Но сон океана был только мнимым, и тихое озеро, но едва заметной ряби которого скользила шлюпка, разбивалось на берегу Маркизских островов с громом и пеной.
По одну сторону рулевого сидела Эммелина, баюкая свою безобразную, но обожаемую лоскутную куклу. Дик, сидя по другую сторону, свесился над водой и высматривал рыб.
- Отчего вы курите, Падди? - спросила Эммелина, молча наблюдавшая за старым другом в течение нескольких минут.
- Чтобы на душе было легче, - объяснил Падди.
Он сидел, откинувшись назад и зажмурив один глаз, устремил другой на парус. Он чувствовал себя в своей стихии: знай себе, правь рулем и покуривай, в то время как тебя пригревает солнцем и прохлаждает ветерком. Многие на его месте сходили бы с ума от волнения, проклинали бы судьбу, взывали к Богу. Падди - курил.
- Ого-го! - крикнул Дик. - Смотри-ка, Падди!
Из сверкающих волн поднялся альбикор, перекувыркнулся в солнечном воздухе и исчез.
- Это альбикор дает козла. Видывал я их сотни раз. За ним гонятся.
- Кто за ним гонится?
- Кто? объедалы, конечно, кому же еще?
Не успел Дик осведомиться о наружности и правах последних, как стая серебристых стрел пронеслась над шлюпкой и с шипением погрузилась в воду.
- А это летающие рыбы.
- Что ты там толкуешь? Рыбы не могут летать!
- Где же у тебя глаза?
- И за ними тоже гонятся объедалы? - боязливо спросила Эммелина.
- Вовсе не они! Да будет вам расспрашивать, - еще заврешься с вами.
Эммелина, между тем, не забывала о своем сокровище, которое прихватила с собой завернутым в старый платок; она засунула его под скамейку, и то и дело наклонялась посмотреть, цело ли оно.
Время от времени Беттон стряхивал оцепенение и поглядывал, не видать ли где "чаек", по море было пустынно, как доисторическое море. Когда Дик принимался хныкать, он тотчас придумывал ему какое-нибудь развлечение: смастерил удочку из согнутой булавки и оказавшейся на дне шлюпки бечевки, - и Дик, с трогательной детской верой, стал "удить рыбу".
Потом рассказывал им про себя, про свое детство.
- У моего дедушки был когда-то старый кабан. Был я тогда малышей, и бывало подойду к двери хлева, и он подойдет с той стороны, и хрюкает и дует в щель, а я со своей стороны хрюкаю ему назло, и молочу кулаком но двери и кричу: "Гей, там!" А он в ответ: "Гей, там!" - на своем свином языке. "Выпусти меня, - говорит, - и я дам тебе серебряный шиллинг". - "Подсунь его под дверь", - говорю. Тогда он придет и сунет хрюкало под дверь, а я свистну его палкой, а он ну вопить не своим голосом. Тогда мать придет и вздует меня, - и поделом!
Пообедали около одиннадцати часов, а в полдень Падди устроил навес из паруса над носом шлюпки для детей; после этого уселся на корме, надвинул соломенную шляпу Дика на лицо в защиту от солнца, брыкнул раза два, чтобы устроиться поудобнее, - и уснул крепким сном.
VII. Ш-е-н-а-н-д-о-а.
Он спал уже более часу, когда его разбудил пронзительный крик Эммелины, которой привиделся страшный сон, под влиянием сведенных сардинок и разговора об "объедалах". Успокоив её, Беттон поставил мачту в гнездо и приготовился было снова поднять парус, как вдруг замер без движения при виде двух голых мачт, торчавших из воды, милях в трех расстояния.
С полминуты он простоял молча, вытянув шею вперед, как черепаха. Потом вдруг испустил яростное: "Ура!"
- В чем дело, Падди? - спросил Дик.
- Ура! - кричал Беттон, - корабль! корабль! Гей, там - дождитесь меня! И точно, ждут! Ни клочка паруса - что это они. спят, что ли? А ну-ка, Дик, помоги мне поставить парус. Ветер скорее доставит пас, чем весла.
Он переполз назад и взялся за румпель; ветер подхватил парус и, шлюпка пустилась в путь.
- Это папин корабль? - спросил Дик, почти столь же взволнованный, как и его приятель.
- Не знаю! вот погоди, догоним его, тогда будем знать.
- А мы пересядем на него, Беттон? - спросила Эммелина.
- Непременно, деточка.
Тогда Эммелина нагнулась, вытащила из-под лавочки свой сверток и положила его к себе на колени.
По мере приближения, очертания судна становились определеннее. Это был небольшой бриг с толстенькими мачтами, на которых болтались обрывки парусов. Опытный глаз моряка вскоре разобрал, что дело неладно.
- Да он покинут, чтоб ему пусто было! - пробормотал он. - Не везет нам, что и говорить!
- Я не вижу людей на корабле, - воскликнул Дик - и папочки там нет.
Когда до корабля осталось всего около двадцати кабельтовов, старый матрос вынул мачту из гнезда и взялся за весла.
Бриг глубоко сидел в воде и являл довольно-таки плачевный вид. Кое-где висели клочья парусов, у баканцев не было видно лодок: явно было, что в нем открылась течь, и что он был брошен экипажем.
Подойдя близко, Падди поднял весла. Корабль покачивался так же спокойно, как если бы стоял на якоре в гавани Сан-Франциско; в тени его вода сквозила зеленью, а в зелёной воде развевались наросшие на нем водоросли. Краска вся полопалась, как если бы по ней провели раскаленным утюгом, а через такаборт была перекинута длинная веревка, конец которой волочился в воде.
Несколько взмахов весел - и они очутились под кормой брига. Здесь еще сохранилась выцветшая надпись - имя корабля "Шенандоа", и название его порта.
- На нем какие-то буквы, - сказал Беттон, - но я в них не разберусь. - Я человек темный.
- Я могу прочесть, - заявил Дик.
- Я тоже, - пролепетала Эммелина.
- Ш-е-н-а-н-д-о-а, - прочел Дик по складам.
- Что это значит? - спросил Падди.
- Не знаю, - признался Дик не без смущения.
- Так я и знал, - воскликнул с негодованием гребец, придвигая лодку к штирборту судна, - Прикидываются, будто чему-то учат детей в школах, проглядят они все глаза над книжкой, - и вот вам, извольте смотреть! Буквы с мою рожу величиной, а они и в них-то не разберутся!
У брига были старомодные широкие руслени; притом он сидел так низко, что они не более как на фут возвышались над водой. Беттон прикрепил шлюпку к русленям, затем взял Эммелину со свертком на руки и опустил ее через перила на борт. Потом наступил черед Дика, и дети стояли на палубе. дожидаясь, чтобы старик перетащил на борт воду, бисквиты и жестянки с консервами.
Палуба "Шенандоа" была как бы нарочно создана на радость мальчишескому сердцу. Передняя ее часть вплоть до главного люка была завалена
Несколько взмахов весел - и они очутились под кормой брига.
лесом. Там и сям валялся такелаж, а почти все шканцы были заняты домиком с капитанской каютой. Вокруг разливался очаровательный запах морского берега, гниющего леса, дегтя и таинственности. Сверху болтались веревки. Как раз перед фок-мачтой висел колокол. В одну минуту Дик подхватил валявшийся на палубе болт и принялся колотить им по колоколу.
Беттон крикнул ему, чтобы он перестал: звон резал его по нервам. Он звучал призывом, а призыв представлялся ему неуместным на покинутом корабле. Почем знать, не откликнется ли на него нечистая сила?
Дик бросил болт, подбежал к Белону и вцепился в его свободную руку. Они подошли втроем к домику. Дверь была открыта, и они вошли.
В капитанской каюте имелось три окна с штирборта, в которые печально светило солнце. Посредине стоял стол. От стола был отодвинут стул, как если бы с пего встали второпях. На столе стояли чайник, две чашки, две тарелки. На одной из тарелок лежала вилка с куском гниющего сала, который кто-то, очевидно, подносил ко рту, когда что-то случилось. Около чайника осталась открытая жестянка с сгущенным молоком. Какой-нибудь старый моряк собирался забелить чай молоком в ту самую минуту, когда случилось это таинственное нечто. Никогда еще бездушные предметы не говорили так красноречиво, как эти.
Ложно было с легкостью восстановить всю сцену. Должно-быть, шкипер уже отпил чай, а штурман только что засел за него, когда они услыхали про течь или наткнулись на что-нибудь, или вообще то, что случилось, - случилось.
Явно было одно, что с момента оставления брига стояла тихая погода, иначе вещи не остались бы в целости на столе.
Беттон и Дик вошли в каюту, но Эммелина осталась в дверях. Старый бриг очаровывал ее почти так же, как и Дика, но она испытывала при этом неизвестное мальчику чувство. Ей казалось, что на корабле, на котором нет людей, может быть "что-то другое".
Она боялась войти в темную каюту, боялась оставаться одной и кончила тем, что села на палубу. Потом положила рядом с собой сверточек, поспешно вытащила куклу из кармана, в который она была запихнута вниз головой, оправила ее закинутую на голову ситцевую юбку, прислонила к косяку двери и наказала ей не "бояться".
В большой каюте оказалось мало интересного, по за нею находились две маленькие каютки, подобные кроличьим порам, в которых было чем поживиться. Старое платье, старые сапоги, старый цилиндр того необыкновенного фасона, который можно увидеть только на улицах Пернамбуко: невероятной вышины и поуже кверху, телескоп без одного стекла, том сочинений Гойта, морской альманах, большой кусок полосатой фланели, коробка крючков для удочек. А в углу - о, чудесная находка! - сверток чего-то, что имело вид черной веревки.
- Табак, клянусь честью! - завопил Падди, бросаясь к нему. Это был тот сорт табаку, который водится в лавочках приморских городишек. Одной трубки было бы достаточно, чтобы вызвать тошноту у гиппопотама, но старые матросы жуют его, курят и наслаждаются им безгранично.