В честь слова "Россия" и, главное, всего того, что оно значит для наших людей, поэт и слагает горделивый гимн:
Наполненное светом,
Оно горит огнем,
И гимном слово это
Гремит в стихе моем…
И таким гимном отчизне, восторженным и вдохновенным, звучат многие и многие его стихотворения. Одно из них поэт снова открывает эпиграфом из Есенина ("О Родина, в счастливый и неисходный час…") и, словно продолжая его, возглашает:
О Родина, ты в сердце
Любого из солдат.
О Родина, ты в сердце
Давно несешь набат.("О Родина, по зову…")
И поэт, повинуясь этому набатному зову, высказывает свою любовь к Родине непосредственно, прямо, открыто, не стремясь хоть в чем-либо умерить пылкость своего чувства, силу гордого и торжественного звучания посвященных ей стихов.
Во многих стихах А. Прокофьева мы угадываем и то, как дороги поэту и те города, края, селения родной страны, ее великие просторы, с какими столько связано в его жизни, что нельзя всего и пересказать! Тут особое место в творчестве А. Прокофьева занял Ленинград, ставший навсегда дорогим и близким ему за те несколько десятилетий, какие поэт прожил в нем, и с которым связана вся его творческая биография. Поэт посвятил ему и его людям множество вдохновенных стихов, и без них нельзя составить достаточно полного представления о его творчестве. Даже сама земля Ленинграда, кажется поэту, - это особая земля, ибо необычайно много означает она в судьбах и истории родной страны, да и в его собственной судьбе, как он признается перед нами:
Вечно ощущать хочу отраду
Вашу,
перелески и поля,
И твою -
родного Ленинграда
Революционная земля.("Сердце радо…")
И к этой земле, словно бы вобравшей в себя самый дух великого города, вновь и вновь припадает поэт, чтобы воспринять ее закалку, ее мужество и вольнолюбивый задор.
И как же поэту не гордиться тем, что его труды и его борьба, его самые большие устремления также порождены и вскормлены этой землей, посвящены ей, составляют в ее истории особые и неповторимые строки!
Он и Сибирь воспевал, встретившись с нею, словно захлебнувшись от переполняющего и рвущегося через все края восторга, которому не знал - да и не хотел знать - никакой меры, ибо ее бескрайности и беспредельность словно бы ответила его внутренней широте, перекликнулась с нею.
Сибирь - страна бессонная,
Бетонная,
Кессонная!
Сибирь - страна-громада.
Такую нам и надо!..("Сибирь - страна зеленая..")
Немало стихов, пронизанных радостью и гордостью за эти края и их людей, творческие деяния которых отвечают их внутреннему размаху, посвятил поэт "стране зеленой", "морозами каленой", полюбившейся ему с первой встречи с нею.
А сколько еще и других краев и областей нашей родины воспел поэт, восхищенный их свершениями, их красотой и неповторимым многообразием! Среди них он особо сроднился с тем, какой был родиной Есенина, творчество которого было необычайно близко ему, по-своему отозвалось в его стихах, а потому и ставшим для Прокофьева навсегда дорогим и любимым:
…краса моя,
Краса и свет… -("Синь да синь")
тот свет, какому никогда не дано померкнуть в его душе и каким нельзя не поделиться со всеми теми, кто жаждет его, как делился некогда и сам Есенин.
Приглашая своих читателей к путешествию по всем областям и краям нашей родины, поэт возглашал:
Нет в России города без славы,
Местной, повсеместной, мировой.
На своих птенцов глядит держава,
Видит их с горы сторожевой…
И сам он стремился увидеть воочию любые наши селения и города, молодые и тысячелетние, раскинувшиеся где бы то ни было - у подножья гор или среди степных просторов, в Заполярье или в дальних сибирских краях.
А с наибольшей увлеченностью и всепроникающей прозорливостью запечатлен им, пожалуй, тот ладожский край, чья жизнь знакома ему с самых малых лет во всей ее основе и подноготной. В каких бы краях ни побывал поэт и где бы он ни был, он признается:
Я вижу волн сердитых глыбы
И небо, слитое с водой.Мне всюду мнится в блеске молний
И электрических огней
Кусок земли, идущей в волны
Бессонной Ладоги моей!("Друзья мои!")
И сколько важного и значительного он сумел сказать о ней, как много открыть и увидеть, как полно и многообразно передать ее безудержную удаль и суровую красоту, повседневный быт людей, вскормленных и вспоенных на берегах того же озера и словно воспринявших крутизну его волн, их широкий и вольный размах!
Крайне характерно и примечательно здесь стихотворение "Чем знаменита Ладога?", где поэт словно бы одним взглядом окидывает любимое им озеро и его побережья.
А знаменита Ладога многим, и прежде всего -
…водою
Холодною, крутою,
Прозрачною, седою!..…Еще травою донником,
Да резкими ветрами,
Меженцем и шелонником,
Да блеклыми утрами…
Под гул и посвист этих резких ветров росли и закалялись люди на ее берегах, мужали и крепли их характеры - вот почему Ладога знаменита не только водою, рыбой, шелонником, но и обживающими ее людьми и их делами и подвигами, их "сильными, советскими, широкими шагами".
Завершается это стихотворение знаменательным и многозначительным утверждением:
Идут деды с внучатами,
Идут деды и внемлют
Своим садам, посаженным
И ждущим совершенства,
Большим шагам - по сажени,
Своим ветрам-меженцам!
Здесь перед нами возникает удивительно богатый и внутренне цельный мир, где все взаимно и полнозвучно перекликается - и резкий ветер, и крутые, прозрачные волны, и широкие, властные шаги отцов и сыновей, знающих, что посаженные дедами сады - да и не только сады - ждут приложения сильных и работящих рук, и все это слагается во властный и цельный гимн Ладоге и ее людям.
Поэт с гордостью говорит о своей трудовой родословной, о крестьянской и рыбацкой "династии" - начиная с ее основателя. Если он и вспоминает старших в своем роду, то именно с тем, чтобы воздать им честь как великим труженикам и мастерам своего дела, дух и традиции которых усвоены их детьми и внуками:
Дед мой Прокофий
Был ростом мал,
Мал, да удал,
Да фамилию дал!..("Дед")
Эта фамилия, оказывается, в своей рабочей знатности и доблестной "геральдике" ничем не уступит любой геральдике старых времен, которою некогда так гордились иные аристократы:
Дал, как поставил
Печать с гербом!
А что на печати?
Да дед с горбом!..
С непреходящей гордостью говорит поэт о своем деде, чья песня и дума идет по всей стране и чье сердце лежит в земле отцов, обретает бессмертие. Так жизнь простого рабочего человека, который ничего не нажил, кроме горба, но любил и славил труд и воспитал в духе этой любви все свое потомство, становится легендой, о которой поэт говорит так же пылко и торжественно, как о любом другом с детства полюбившемся ему героическом сказании.
С такою же гордостью и увлеченностью, а вместе с тем с подлинно народным и удивительно самобытным юмором, издавна усвоенным Прокофьевым и берущим свое начало в "шутейных сказах" старых времен, поэт говорит и о потомстве этого деда - родоначальника целой "династии" рыбаков, в изображении которых поэт достигает необычайной выразительности, яркости, живописуя каждого из них. Перед нами воочию, наглядно, зримо до рези в глазах предстают те "Татьянки и Юльки и прочая клюква", которые сидели "кучней за обедом" или еще качались по люлькам, даже те,
…что из люльки
Едва выползали,
Свистели в свистульки
И сети вязали!
Марфины и Настины -
Все были В династии!..("Это я прошу иметь в виду…")
И эта "династия" - вместе со всей ее малолетней "клюквой" (до чего этот образ ярко и характерно передает тот колорит, который связан с нашими именно северными краями!), с ее преданностью рыболовецкому труду - находит в лице А. Прокофьева проникновенного, ею же и рожденного художника. Он с поразительной точностью и полнотою раскрывает самое примечательное в людях своей деревни, своего рыбацкого рода. И нам понятна гордость поэта, который представляет нам - одного за другим - членов своей "династии", которая не уступит никакой другой в своей трудовой доблести и своих славных традициях.
Поэт, снова навестив родную деревню, воочию видит и то, какие задорные, деловитые, мужественные парни выросли в ней, как широк их внутренний мир. На них можно положиться во всем, чего требует рыболовецкая сноровка, труд садовода, уход за родным полем. Да и далеко за его пределами они также находят свое достойное и верное место, никогда не теряются. Если раньше поэт говорил о братеннике, который "ходит к Ливерпулю", то и теперь он ведет разговор о тех парнях, которым так же не в диковинку ходить "по чужим, заморским сторонам", чувствовать свою непосредственную связь с народами всей земли. Они шагнули далеко за ладожские края, а песни их запевал
…там осели,
Где вышли из груди:
В Тулоне и в Марселе,
И в Лондоне, поди!