныне счастливо кончилось - сразу кобелек окочурился, а бывает, что и до самого вечера скулит, да жалобно так, хоть ухи затыкай.
- Стало быть, сейчас он по улицам скакать отправился? - уточнил Воротынский.
- И не просто, - подхватил Дмитрий Федорович. - Думаешь, что тот постреленыш ему нашептал? Да то, что ныне у Константиновских ворот потеха славная учинится.
- Ну, так дело молодое, - рассудительно заметил Владимир Иванович. - Отрок еще. Уж лучше пусть на потехи дивится, нежели… - а договаривать не стал, поостерегся. Да оно и без слов было понятно, что он имел в виду.
- Потеха потехе рознь, - мрачно заметил Палецкий. - Вот тебе самому, князь, доводилось людишек пытать?
- У меня дело служивое. Иной раз, когда татарина в полон возьмешь, а он молчит, то приходится огонек разводить да басурманина поджаривать.
- То по нужде, - возразил Дмитрий Федорович. - Опять же сам ты этим поди не занимаешься.
- На то особые людишки имеются, - подтвердил Воротынский.
- А ты рядом стоишь али как? - продолжал допытываться Палецкий.
- Да на что оно мне? Он, конечно, ворог, но одно дело - в бою саблей с седла его ссадить, а иное…
- Вот! - кивнул Дмитрий Федорович. - А нашему великому князю оное зрелище, вишь ты, в радость великую. Там, у Константиновских ворот, башня стоит страшная. Людишки московские ее так и именуют - Пытошная, а для Иоанна она - Потешная. Частенько он там гостюет, особливо когда на дыбе кого вздергивают. Народец там, конечно, дрянной - тати всякие, мздоимцы и прочие, коих и я не жалею - поделом вору мука. Однако же любоваться таким все едино - не стал бы. Он же будто завороженный стоит - глазенки блестят, ноздри раздуваются. А по слухам, - понизив голос, добавил Палецкий, опасливо оглянувшись по сторонам, - он и сам в той потехе участвует. Сказывают, что не раз уже кнут в руках держал. Да так ловко выучился с ним, что одним ударом лоскуты мяса срезает чуть ли не до кости.
Воротынский даже коня остановил от такого известия.
- Может, брешут людишки? - почти просительно произнес он. - Сам, поди, знаешь, князь, наговорить что хошь можно.
- Может, и так, - охотно согласился тот. - А про животину, кою с крыльца скидывают, тоже брехня голимая, али как?
- То я своими глазами ныне видел, - мотнул головой Воротынский. - Какая ж брехня?
- Вот-вот, - многозначительно поддакнул Палецкий. - А ты не мыслишь, князь, что все его потехи, яко близнята, схожи? Выходит, если одному веришь, то и другое за правду принимать надобно - о том помысли. - И замолчал, давая своему гостю время осмыслить услышанное.
Во второй раз Дмитрий Федорович вернулся к прерванному разговору уже после сытного ужина, когда осоловевшего от чрезмерной дозы выпитого Леонтия Шушерина проворные сенные девки проводили в опочивальню.
- А ты к чему мне обо всем этом сказываешь? - насторожился Воротынский.
- К чему? Да к тому, чтобы ты знал, как я тебе ныне завидую, - с видимым простодушием улыбнулся гостю хозяин терема. - Простор, воля. Знай себе воюй с татаровьем поганым и ни о чем ином заботы не ведай. А тут как ляжешь на перину, так сразу думки поганые в голову лезут. Веришь ли, последний месяц ранее полуночи не засыпал ни разу.
- Так давай махнемся, - предложил с усмешкой Воротынский. - Я в твой терем перейду да в Думу хаживать стану, а ты - в степь. Небось холопов дворовых в избытке имеешь, так что сотню-другую за собой поведешь.
- До первого татарина, - весело засмеялся Палецкий. - Уж больно не свычен я к ратному делу. Опять же тебе, небось, и деревеньки мои подавай, а они у меня все ухоженные - жаль расставаться, да твои необустроенные взамен принимать. Бывал я у тебя как-то, когда в вотчину свою ехал. Недолго, правда, наутро далее уже тронулся, но повидать нестроение успел.
- То не моя вина, Дмитрий Федорович, - помрачнел Воротынский. - У меня ж кто в суседях-то, под Коломной - князь Шуйский, Андрей Михалыч, да монастырь Старолутвинов.
- Это же тот, что святой старец Сергий Радонежский основал? - прищурился Палецкий. - Близ устья Москва-реки.
- Он самый, - со вздохом подтвердил Владимир Иванович. - Старец Сергий, конечно, святой человек был, кто спорит, да у нынешних старцев той святости что-то не видать. Не о молитве мыслят - о доходах одних. Как бы рожь повыгоднее продать, да иное что, да землицы побольше урвать, да людишек на ней поселить. А где их взять, людишек-то? На деревьях, чай, не растут, из земли, яко репу, не вытянуть. Вот и крадут у соседей. За один прошлый год токмо их тиуны свозом у меня двенадцать семей забрали.
- Своз - не кража, - глубокомысленно заметил Дмитрий Федорович. - Тут они в своем праве.
- А мне от того легче? - резонно ответил Воротынский. - Вот и получается, что землицы изрядно, а работать на ней некому. Под той же Коломной я чуть ли не первейший буду, аж полтыщи четей за мной числится, а пашни из нее и сотни не наберется, остальное же перелогом да лесом поросло.
- Мда-а, - сочувственно протянул Палецкий. - Радости тут и впрямь мало. Зато, как я слыхал, батюшка нынешнего великого князя сам к тебе в гости захаживал. Стало быть, ты в чести был.
- Был да сплыл, - хмуро отозвался Воротынский. - Да и не ко мне Василий Иоаннович заезжал, а к отцу моему, да и то мимоходом останавливался, не более.
- Однако ж наследить успел, - лукаво улыбнулся Дмитрий Федорович. - Не иначе как свою мужескую стать испытывал, когда у него и с новой жонкой дела с наследником не заладились. Ты как там, в своих деревнях, схожих с Василием Иоанновичем смердов не встречал?
- О пустом речешь, князь, - озлился Воротынский. - Откуда ж я это могу знать, когда я в ту пору видел великого князи час малый, не более. Опять же случилось это последний раз, погоди, погоди, ну точно, в лето 7037-е. А теперь сочти, сколь времени с тех пор минуло! И ты мыслишь, что спустя полтора десятка лет мне больше нечего делать, как вызнавать - кто от кого и когда родился?!
- Ну-ну. Что-то ты раскипятился не на шутку, - примирительно похлопал его по плечу хозяин терема. - Я ж так просто, для разговору, не более, а ты вона, разошелся.
Больше он и впрямь об этом не заговаривал, продолжал вести себя все так же дружелюбно, а на следующий день перед расставанием посоветовал в Думу со своим делом больше не обращаться, поскольку Шуйские после неожиданной казни Андрея Михайловича сидят тише воды и ниже травы, а потому им не до убиенных холопов покойного родича - самим бы уцелеть.