- Тот самый. А чему ты удивляешься? Это мы его в секретную командировку послали… Действуй! К ночи "Валюта" должна вернуться на стоянку…
Ермаков глянул на барометр. Никогда еще за все четыре месяца барометр не падал так низко.
- Кстати, Андрей Романович, - сказал Никитин уже другим тоном: - Я приказал перевести Катю Попову из больницы к вам домой. Ты не возражаешь? В больнице она скучала, а дело идет на поправку…
У подъезда Губчека Ермакова остановила незнакомая старушка:
- Скажите, пожалуйста, не вы командир моего Макара? Мой сын - Макар Репьев.
Андрея поразили ее добрые карие глаза. До чего Макар Фаддеевич похож на нее!
- Вы могли бы мне рассказать, как он там, в вашем море?… А ему передайте, что мы все здоровы и Леночка со Светиком выдержали экзамены.
Ермаков торопился, ему некогда было слушать разговорившуюся старушку. Оказывается, у Репьева есть дети! Макар ни разу не говорил об этом.
- И передайте ему, пожалуйста, вот эти пирожки, его любимые, из картофеля. Вас это не затруднит?
- С удовольствием, обязательно передам. А вы скажите супруге товарища Репьева, что он скоро придет домой.
Старушка пристально посмотрела на Ермакова:
- Вы не знаете? Ее ведь нет, нашей Сонечки, ее англичане расстреляли…
3
Услыхав о предстоящем рейсе на Тендру, Ковальчук проверил крепость парусов и снастей. Не любил он ходить в штормовую погоду к острову, завоевавшему среди моряков Черноморья мрачную славу "могилы кораблей".
Тендрой называлась узкая песчаная коса, усыпанная ракушками и вытянувшаяся в море с запада на восток на целых тридцать миль. В самом широком месте она не превышала двух верст, а в некоторых участках во время хорошего наката волны перехлёстывались с одной стороны острова на другую.
Весной к Тендре приходили рыбаки на лов кефали и скумбрии. А зимой, кроме трех смотрителей маяка к десяти пограничников, на острове обитали только зайцы да лисицы.
Лет двенадцать назад кто-то посадил на западной стрелке Тендры три серебристых тополя. Они разрослись и являлись единственным украшением кусочка пустыни, заброшенного в открытое море.
С декабря, а то и с ноября - смотря по погоде - до конца зимы Тендра была фактически отрезана от материка. Свирепые восьми- и десятибалльные штормы, быстрые изменчивые течения, предательские отмели не давали возможности подойти к острову ни одному судну, поэтому продовольствие, пресная вода и топливо заготовлялись на полгода. "Валюта" только месяц назад доставила на Тендру зимнюю одежду, продовольствие, уголь и воду, и Ковальчук не мог понять: куда же всё это подевалось?"
Метеорологическая станция предсказывала, что к ночи шторм достигнет семи-восьми баллов. Начиналась полоса зимних бурь, бушующих по двадцать суток кряду. Недаром со вчерашней ночи шел снег. Того гляди, ударят морозы.
Лишь после выхода в море Ермаков рассказал команде, что произошло на Тендре. Сутки назад, ночью, к острову подошла фелюга Антоса Одноглазого. Контрабандиста напали на пост, обстреляв пограничников из пулемета.
Начальник поста Горбань и трое бойцов убиты. Склад с продовольствием и обмундированием и самый пост сожжены. Пограничники отступили на маяк. Если "Валюта" не доставит свой груз, то на острове все погибнут от голода.
- Голубь с Тендры прилетел, комиссару записку доставил, - объяснил Ермаков боцману.
Командир не имел права сообщать, что еще писал Вавилов, а в конце записки говорилось:
"Сегодня ночью Антос идет к Тургаенко за каким-то пассажиром".
Как это узнал Вавилов, оставалось неизвестным…
Вместо обычных при попутном ветре трех часов "Валюта" добиралась до Тендры все четыре.
Вполне понятно, что Антоса у острова давно уже не было. Старшина поста сообщил, что Одноглазый пытался атаковать маяк, но не смог ничего поделать и удрал с наступлением шторма.
- Приказано взять на шхуну красноармейца Вавилова, - сказал старшине Ковальчук.
- Убили они его. Он от них убежал, ему вдогонку три пули послали. Написал записку и скончался, бедняга.
За пять рейсов шлюпка благополучно выгрузила на берег ящики и мешки с продовольствием и одеждой и бочонки с пресной водой.
Ковальчук сидел на румпеле, четверо краснофлотцев лихо загребали. Когда шлюпку несло крутым гребнем на отмель, боцман командовал:
- Весла береги!
Пограничники подхватывали шлюпку за борт и вырывали ее из густой холодной воды.
- Принимай рафинад! - кричал им Ковальчук. - Море не подсласти!
Мокрые, закоченевшие люда бегом оттаскивали драгоценный груз подальше от воды.
- Утром было минус восемь, - крикнул старшина поста, - к ночи ждем десять!
- Поспешай! - торопил Ковальчук, тревожно поглядывая на темнеющий горизонт.
За время выгрузки шторм достиг шести баллов. Ветер крепчал с каждой минутой. Волны и тучи брызг то и дело заслоняли низкий остров.
Когда шлюпка вернулась, "Валюта" снялась с якоря и ушла от Тендры под зарифленными парусами. Ермаков спешил добраться ж вечеру обратно в Одессу.
4
Вершины окружавших дом молодых тополей раскачивались, голы, ветви постукивали друг о друга, в решетчатом заборе тонко посвистывало, калитка вздрагивала и стучала щеколдой, флюгер на крыше крутился волчком.
Прибой шумел так гулко, будто море взобралось на обрыв, затопило виноградник, и волны ударялись уже совсем рядом, за коровником.
На прихваченную морозом землю косо сыпался снег.
Три человека с винтовками подошли к саду с морского берега, разъединились: один остался на углу, второй - у середины ограждающего сад забора, третий - у ведущей к морю калитки.
Трое других расположились в узком переулочке, ограничивающем сад с западной стороны, двое осторожно пробрались в примыкающий с востока к саду виноградник.
Когда, таким образом, дом и сад были оцеплены, Кудряшев и его спутники поднялись на крыльцо-веранду, и начальник поста тихонько постучал в дверь.
Никто не ответил. Тогда он постучал настойчивее. Несколько минут люди стояли молча, кто-то, согреваясь, притопывал.
Тоскливо-назойливо пел флюгер на крыше.
- Спит, и бог с ним, незачем будить, пошли обратно, - раздался в темноте чей-то баритон.
- Проснется! - Кудряшев снова начал стучать.
За дверью послышалось шарканье ночных туфель,
- Свои, свои, Карл Иванович! Чего это ты заспался?
- Айн секунд!
- Очищай ноги, не заноси грязь в хату, - шутливо прикрикнул Кудряшев на друзей и первым вошел в сени, освещенные керосиновой лампой, которую держал Фишер.
- Принимай гостей, Карл Иванович, извини, что мы нагрянули. Дружки из Одессы приехали, с "Валюты". Ремонтируется их шхуна, ну, и пожаловали. Погулять хотим. Угостишь?
Федор снял шинель, отряхнул от снега островерхий шлем и пригласил товарищей:
- Вот сюда, ребята, вешай.
Карл Иванович поставил лампу на стол, завязал полы халата и, позевывая, смотрел на поздних гостей.
Вместе с Кудряшевым прошли не то пять, не то шесть человек: трое смущенно столпились у порога, оглядывая комнату, остальные старательно вытирали в сенях сапоги.
- Ну и холодище, прямо-таки как на Северном полюсе! - сказал Кудряшев и остановился перед висящим на стене зеркалом, приглаживая ладонями курчавые волосы.
В зеркале отражалась вся комната, обставленная старинной мебелью, семейные фотографии в черных узорчатых рамочках, большие часы с кукушкой, растворенная в темную спальню дверь.
- Знакомьтесь, ребята, вот это и есть председатель нашего поселкового совета, товарищ Фишер, Карл Иванович - мой хороший приятель.
- Очень хорошо, гут! Твои друзья - есть мои. Прошу ожидать. Зетцен зи зих, садитесь! Будем пить молодое вино, - улыбнулся Фишер.
- Ты не особенно беспокойся, Карл Иванович! - дружески сказал Кудряшев. - Закусочка у нас своя, а вот винца ни у кого, кроме тебя, попросить неудобно.
Фишер вышел через кухню во вторые сени, а гости расселись вокруг покрытого суконной скатертью стола.
- Это что же, всё хозяйская родня? - громко спросил кто-то, кивая на фотокарточки.
- Родня-то у него большая, а живет один-одинешенек. Дети в Сарепту уехали, жена померла от тифа, - так же громко ответил Кудряшев, осматривая комнату.
У Фишера явно никого не было. Предположение не оправдалось: видимо, приехавший к нему под вечер неизвестный человек - о появлении его сообщил наблюдавший за домом Фишера боец - успел уехать незамеченным. "Проглядели мы его!" - с досадой подумал Кудряшев.
Вскоре Фишер вернулся с вином. Компания сразу оживилась, разложили на столе принесенную с собой закуску.
Первый тост, как и полагается, был произнесен за хозяина, второй за то, чтобы подольше ремонтировалась "Валюта", - кому охота плавать в окаянную штормовую погоду!…
Часа в два ночи пограничники распростились с гостеприимным хозяином и, распевая песни, покинули дом.
- Какие новости, товарищ начальник? - задержав в дверях Кудряшева, тихо спросил Фишер. - Разыскали Мерца в Херсоне?
Кудряшев махнул рукой:
- А это уж не моей голове забота. Ну, спасибо тебе, будь здоров, спокойной ночи!…
- Добрых снов!…
Фишер запер дверь, вернулся в комнату, прислушался к удаляющимся голосам, отогнул край веревочного коврика, поднял обнаружившуюся в полу крышку подполья, встал на колени и шёпотом по-немецки сказал:
- Ушли! Можно выходить…
Из подполья вылез часовщик Борисов. Фишер хотел было захлопнуть крышку.
- Не закрывайте! - остановил его англичанин на чистом немецком языке. - Эти пьяницы могут вернуться… Доверяет ли вам Кудряшев?…
- Надеюсь, что да.