* * *
На другой день, окунув тяжелую голову в ушат с ледяной водой, Окладников принялся за дела. Приказчик Тимофей Захарыч докладывал ему о вчерашней выручке в лавке. В дверь заглянула Аграфена Петровна, давненько дожидавшаяся купца в сенях.
- Еремей Панфилыч, - запела она сладким голоском, - к тебе я, дело есть.
- Нут-ка, Тимофей Захарыч, - распорядился купец, - выдь-ка, друг, отсель да двери прикрой… Садись, Аграфена Петровна, сказывай. Не случилось ли что? - Короткопалыми волосатыми руками он взял жбан с холодным квасом и с жадностью сделал несколько глотков.
- Случилось, Еремей Панфилыч… Да ты не бойся, дело то поправимое, - заторопилась старуха, взглянув на Окладникова, и выложила ему все начистоту.
- Вот что, миленький, - закончила она, - хочешь, чтоб девка твоя была, давай лошадок. Отвезу я ее к братцу в скиты выгорецкие, глядишь, скоро и свадьбу сыграем.
- Эй, Петька! - гаркнул Окладников.
В горнице, осторожно ступая, появился краснорожий кучер Малыгин в полушубке, опоясанном кушаком, и теплой шапке.
- Закладывай лошадей, - грозно сказал ямщику купец. - В Каргополь и дальше поедешь - словом, куда Аграфепа Петровна приказать изволят. Ежели хошь одна душа узнает, куда и зачем ездил, головы не сносить, понял? - Купец свирепо уставился на него красными с перепоя глазами. - А ты, матушка, иди домой, готовь дочку к отъезду… Скажи братцу своему да игумену: отблагодарит, мол, Еремей Панфилыч… Да знают они меня. А ежели, не дай бог, что случится, - с тебя первый спрос. На вот, - Окладников вынул кошелек, - на дорогу да скитам подношение. Не скупись, матушка.
Глава шестая
НА КРАЮ ГИБЕЛИ
И откуда только взялся ветер, завыл, заметался по снежным сугробам. Закурились поземками льды. Порывы снежного вихря тучами вздымали мелкий морозный снег. К стремительной быстрине палой воды приспела могучая сила ветра. Загудели идущие на приступ льды. Все новые и новые горы вздымались из ледяного хаоса. Затряслась, ходуном заходила мощная льдина под ногами зверобоев.
Отворачиваясь от леденящих ударов ветра, люди сбились в кучу возле Алексея Химкова. Ужас и растерянность были у всех на лицах Старый мореход понял: мужики ждут его слова. "Что сказать?" - молнией пронеслось в голове. Разве он знал, выдержит ли спасительная льдина бешеный напор льдов? А больше надеяться не на что. Зверобои на острове, а вокруг них ходили грозные ледяные валы.
И Алексей Химков молчал - сказать было нечего.
Ветер все крепчал и крепчал, гуляя по просторам Белого моря. С новой силой закружилась пурга. Еще громче затрещали льды, грозно напирая на стамухи… Вдруг что-то ухнуло под ногами, загрохотало, и мощная льдина, содрогаясь, медленно поползла в сторону, в гремящий поток, на беспощадные жернова ледяной мельницы.
Яростный порыв ветра бросил в глаза людей холодное облако мелкого сухого снега. Дышать стало трудно.
- Лодки, лодки! - раздался чей-то вопль, заглушенный ветром.
Мужики оглянулись; сквозь крутящийся в воздухе снег темнела зловещая трещина - "двор" раскололся надвое. Меньшая половина, та, где хранились лодки с запасами зверобоев, стремительно двинулась навстречу ледяному потоку. В какой-то миг один край ее поднялся и все, что было на ней, очутилось в ледяном крошеве. Зверобои видели, как обломок, с шумом всплескивая воду, опрокинулся на деревянные суденышки…
Другая половина, с людьми, недолго постояла на месте. Вращаясь то в одну, то в другую сторону, льдина медленно сползала с холма, пока ее не подхватил ледяной поток.
Видя смертельную опасность, зверобои растерялись; одни молились, упав на колени, другие сидели молча, закрыв глаза. Некоторые плакали, мысленно прощаясь с ближними.
Никто не думал о спасении; все ждали смертного часа.
Но обломок был крепкий и тяжелый. Оказавшись по другую сторону стамухи, впереди нее, он избежал сокрушающего сжатия.
Первым это понял Алексей Химков. Но он также знал, как мало надежды на спасение. Могучие ледяные поля, увлекаемые течениями и ветрами, перевалив через банки и отмели, превращались в ледяное крошево, где, словно островки, были вкраплены обломки тяжелого льда, случайно уцелевшие от разрушения. Одним из таких обломков и была льдина мезенских зверобоев.
"Ежели горние ветра падут, - думал Химков, - за неделю в океан вынесет - смерть. Стихнет ветер - начнут вертеть, таскать воды - то прибылая, то убылая, закрутят на одном месте - месяц и больше пройдет. Что тогда?"
- Эх, судьба, судьбишка, подвела ты меня, старика, - не утерпел, пожаловался Алексей Евстигнеевич.
- Валяй, не гляди, что будет впереди, - сквозь шум пурги услышал он знакомый голос. - Ну-к что ж, Алексей, и хуже бывало. - Рука Степана нашла руку товарища и пожала ее.
Потеплело на душе Алексея.
- Спасибо, друг, - откликнулся он. - А надея на бога больше, - приблизив вплотную к Степана бровастое лицо, добавил юровщик.
- Богу молись, а к берегу гребись, - ответил Степан. - Что говорить, дело тяжелое, дак ведь не впервой.
- Багор в руке да нож за поясом - и снаряда вся. Дров ни щепки, хлеба ни крошки и лед ходячий. Ни овчины, ни постели - спать-то как? - Алексей помолчал. - Страшно, Степа, не за себя страшно, три десятка человеков жизни лишатся.
- А в мешках харч? - напомнил Шарапов.
- На день кладено, на два растянуть можно - вот и весь запас. Молись да крестись - тут тебе и аминь. - Химков тяжело вздохнул.
- Ну-к что ж, одно помни, - посуровев, сказал Степан, - доколе жив человек, должна в нем надея жить. Другим чем пособить не можешь - надею у людей не губи.
Он повернулся и шагнул к мужикам. Сильный порыв ветра сбил его с ног.
- Врешь, не умрешь, - сказал он себе, поднимаясь, - не умрешь, Степан. Раз хочешь жить, не умрешь… Что, мужики, пригорюнились? - очищая лицо и бороду от налипшего снега, сказал он. - На всякую беду страха не наберешься. Ну-к что ж, юровщик наказал спать валиться. Рядком по два ложись, один другому ноги в малицу для сугрева. Главное, не робь, - подбадривал он.
Не стихая, целые сутки дул штормовой ветер. Сутки продолжалось величественное шествие морских льдов в океан. Но вот стихло - унялась пурга, сквозь тучи проглянуло солнце.
Как ни присматривались зверобои на все четыре стороны - вокруг один измельченный лед. Куда делись огромные ледяные поля, покрытые искрящимся на солнце снегом! Мелкий тертый лед, всплывшие разломанные подсовы, перемешанные с мокрым снегом, выглядят серо и грязно. Ежели случатся крепкие морозы, они быстро скуют воедино это ледяное месиво, но ненадолго. Несколько теплых дней - и сморози снова распадутся на мелкие куски.
Округлая льдина, служившая убежищем зверобоям, была небольшая, поперек едва двадцать сажен. После многих сжатий она, словно гривой, обросла ледяным валом высотой в рост человека, превратившись в подобие котла.
Тоскливо было на душе мореходов. Голодные желудки ни минуты не давали покоя. Люди берегли каждую крошку хлеба - впереди маячила страшная голодная смерть.
Крикнув Степана и старшего сына, Алексей Евстигнеевич перебрался через ледяной забор на смерзшееся крошево. Поковырявшись в ледяных завалах, мореходы нашли тушу зверя, погибшего в тот памятный день.
- Бревнышка бы, щепочек, - с тоской говорил Степан, волоча на льдину промерзшую утельгу, - огонек бы развести, мяска нажарить, все бы лучше.
Через два дня, когда все было съедено до последней крошки и дальше терпеть голод было невмочь, Алексей разрубил пополам звериную тушу. Половину он разделил на двадцать восемь частей и роздал всем поровну. Остальное мясо и жир припрятал.
- Погань, - с отвращением жуя, сказал Евтроп Лысунов, молодой семейный мужик, - жую вот, а как сглотну, не ведаю.
А вот как, - показывал Степан: пересиливая отвращение, он с трудом проглотил несколько кусков. - Ничего, жевать можно, сочное мясо-то, - попробовал он пошутить.
Но стерпеть Степан не смог. Болезненно морщась, он выблевал все на снег.
Семен Городков, молодой мужик с крупными угловатыми чертами лица и суровым взглядом, хищно шевеля челюстями, упорно жевал твердое мясо.
- Кто брезгует, ребята, давай сюда! - крикнул он, проглотив последний кусок. - У меня шестеро сынов дома ждут… мне загибнуть нельзя… Кто сирот накормит? - Получив от кого-то еще кусок, он опять с упорством задвигал челюстями.
Несколько человек съели свою долю без остатка. Другие, пожевав, долго отплевывались. Артель старовера Василия Зубова от сырой тюленины наотрез отказалась.
- Не приемлем, - строго сказал Василий, - не запоганим себя, чистыми умрем.
Прошло еще несколько дней. Ветра дули слабые, но устойчивые, от юга-запада. Каждые шесть часов неудержимо расходились льды, возникали большие и малые разводья и снова сходились. Там, где были разводья, вырастали гряды торосов; многочисленными рубцами покрывали они однообразную серую поверхность льдов.
А берегов все не видать.
Умер Иван Красильников. Похоронили у тороса, завалив льдом и снегом. Пели погребальную.
Вскоре Степан Шарапов разыскал во льду еще одного зверя.
- И скудно, да угодливо. Не богато, да кстати, - шутил он, разглядывая громоздкую тушу тюленя.
Зверь оказался лежалый, с душиной. Съели и его зверобои. Насильно, со слезами ели, рвало их.