- Вы видели, какую я предложил награду? - сказал он, - У меня нет с собой чековой книжки, но не позже, как через час, чек будет у вас.
- Ну, нет! - возразил капитан, - Если что из этого выйдет, я не прочь от маленького вознаграждения; но десять тысяч долларов за коробку в пять центов, - нет, я не из таковых!
- Я не могу заставить вас принять теперь деньги, - сказал Лестрэндж. не могу даже поблагодарить вас но настоящему, - я сам не свой. Но когда все будет решено, мы с вами поладим…
Он опять закрыл лицо руками.
- Не сочтите меня слишком любопытным, - сказал капитал Фаунтэн тщательно укладывая сервиз обратно, - но смею ли спросить, что вы полагаете предпринять?
- Я тотчас же найму корабль и примусь за поиски.
- Н-да, - поддакнул моряк, задумчиво заворачивая ложечки - Так. пожалуй, будет лучше всего.
В душе он был убежден, что розыск останется бесплодным, но чувствовал, что Лестрэндж не успокоится, пока не получит неопровержимых доказательств.
- Вопрос в том, - продолжал Лестрэндж, - как мне cкорее попасть туда?
- Думается, что могу вам помочь, - ответил Фаунтэн, - Вам нужна быстроходная шкуна, а если не ошибаюсь, таковая как раз теперь разгружается на пристани Салливана. Хозяйка!
Вошла его жена. Лестрэндж чувствовал себя как во сне, и эти люди, принимавшие участие в его делах, представлялись ему сверхчеловеческими благодетелями.
- Сходи посмотри, дома ли капитан Станнистрит.
Она вышла.
- Он живет несколько домов отсюда, - продолжал Фаунтэн. Лучший, моряк, когда-либо выходивший из Фриско , а "Раратнга"-лучший корабль, когда-либо плававший по морю. Владелец его - Мак Вити. О, он сдаст его самому сатане, лишь бы цена была хорошая!
Чего только он у него не возил: и свиней и миссионеров!.. Подойдет вам "Раратонга" как нельзя лучше - в том ручается Симон Фаунтэн; и сели позволите, я, не сходя с постели, оборудую вам его и договорю людей, да подешевле, чем эти окаянные агенты! Не спорю, возьму с вас за комиссию, но меня интересует и самое дело…
В коридоре послышались шаги, и вошел капитан Станнистрит. Это был подвижной человек лет тридцати, с живыми глазами и приветливым лицом. Лестрэнджу он поправился с первого же взгляда.
Дело сразу заинтересовало его.
- Пойдемте со мной на пристань, - предложил он. - Я могу сейчас же показать вам судно.
Пристань Селливана была недалеко. "Раратонга", стройный и изящный, как видение, блистая белоснежными палубами, стоял у набережной, выгружая медный купорос.
- Вот мой корабль, - сказал Станнистрит, - груз почти весь уже выгружен. Как он вам нравится?
- Я беру его по какой угодно цене, - объявил Лестрэндж.
XLIV. На юге.
Больной капитан так быстро повел дело, что уже десятого мая "Раратонга" вышел из Золотых ворот и пустилась в путь со скоростью десяти узлов.
Ничто не может сравниться с плаванием на парусном судне, в особенности больших размеров. Широкие паруса, бесконечно высокие мачты, тонкость, с которой улавливается и обращается на пользу малейший ветерок, - все это навеки остается в памяти. Шкуна - царь всех судов, а "Раротонга" была признанным царем всех шкун Тихого океана.
В первые дни они шли хорошо, потом ветер стал переменчивым, сбивая их с прямого пути к югу.
Кроме лихорадочного возбужденна, Лестрэнджа томила еще глубоко затаенная в душе тревога, как если бы тайный голос шептал ему, что детям угрожает какая-то опасность.
Противный ветер как бы раздувал эту тайную тревогу, подобно тому, как раздувает тлеющие уголья. Так продолжалось несколько дней, после чего судьба внезапно смилостивилась: бодрый попутный ветерок запел в расходящийся веером след.
Так они сделали пятьсот миль, бесшумно и быстро, как во сне. Потом вдруг ветер спал.
Океан и воздух застыли. Неподвижный небосвод навис над ними плотным бледно-голубым куполом. Линия далекого горизонта охватывалась кольцом прозрачных облаков. Время от времени гладкая поверхность воды морщилась рябью, и мимо проходили полосы темных водорослей; смутные очертания всплывали кверху и, почуяв присутствие человека, медленно погружались и растворялись в воде…
Прошло два дня - два невозвратных дня. Утром третьего дня повеяло с северо-северо-запада, все паруса напряглись, и снова послышалось журчание воды у носа.
Капитан Станнистрит был не только знатоком своего дела; это был также, к счастью для Лестрэнджа, человек воспитанный и образованный, а что еще того важнее, человек с отзывчивой душой.
Раз как-то они вместе прохаживались по палубе, когда Лестрэндж, молча шагавший, заложив руки за спину, внезапно нарушил молчание.
- Вы не верите в видения и сны?
- Почему вы так думаете? - возразил тот.
- О, я только сказал так, в виде вопроса. Ведь большинство людей утверждают, что не верят в них.
- Да, но большинство верит.
- Я верю, - подтвердил Лестрэндж.
С минуту он помолчал.
- Вам хорошо известно, в чем мое горе, и я не стану надоедать вам повторением; но за последнее время на меня нашло странное чувство, - я как бы грежу наяву. Не могу вполне объяснить, но мне представляется, будто я вижу что-то, чего мой разум не в силах истолковать.
- Я не совсем вас понимаю.
- Да и не можете. Мне пятьдесят лет, а к этим годам человек уже успеет испытать все обычные и необычные ощущения, доступные человеческому существу. Но никогда еще мне не приходилось испытывать ничего подобного. Думается, что я вижу так, как может видеть новорожденный младенец, и передо мной стоит нечто, чего я не могу уразуметь. Вижу я это нечто не плотскими своими глазами, а сквозь какое-то окошко в моей душе, с которого сдернули завесу.
- Странно, - проговорил Станнистрит, который не совсем понимал его.
- Это нечто - продолжал Лестрэндж, - говорит мне, что опасность угрожает…
Он помолчал немного, затем, к великому облегчению Станнистрита, продолжал:
- Но вы сочтете меня помешанным! Оставим видения и предчувствия и перейдем к действительности. Вам известно, каким образом я потерял детей; известно, что я надеюсь застать их там, где капитан Фаунтэн нашел их следы? Он говорил, что остров необитаем, по не был уверен в том.
- Верно, - сказал Станнистрит, - он говорил только о самом береге.
- Итак, предположите, что на противоположной стороне острова обитали туземцы, которые и взяли этих детей.
- Тогда они выросли бы среди туземцев.
- И стали бы дикарями?
- Да. Но полинезийцев в сущности нельзя назвать дикарями; они вполне порядочные малые. Я ведь не мало околачивался среди них. Большинство теперь цивилизованы. Разумеется, не все; но все же, если бы даже предположить, что детей увели "дикари", как вы их называете…
У Лестрэнджа перехватило горло: именно это и было у него на уме, хотя он не решался высказаться.
- Ну?
- Ну, с ними обращались бы хорошо.
- И воспитали бы, как дикарей?
- Надо полагать.
Лестрэндж вздохнул.
- Послушайте-ка, - сказал капитан - можно говорить все, что угодно, но даю вам слово, что напрасно мы так задираем нос перед дикарями и тратим на них зря столько жалости.
- Как так?
- Что надо человеку, - ведь только быть счастливым?
- Положим, что так.
- А кто счастливее голого дикаря в теплом климате? О, этого счастья хоть отбавляй. Он в высокой степени джентльмен, он обладает совершенным здоровьем; живет жизнью человека, рожденного, чтобы жить лицом к лицу с природой. Солнце светит ему не сквозь конторское окно, и луна - пе сквозь дым фабричных труб. Он счастлив; но скажите мне, где он? Белые его вытеснили; можно еще найти его на двух, трех островах, - так, кое-какие крохи.
- Предположим, - сказал Лестрэндж, - что эти дети выросли лицом к лицу с природой…
- Ну?
- Жили свободной жизнью…
- Ну?
- Просыпались под звездами… - он говорил с остановившимися глазами, как бы созерцая что-то очень далекое, - ложились вместе с солнцем, вечно купаясь в этом чистом воздухе, обвевающем нас теперь. Предположим, что оно так… Не было ли бы жестокостью вернуть их к так называемой цивилизации?
- По-моему, да! - сказал Станнистрит.
Лестрэндж промолчал, продолжая шагать по. палубе, с понуренной головой и заложенными за спину руками.
Однажды на закате Станнистрит сказал:
- Мы теперь находимся за двести сорок миль от острова, считая с полуденного расчета. Даже и при теперешнем ветре мы делаем по десяти узлов, и должны быть на месте завтра в это время дня, даже раньше того, если ветер посвежеет.
- Я очень расстроен, - сказал Лестрэндж.
Он спустился в каюту, а моряк тряхнул головой и, прислонившись к перилам, стал смотреть на великолепный закат, суливший опытному глазу прекрасную погоду.
Поутру ветер слегка упал, по в течение всей ночи он дружно дул не переставая, и "Раратонга" много миль прошла за это время. Около одиннадцати часов ветер начал спадать и превратился в легчайшее дуновение, едва достаточное, чтобы наполнить паруса и поддерживать бурлящий сзади след. Внезапно Станнистрит, разговаривавший в это время с Лестрэнджем, взлез на выблинки бизань-мачты и заслонил глаза рукой.
- Что такое? - спросил Лестрэндж.
- Лодка. Передайте мне, пожалуйста, бинокль.
Он навел бинокль и долгое время смотрел, не говоря ни слова.