- Ежели б меня, батюшка, - не вставая с колен, ответил Помазкин, - и просить бы не стал. Поморян, мореходов наших, злодеи извести умыслили. Корабельщину без разума рубят, в заморье отправляют, а без леса-то, сам знаешь, батюшка, ни кораблей, ни мореходов… Престолу поруха.
Английский посланник, с невозмутимым видом разглядывавший восковых солдат, расставленных на подступах к игрушечным крепостям, при этих словах насторожился.
- Кто смеет?! - сорвался на визг наследник. - Встань, Василий! - Он, нагнувшись, схватил старика за ворот. - Передам, сегодня передам… Как смеют? - Он вырвал пакет из рук Помазкина и бросил на стол.
Василий поднялся и со слезами благодарности кинулся целовать руки наследнику.
- Петр Федорович, да за это, за такую твою милость мы… - голос старика дрогнул, - я, то есть, жизнь… - Глаза помора затуманились. - Только скажи, все сделаем.
Великого князя тронули искренние, идущие от души слова преданного слуги.
- Сегодня передам, - твердо повторил он. - Сам просить тетушку стану.
Старик снова растянулся на ковре.
- Довольно, уйди, - махнул рукой наследник, - занят!
Помазкин, утирая слезы, пятясь, вышел из комнаты, плотно прикрыв дверь.
Воцарилось молчание. Посланник холеными ногтями отбивал дробь на полированном столе. В камине весело потрескивали сухие дрова. Громко тикали громоздкие бронзовые часы. Наследник усиленно пыхтел глиняной трубкой.
- Беспорядки, беспорядки, - неожиданно громко заговорил он, - везде беспорядки… большое государство… трудно женщине.
- Ваше высочество, - поднялся посланник, взглянув на часы, - мне пора. Но перед уходом я должен выполнить приятное поручение. - Он поклонился. - Ваше высочество, миссис Кейт скоро уезжает на родину и решила на память преподнести вашей светлейшей супруге этот маленький сувенир. - Англичанин вынул из кармана атласную коробочку и открыл ее.
Великий князь с любопытством взглянул на большую бриллиантовую брошь.
- Какие камни! Прелесть! Передайте глубочайшую благодарность миссис Кейт. Но чем я отблагодарю? Я, право, затрудняюсь…
- Не затрудняйтесь, ваше высочество. У меня к вам будет только одна просьба.
Наследник поднял жиденькие брови. Его небольшая головка дернулась.
- О, не беспокойтесь, ваше высочество, просьба самая маленькая, - поспешил успокоить великого князя посланник. Он помолчал. - Подарите мне это, ваше высочество. - Кейт взял в руки поморскую жалобу.
Брови наследника еще больше поднялись. Да и как не удивляться чудаковатому англичанину!
- Этот конверт… О дорогой сэр, но это ничтожно! - воскликнул он. - Если хотите, прошу вас! - Великий князь склонил голову. - Однако меня мучает любопытство, зачем вам этот конверт?
- Благодарю вас, ваше высочество, вы так великодушны… Итак, я считаю конверт своей собственностью. - Посланник взглянул на великого князя.
- Да-да, дорогой сэр!
Взяв со стола пакет, англичанин шагнул к камину и бросил его в огонь.
- Я хотел избавить вас от лишнего беспокойства, ваше высочество. - Любезно раскланявшись, англичанин вышел.
* * *
На другой день в дом к Петру Савельеву пришел старик Помазкин. Красная с золотым позументом ливрея была изрядно выпачкана грязью. Он был пьян, но на ногах держался крепко и рассуждал здраво.
- Амос Кондратьевич, друг милый! Прости ты старого дурака. Не вышло дело… Прошибся я, тем людям веру дал. Вот оно и получилось… с того и пьян седни.
- Да что получилось-то? - допытывался встревоженный Корнилов.
- А так, - отмахивался старик, - вдругорядь жалобу писать надо. На тот год привезешь, дак я без ошибки, в собственные руки… А теперь ехал бы ты домой, друг, - опустишь зимнюю дорожку, намаешься.
Тем и кончился разговор. Ничего не добившись, уехал в Архангельск Амос Кондратьевич. А Василий Помазкин даже старому своему дружку Петру Савельеву не открыл, куда делась поморская жалоба. Сам-то Помазкин хорошо про то знал. Выгребая золу из камина в кабинете наследника, он нашел там обгоревшие остатки гербовой бумаги.
Глава одиннадцатая
В ЗАПАДНЕ
Очнулась Наталья в теплой избе, на мягкой постели. Около нее хлопотали две молоденькие девушки с завидным румянцем на щеках. Они радостно вскрикнули, увидев, что Наталья открыла глаза.
Подошла полная пожилая женщина с приятным спокойным лицом. Она подала Наталье кружку с какой-то темной жидкостью.
- Пей, родная, - певуче сказала женщина, - на божьей травке настоено, сил вдвое прибудет. О матери не тревожься, жива - здорова она.
- Спасибо, - ответила Наталья. Она осушила кружку с горьковатым напитком. Помолчав, спросила: - Что за люди спасли нас?
- Муж мой и сыновья, - с гордостью сказала женщина. - Услышали, кто-то кричит в лесу, и поспешили. А это дочки мои, - показала она на девушек.
Сестры-близнецы Дуняша, Дарья и Луша - девки краше одна другой. Круглолицые, пышнотелые, с толстыми русыми косами, ростом невелички - в мать, они, словно колобки, катались по горнице.
Любопытные не в меру девушки засыпали Наталью вопросами: как живут в городе, богато ли, весело ли, много ли женихов да часты ли свадьбы?
- Есть ли у тебя, Натальюшка, жених? - помолчав, спросила бойкая смешливая Луша.
- Есть, девоньки, Иваном зовут, - ответила, зардевшись, девушка, - и свадьба летом.
- Счастливая ты… у нас в лесу не сыщешь женихов-то, окромя волков да медведей, - с сожалением промолвила Даша, накручивая кончик косы на палец.
- Осьмнадцатый годок на свете живем, а путного ничего не видели, - вторила ей Дуня, лукаво посматривая на сестер. - А скажи, Натальюшка, - спросила она, вздохнув, скромно опустив глаза, - правду люди говорят, нет лучше игры, как с милым в переглядушки?
- Одно, девушки, скажу, - вспыхнув, смутилась Наталья, - без солнышка нельзя пробыть и без милого нельзя прожить… За милого я на себя поступлюсь, не пожалею…
- Прошлым летом, - тараторила Луша, - к нам охотник в избу заходил. Мужик молодой и лицом приглядист, я как увидела, так, поверишь, голова вкруг пошла… И посейчас не спится, не лежится, все про милого грустится.
- Цыц, бесстыдницы! - прикрикнула мать. - Только и дела им, что о женихах толковать.
- Взамуж-то охота, матушка, - задорно отвечала Луша, - пущай нам папаня вскорости женихов приведет…
- Вот ужо скажу отцу. Он поохладит вожжой-то, - нахмурилась мать, - ишь кака царевна, подай жениха. Девушки замолкли, присмирели.
- А спасители наши где? - вспомнила Наталья.
- У домницы, девонька, руду плавят. Да ты погоди, не спеши, - добавила хозяйка, видя, что Наталья хочет встать, - отдохни, покушай.
Но Наталье не терпелось. Одевшись, она вместе с девушками выбежала на улицу. Большая серая собака бросилась к Наталье.
- Волк! - закричала девушка, прячась за спины хозяйских дочерей.
- Что ты, Наташенька, не бойся, это наш Разбой. Он тоже тебя спасал, волка загрыз.
Наталья вспомнила, как было, робко протянула руку и погладила пса.
- Разбой, Разбойничек мой, - приговаривала девушка, лаская собаку.
Помахивая дружелюбно хвостом, пес лизнул ей руку.
- Полюбил тебя Разбой, - удивилась Евдокия, - злой он у нас. Чужих не жалует. Ну, пойдемте, девушки, к домницам. Видишь, Наташа, сарай у речки? Там отец…
Панфил Рогозин, приписной крестьянин Лонгозерского медноплавильного завода, был родом с Кижинского погоста. Много тягот лежало на плечах приписных крестьян, и жизнь их сделалась вконец невыносимой.
Особенно тяжело доставался мужикам уголь. Они заготовляли в лесу большие поленья, выкладывали высокие дровяные холмы, засыпали их землей, обкладывали дерном и томили дерево, медленно сжигая его на малом огне.
Готовый уголь надо везти на завод. Трудно управиться мужику на своей лошаденке, когда до завода добрая сотня верст.
Но и это не все: приписные крестьяне платили подушную подать деньгами, как и все крестьянство на Руси. Тут-то и начинался порочный круг: чтобы добыть деньги для подушной подати, Панфилу Рогозину приходилось уходить на заработки в Питер, а для рубки дров и перевозки угля он нанимал работника. Наемному человеку Рогозин платил в несколько раз больше, чем он сам получал от завода. Неродимая северная земля плохо кормила мужиков; того, что зарабатывала семья, едва хватало на пропитание.
Не освобождались приписные крестьяне и от других многочисленных повинностей наравне с остальными крестьянами северных областей.
Когда пришел конец терпению, Панфил Рогозин бросил дом и вместе с семьей тайком ушел из деревни. Он забрался в самую глушь карельской тайги и занялся железным промыслом. Вместе с сыновьями Панфил искал по лесам болотную руду, плавил ее в печах - домни-цах, обрабатывал особым способом и получал прекрасную сталь, называемую на Севере укладом.
Из этой стали Панфил выделывал серпы, косы, ножи, топоры и другие предметы, необходимые для крестьянского хозяйства.
Вот уже пять лет живет в лесу Панфил Рогозин, скрываясь от людей, как дикий зверь. Не один Панфил, многие заводские крестьяне убегали в леса, спасаясь от голодной смерти. Некоторые в поте лица своего трудились, укрытые непроходимыми лесами и болотами, другие, сбившись в шайки, добывали хлеб грабежом.
Летом Рогозины искали болотную руду, а зимой по первопутку подвозили ее к домницам. Зимой же плавили крицы и готовили из железа уклад.