- Посмотрим. Я буду судить об этом по тому, сколькие придут на празднование моей победы.
- У меня есть и другие новости, не столь ободряющие, - сказал Гермий с грустью. - Нелегко об этом говорить, Савра, но церемония чествования отменяется.
Парменион зло рассмеялся. - Вот так сюрприз! - Его лицо потускнело, он соскочил с камня и обернулся, чтобы посмотреть снизу вверх на мраморную богиню.
- Что же я сотворил, Афина, чтобы боги так меня возненавидели? Я злодей? Возможно… Но однажды я отомщу им за их козни. Клянусь в этом!
Гермий ничего не сказал, но он почувствовал укол страха, когда посомотрел в лицо Пармениона и увидел ледяную ненависть в его глазах. Он спустился вниз и встал рядом с Парменионом.
- Не возненавидь меня, как их!
Парменион моргнул и затряс головой. - Ненавидеть тебя, мой друг? Да как я могу когда-нибудь тебя возненавидеть? Ты был мне братом, и я никогда этого не забуду. Никогда! Братьями мы были, братьями и останемся, во все дни, что отмерены нам жизнью. Обещаю тебе. А теперь я пойду в дом Ксенофонта. Увидимся позже. Приходи ко мне домой вечером.
- Приду. Береги себя.
- Чего мне опасаться? - отозвался Парменион. - Ты же сам сказал, что войне конец.
***
Ксенофонт провел Пармениона в просторную комнату в восточном крыле дома, где было прохладно и светло.
- Ну как? - спросил Ксенофонт, располагаясь на диване. - Ты нашел ответ на вопрос о Платеях?
Парменион кивнул. - Фермопилы посеяли пораженческие настроения в сердца персов.
- Прекрасно! Прекрасно! Я доволен тобой. Я говорил тебе, что война это искусство - так оно и есть. Но искусство заключается в том, чтобы выиграть сражение до того, как меч обнажен, а копья нацелены на врага. Если твой противник верит, что проиграет - он непременно проиграет. Это и случилось при Платеях. Персы - которые долго не могли справится с тремястами спартанцами - запаниковали, столкнувшись лицом к лицу с пятью тысячами. Полководец должен работать с сердцами солдат, не только своих, но и вражеских.
- Значит, ты будешь обучать меня? - спросил Парменион.
- Значит, буду. Читать умеешь?
- Только бегло, господин. Моя мать учила меня - но в бараках этому навыку не придавали большого значения.
- Тогда ты должен научиться. У меня есть книги, которые надлежит штудировать, в них описаны стратегии, которые ты должен запомнить. Полководец - тот же кузнец, Парменион. У него много инструментов, и необходимо знать назначение и способы применения каждого из них.
Парменион глубоко вздохнул и спросил. - Есть вопрос, который я должен задать, господин. Надеюсь, он не заденет тебя.
- Мы не узнаем об этом, пока ты не спросишь, - с улыбкой ответил военачальник.
- Я более чем нелюбим окружающими. Очевидно, что когда я достигну нужного возраста, Старшая Лига не примет меня. Тогда, господин, если ты берешь меня в ученики, в чем цель?
Ксенофонт серьезно кивнул. - В твоих словах кроется большой смысл, юный стратег. В лучшем случае ты станешь Первым Всадником, в худшем - рядовым воином. Но в тебе есть потенциал стать великим, возглавить людей. Я знаю это; никто не может судить об этом лучше меня. Но твое будущее может быть и не связано со Спартой - что окажется большой потерей для Спарты. Чего ты жаждешь больше всего?
Парменион пожал плечами. - Только признания, господин. Я хочу иметь право ходить с гордо поднятой головой, чтобы люди говорили "Вот Парменион - Спартанец".
- Это все, чего ты хочешь? Будь предельно честен со мной, стратег.
Парменион сглотнул слюну, поднял глаза и встретил пронзительный взгляд военачальника. - Нет, господин, это не все. Я хочу втаптывать своих врагов в пыль, повергать их в ужас. Хочу быть полководцем, как ты. Хочу вести людей на битву. - Вдруг он улыбнулся. - Я видел сон, который мечтаю воплотить в жизнь.
- Ты можешь не достичь всего, чего желаешь, - сказал Ксенофонт, - но я научу тебя всему, что знаю. Я дам тебе знание, но тебе решать, как им распорядиться.
Слуга принес им еду и разбавленное водой вино, и Парменион сел и стал слушать, как Ксенофонт рассказывал о Походе к Морю и тех бедах, что постигли греков. Он описывал свои стратегические ходы и успехи, но упоминал также о собственных неудачах и их причинах. Часы протекали незаметно, и Парменион чувствовал себя умирающим от жажды, отыскавшим Источник Всей Жизни.
Он ясно представлял себе все это - греки, деморализованные после сражения при Кунаксе, но все еще держащие строй. Персидский царь Артаксеркс, обещавший им безопасный путь через свое царство, а затем вероломно умертвивший их командиров, веря, что без лидеров греческие гоплиты станут легкой добычей для его кавалерии. Но солдаты сохранили дисциплину и стойкость. Они выбрали новых командиров, одним из которых стал Ксенофонт. В течение нескольких последующих месяцев греки шли через Персию, разбивая армии, высылаемые против них, и пересекая неизвестные земли. Трудностей, с которыми они столкнулись, была тьма - многочисленные враги, отсутствие укрытия, обледенелые равнины и бесплодные долины. И все-таки Ксенофонт держал их вместе, пока наконец не достигли они моря, и безопасности.
- Нет на земле воина, - сказал Ксенофонт, - способного побить грека. Потому что одни только мы понимаем природу дисциплины. Нет ни одного цивилизованного правителя, который не призывал бы греческих наемников для создания костяка своего войска. Ни одного. И самые могучие среди греков - спартанцы. Понимаешь ли ты, почему?
- Да, - ответил Парменион. - Наши враги знают - в своих сердцах - что мы победители. И мы знаем это в наших сердцах.
- Спарта никогда не будет завоевана, Парменион.
- Пока не явится войско с такой же подготовкой - и в большем составе.
- Но этого не случится. Наша страна раздроблена на города-государства, каждое из которых боится собственного соседа. Если бы Афины и Фивы вновь объединили силы против Спарты, то многие полисы испугаются этого союза - и объединятся со Спартой против него. Наша земля знает историю подобных противостояний. Союзы, которые заключаются и расторгаются, множество разрозненных групп, бесконечно предающих одна другую. Ни один из полисов никогда не одерживал полную победу. Нам бы покорить мир, Парменион, но мы никогда не сможем этого сделать. Мы слишком заняты, сражаясь с самими собой. - Ксенофонт встал. - Время уже позднее, тебе надо возвращаться домой. Приходи через три дня. Мы пообедаем, и я покажу тебе книги на будущее.
- А ты обучаешь своего сына? - спросил Парменион, вставая, чтобы уйти.
Лицо Ксенофонта омрачилось. - Я буду твоим учителем, и ты будешь задавать мне вопросы, касающиеся стратегии. Ты не будешь задавать вопросы, касающиеся моей семьи!
- Я прошу прощения, господин. У меня не было намерения оскорбить тебя.
Ксенофонт покачал головой. - И мне не следовало быть таким вспыльчивым. Гриллус - трудный парень; у него нет родины. Он, как и ты, хочет признания, хочет быть принятым. Но у него нет ума. Его мать была красива, Парменион, но она была также проклята ограниченным разумом. Словно боги, сверх всякой меры одарившие ее красотой, решили, что мозги станут для нее ненужной роскошью. Мой сын многое унаследовал от нее. Отныне мы не будем больше говорить об этом.