У Мэри было широкое лицо с высоким открытым лбом и точеным острым подбородком, кожа цвета слоновой кости, темные, но тонкие брови и огромные горящие темно–карие глаза. Однако Постум вынужден был признать, что ее черты казались немного грубыми, когда она бывала спокойна. На лбу уже начали прорезаться морщинки, а подбородок был несколько полноват. Сейчас на ее лице застыло выражение задумчивости и печали, но при этом в нем чувствовался бешеный темперамент и упрямый нрав. Постум знал, что сила его жены в действии, и это отражалось у нее на лице, ведь улыбка или внезапно нахлынувшее возбуждение мгновенно преображали ее. В такие моменты, как говорил Постум, она приобретала некую зажигательную красоту. Но он отлично знал, что Мэри может быть жестокой, непреклонной, этакой belle dame sans merci - прекрасно–беспощадной, и он не видел способов разжалобить ее.
Постум пожал плечами и сказал:
- Давай–ка выпьем еще по одной.
Мэри очнулась от охватившей ее задумчивости и тут же повеселела.
- Правильно, давай выпьем и забудем обо всем этом. Знаешь, меня вскормили на бренди и бенедиктине. Вот так, мой милый Постум, бренди и бенедиктине.
- Это многое объясняет, - пробурчал в ответ Эркюль, продолжая вытирать стакан и не поднимая глаз на жену. - Где это было?
- В доме моей бабушки, с дворецким! Мы воровали выпивку из погреба этой старушки. Позже я научила пить обитателей спальни монастырской школы, но там нам удавалось раздобыть только настойку из бузины!
- Монастырь! - воскликнул Эркюль. - Никак не могу свыкнуться с мыслью, что Мэри Рид когда–то была послушницей в монастыре!
- Да уж это кажется просто невероятным, - задумчиво произнесла Мэри. - Прошло семь лет с того момента, как я сбежала оттуда, и мне уже не раз приходилось сражаться с самыми сильными воинами как на турнирах так и в бою и я ничуть не уступала им в умении владеть мечом, стрелять из пистолета или размахивать кулаками. Но все это абсолютно ничего не значит, Эркюль. Ведь мне всего–навсего двадцать лет. Прошлые годы лишь дали мне необходимую практику и закалили характер.
Вновь на ее лице появилось выражение задумчивости.
- Мы смогли заработать здесь деньги, но мне этого мало. Звонкие монеты, полученные таким способом, - ничто! О боже мой, как я хочу почувствовать опасность, жить полной событий жизнью. Но самое главное - риск! Я просто не выношу эту скучную, мирную, однообразную жизнь. Я хочу побывать в других странах, бороздить неизвестные моря. Я хочу потягаться в силе и сообразительности с самыми сильными мужчинами мира сего. Хочу выполнять самую сложную мужскую работу. Но больше всего мечтаю о том, чтобы руководить мужчинами. Именно к этому я всегда стремилась. Я мирилась с дисциплиной в армии только потому, что там это было необходимо. В будущем же я не собираюсь подчиняться дисциплине, я буду заставлять других делать это. Как ты думаешь, это ненормально, что женщина мечтает о подобных вещах?
- Если бы передо мной была любая другая женщина, я бы не колеблясь сказал "да", но ведь ты Мэри Рид, и потому можно с полной уверенностью сказать "нет", - ответил Эркюль. - Я точно знаю, ты сможешь добиться всего, чего пожелаешь.
- Правда состоит в том, что мне надо было родиться мужчиной, - медленно произнесла Мэри. - Это уж без сомнения. И мне не раз приходилось сожалеть об этой ошибке природы. Но не сомневайся, мой час придет. Я всегда это чувствовала и именно поэтому старалась пройти через наиболее суровые испытания. В конце концов, Эркюль, веришь ты в это или нет, я женщина, и это только придавало моим приключениям особую остроту. Каждый раз, когда я сражалась в жестоком бою с безжалостным противником или просто разминала руку в поединке с однополчанином, я всегда знала, что самая незначительная случайность может обнаружить мой пол. Ранение в грудь или живот, да просто порванная рубашка. Но поверь, Эркюль, мне нравится рисковать, и я знала, что все это станет хорошей подготовкой к тому, что ждет меня впереди. И только посмотри на меня теперь! Боже мой, ну какая из меня женщина?
Она схватила полы своих юбок и с нетерпением подняла их выше колен.
- Ты только посмотри на эту гадость, болтающуюся у меня вокруг ног, - закричала она. - Я привыкла к мужской одежде и просто не выношу этой ненужной мишуры. Мужчина может расправить грудь, похлопать себя по животу, а женщина обмотана огромным количеством материи и еще стянута китовым усом. В этом облачении трудно дышать, даже пить. И, кроме того, в нем, а особенно в нижнем белье, я чувствую себя какой–то грязной!
Она замолчала, чтобы сделать большой глоток из своего стакана.
- Боже мой, даже не знаю, что мне теперь делать, хотя у меня и есть несколько идей. Большинство людей, вероятно, в испуге отступили бы перед моим нахальством. Ну и черт с ними! Не понимаю, почему я не могу быть такой же, как все остальные женщины. Одному Богу известно, зачем он наградил меня столь причудливым нравом. Почти все мое детство прошло на корабле отца и, конечно же, ребенку моряка на роду написано всю жизнь не знать покоя.
- Клянусь, мне бы больше пришлось по душе, если бы твой отец торговал тканями на рыночной площади! - процедил сквозь зубы Эркюль.
В дверь постучали.
- Наверное, это тот цыган, которого я пригласила к нам пропустить пару кружек пива, - сказала Мэри, поймав недоумевающий взгляд мужа.
Она открыла дверь и увидела на пороге своего недавнего знакомого, еле держащегося на ногах.
- Где мое вино, женщина? - с трудом сумел выговорить он.
- Ничего себе, мне кажется, ты и так уже изрядно выпил сегодня, - ответила Мэри. - Но вот на столе бутылка и стакан для тебя.
Цыган, шатаясь, подошел к столу и выпил содержимое бутылки, пролив большую часть на стол и на пол.
- Не беспокойся, дружище! Тебе не придется убирать за собой, не так ли, малыш! - сказала Мэри.
- Ну а теперь, - проговорил гость, вытирая рукавом рот и направляясь к ней, - как поживаешь подружка?
- А ну–ка, что это еще такое? - резко спросила она, бросив на него испепеляющий взгляд.
- Да брось ты, не строй из себя святую невинность, ведь ты пригласила меня к себе домой не для того, чтобы я сказки тебе рассказывал.
- Только посмотрите, вот вам и еще один недоумок! - воскликнула Мэри. - Неужели все мужчины настолько помешаны на своем мужском достоинстве?!
- Да чтоб ты сдохла в канаве от нищеты и сифилиса! - закричал цыган. - Ты решила посмеяться надо мной, и я проучу тебя за это!
Он бросился на нее, но она тут же перехватила его руку, так что парень оказался совершенно беспомощным. Тогда свободной рукой он выхватил нож, но она остановила его и на этот раз, резко вывернула запястье и нож упал на пол.
- Смотрите–ка, крыса решила показать зубы? - усмехнулась Мэри. - А теперь, похоже, она чувствует себя как маленькая серенькая мышка!
Продолжая сжимать его руки, она стала толкать его к двери, встряхивая при этом так, что зубы у цыгана застучали. Подтащив неучтивого гостя к выходу, она без всяких церемоний вышвырнула его прочь и задвинула засов.
- Ну, хоть какое–то разнообразие, - допивая свое пиво, произнесла она таким тоном, будто ей не пришлось даже подняться от уютного очага.
Эркюль, который все это время молча наблюдал за развитием событий, ничего не ответил.
- Я пойду спать, - зевая, сказала Мэри. - А ты?
- Нет, я еще немного здесь побуду, - ответил он, показывая на стакан, стоявший перед ним.
Мэри задержалась на минуту:
- Лучше бы ты бросил это. Так недалеко и до могилы.
Эркюль в удивлении поднял брови и пожал плечами.
- Кому какое дело до того, что со мной случится? - ответил он.
Глава 3
Спустя три месяца, в феврале 1717 года, Мэри стояла на пристани в Бристоле, наблюдая за плавно покачивающимися на волнах кораблями, вставшими на якорь на реке Северн. Через шесть месяцев после того, как она вышла замуж, ее предсказание сбылось, и Эркюль Постум умер от апоплексического удара, сидя в своем любимом углу. Она сожалела о том, что лишилась такого хорошего компаньона, но, с другой стороны, чувствовала необычайное облегчение оттого, что ей удалось вырваться из сетей скучной и сытой обыденности. Мэри лишь пожала плечами, узнав о том, что муж втайне от нее заложил дом и что от его продажи она получит жалкие гроши, которых ей едва хватит на путешествие до Англии. Она решила сначала навестить мать, известия от которой в последний раз приходили из Бристоля, а потом попытаться устроиться на корабль матросом.
В Англии не было другого более процветающего порта, чем Бристоль, и поэтому на набережных царило оживление. В суматохе и толчее Мэри с восхищением рассматривала прекрасные ростры и сверкающие чистотой, белые палубы высоких парусников, размышляя над тем, какую из них ей придется начищать песком, на какой бизани она будет ломать свои ногти, пытаясь справиться с парусами во время жестокого шторма.
Мэри неподвижно стояла, поставив одну ногу на недавно приобретенный матросский сундучок. На ней вновь была дарившая свободу полюбившаяся мужская одежда: бриджи, жакет с медными пуговицами, толстые шерстяные чулки и белая рубашка из хорошего хлопка, аккуратно застегнутая до последней пуговицы. Коротко остриженные каштановые волосы она собрала в тугой хвостик на затылке.