Алексей Цветков - Ровный ветер (сборник) стр 9.

"все же должна быть живая кому по силам…"

все же должна быть живая кому по силам
краски судьбы обозначить любую разным
быстрое счастье она помечает синим
долгое горе она вышивает красным

как же неровно ложатся на ткани пятна
этот эффект испокон замечали предки
только и прелести в ней что всегда нарядна
красное поле в небесный горошек редкий

глаз не отводит от стиснутых в лапках пялец
песню мурлычет и вечные годы мчатся
только б неловкая не уколола палец
как до сих пор к сожаленью случалось часто

все что ни вышьет положенной жизни верстка
ржа не берет и на зуб не сгодится моли
вот и выходит работая без наперстка
черная точка последняя в красном поле

"завершена за временем погоня…"

завершена за временем погоня
за жаркой кровью в ястребе стрела
возьми коробку с временами года
а там оно одно и навсегда

что с этими деленьями поделать
где черточки дождливо и кружки
из дюжины их разменяли девять
последние живому не нужны

уже не журавли с утра гортанно
жирком ворон подернуты пруды
для дерева и неба нет гаранта
какой стоит на страже у трубы

бери словарь убористой печати
где бывший твой язык лежит ничей
в нем неразборчивы но как печальны
названия исчезнувших вещей

кому лечить простуженное лето
просить весны в лесу полярных сов
как малышу рассыпавшему лего
свой теплый мир слагать из беглых слов

где снова станет зелено и звездно
в просветах ливня льнущего к стеклу
спешить пока еще не слишком поздно
закрыть коробку повернуть стрелу

"какие нам температуры вообще обещают…"

какие нам температуры вообще обещают
спасибо что в сущности бабское лето пришло
и готские горлицы мальчиков готских прельщают
осенним своим опереньем в надежде на что

ты помнишь ключом с коктебельского гона поэты
зобы их в зените пронзительным пловом полны
гостил бы и дальше у жителей этой планеты
да вот звездолет на поляне разводит пары

я жил между ними не брезгуя дружеской флягой
так липок на щупальце след человечьей руки
в назначенный час звездолет развернется над прагой
фотонная тяга и я одинокий внутри

ах ой ли вы готские сестры и певчие братья
любовь неоглядна а разум повсюду тюрьма
не пленный отныне пусть буду последняя блядь я
когда коктебель если прага забуду тебя

пускай если снова рискнет распуститься мимоза
меня недокличется в тесном застолье семья
за всеми парсеками чуткого анабиоза
я может быть русский я чешский я ваш навсегда

пусть катится ваше под звук аонидского пенья
на третьей от солнца спокойное время рекой
где готские горлицы чистят железные перья
но мальчикам это не страшно и риск никакой

"как-то взял посетил мелитополь…"

как-то взял посетил мелитополь
при советском режиме давно
там людей замечательных вдоволь
но и пьяных конечно полно

или даже до кировограда
увозило под стук колесо
население было мне радо
но конечно быть может не все

а сегодня при новом режиме
он такое же впрочем говно
тридцать лет как живу меж чужими
и не помню из вас никого

раскрасавицы все украинки
москаля несравненно милей
потому что я свой до кровинки
хоть фактически где-то еврей

и когда вы наверно умрете
свой стакан не сыскав поутру
приобщимся совместно природе
я и сам если нужно умру

нас воспел в своем творчестве гоголь
и увидеть я сызнова рад
мариуполь или мелитополь
шепетовку и кировоград

"ночь непохожа и спящему кажется днем…"

ночь непохожа и спящему кажется днем
каждым из прожитых сбившихся в войлочный ворох
спазмами быстрые судьбы сбываются в нем

господи или там кто у них тут в лабрадорах

вот он становится наскоро каждым из тех
кто в подобающем случае мог получиться
паули если бы вовремя подал в физтех
кушнером если грамматике чуть подучиться
этот лежащий в потемках точнее не сам
спящий точнее не спящий а засланный вместо
спящего внемлющий прошлым своим голосам
мнущий пропущенных лет убежавшее тесто
он бы и бодрствовал банковским гоблином но
там где была голова напоследок болела
стылое тело недвижно под ней как бревно

господи то есть не господи кто там холера
где твой обещанный праведным вечный покой
только что ночь подлиннее а дни покороче
кончены дни да и в сущности нет никакой
ночи

ЖИТЕЛИ

даже выпил вполне но идешь пешком ровно
помнишь названия всех улиц вот и славно
нужные перекрестки возникают плавно
только жители блин канули поголовно
на то впрочем и жители чтоб ночью спали
приходишь вдруг не домой а в другое место
внизу вода темна небо в сучьях кусками
тишина слуху просторно зрению тесно
боярышник хлещет в лоб ветвями нагими
стоишь растерян с некоторыми другими

потому что пришел не один видно тоже
отдельные навеселе уперлись в воду
только не было здесь такого места сроду
где луна ложится витилиго на коже
шел городом светофоры в очи мигали
влажный шум волнами из поздних ресторанов
вдруг пустыми в боярышнике берегами
подле мертвой воды воинством истуканов
стыдно так стоим один другому ни слова
а город тотчас исчез не возникнет снова

похоже пришел где ничего не бывает
никогда не случается невзгоды мимо
звери растерзают а живешь невредимо
гром грянет небесный тоже не убивает
а что не кончится ночь заря не алеет
осень не движется с места не настать лету
так зачем здоровье если кто не болеет
кому надобно счастье если горя нету
прямое криво и тупо что прежде остро
пришли где можно оставаться вот так просто

здесь не разгорится злость угасает зависть
но и любовь над запиской не топит воска
не вспомнить уже какие до перекрестка
попадались люди плакали и смеялись
в поздних ресторанах над последним стаканом
а нынче порознь молча на берегу этом
где из-под звезд вода-сирота на века нам
боярышник в шипах но не взовьется цветом
в жухлую траву навзничь на жесткое ложе
и все жители вслед гурьбой жители тоже

АНГЕЛ

вот ангелу лаодикийской церкви пишет
начальство глаголет аминь свидетель верный
дескать инеем не дохнет огнем не пышет
и тотчас угрозы видно ни к черту нервы

адресуемый ангел нажимает enter
медленно гасит софт вырубает железо
квартальный отчет и каждый вечер на ветер
ветер и дождь напролет поэтому резво

ангел за угол где запаркована хонда
кейс к подбородку неловко тычет ключами
мимо мчат месяцы мимо времена года
осень чаще всех недаром гуси кричали

адресующий в первом веке нашей эры
сидит в пещере на скалах волны под ними
не любит в ком только теплится пламя веры
сулит им под диктовку пепла и полыни

адресат дома но дети уже в постели
жена не приняла пальто не накормила
страшно спешил но подрядчики не поспели
к отчету и опять не будет в доме мира

а который диктует добрый да не очень
меч торчком из уст ноги в огне глаза злые
обещает что день не отличат от ночи
возрыдают пред ним все племена земные

каждому даст меж избранниками своими
кроме прочих кого заточит и помучит
белый камень и на камне новое имя
которое знает только тот кто получит

а кто не получит на поиски пижамы
отливает сослепу на скорую руку
выключит радио с гимном гордой державы
камнем рядом с женой и ни слова друг другу

вот он лежит сложив свои две пары лапок
ни огня во вселенной только точка в центре
высвечена где отрубился в нимбе набок
один как перст ангел лаодикийской церкви

ни холоден ни горяч обесточен мудро
вот будет ему с патмоса письмо наутро

"в тусклом воздухе белые пчелы роятся…"

в тусклом воздухе белые пчелы роятся
вот когда мы всерьез начинаем бояться

высыпаем продрогшей гурьбой на перроны
окна слепо в глаза с выраженьем укора
потому что зима это время природы
за которым сквозь снег не увидишь другого
что случится с чужими в вагонных глубинах
чуть на рельсах торос за излучиной треснет
все нам кажется кто-то из самых любимых
этой длинной зимой незаметно исчезнет

тем верней она веру в сердцах убивает
что со многими именно так и бывает

или если точнее бывает со всеми
как бы ни был у кассы с билетами ловок
все равно электричка в которую сели
не имеет за близкой чертой остановок
эти черные стекла щекой не растопишь
в чреве ночи начинка теперь из опилок
и молчальника в чуне попутчика то бишь
сотни лет изучать неизменный затылок

тем нежнее на лицах декабрьская бледность
и свободней любви нулевая валентность

"поздняя осень и позже не нужно уже…"

поздняя осень и позже не нужно уже
в синих запястьях опять замедление пульса
видно как верхний жилец на своем этаже
лампу зажег и навеки в газету уткнулся
здесь в колесе листопада где белки бегом
шорох машины и нимфа с кувшинчиком в нише
ближе ли свет даже если жилец о другом
нижнему только бы жить по возможности выше
вытянув шею пока парусами края
неба хрипеть с подоконника ворона вроде
вслед перелетным внутри трансцендентное я
гуссерля впрочем и это осталось в европе