Андрей Поляков - Китайский десант стр 3.

38

Золотые ивы,
где вместо денег
журавли и волны, и
понедельник.
Тёплая осень,
прийти тебя просим -
жёлтым вином,
маленьким днём.

39

Да вряд ли уж я говорю себе
"осень пришла"
и "тополь наполнен" внизу -
"серебра желтизною",

и "осень, ты осень",
и "Зоя пришла и жила",
а я "достаю сигарету -
рукою, рукою…"

40

Осиновый лист
не становится
светлого цвета плотом,
чтобы плыть лилипуту монголу
вдогонку
холмисто-задастой блондинке (Европе),
чтоб листвою республики осени засветло плыть,
ведь от пива с подушками пышно богатого тела
ведь колбасно-простите-прекрасной блондинки (Европы)
ведь руками ему никогда не подбросить
к журавлино-пустым небесам!

И осеннего дыма советских заводов
сжигаемых замертво листьев деревьев
деревьев дубы -
не становятся летними пальмами
ювелирного, кажется, кладбища,
словно имени Леты и Ялты,
в человека поэмы словах
(человеческой доли в словах),

не торопятся лёгкими смуглыми
(что ли к Моцарта музыке) пальцами
(что ли тонкими с кольцами дочек)
стареющих временем
утренних телеведущих
(воскресный фантом). И грядущий всерьёз,
январского цвета,
играющий медленно кухонным лезвием
кафельный снег -

нет, не станет он холодом шороха
белого паруса шелеста
шёлковой ткани китайской футболки
из сине зелёного,
древнего греками
Чёрного моря
(всегда, никогда)…

О, как наших письменных
варварских песен,
о, скрещённых (кленовых) клинками
понапрасну, вороньих ветвей
корабельно-древесные строчки
как дремучи, скрипучи, грубы́

(ну, давай, начинай понимать!),

кто, бледная близостью, пьяная Господом,
наилучшая девушка вечера
с лёгким, как в лодке, наклоном походки в высоких ногах,
кто ласково свет перед ними,
улыбнувшись своим не лицом,
словно имени Пауля Целана,
как зеркальные двери, откроет
хрупкой, как рюмка, пожалуй, прозрачной рукой,

кто, девушка, пустит
обречённых для птичьего
знойного звона
в магазинах товаров чумных до зари городов,
унесённых, как в сказке, птенцами, китайцев
в больную Европу
желтеющих в пасмурных комнатах
пыльных косточек мыслящих книг
(от машинной работы давно никуда не искрящих)
на последний в немецкой
стоспальной постели -

как сентябрьское солнце заката
сквозь колюче-кудрявые стёкла многовидных цветных витражей
в хрящевато-крылатой пещере собора
(брысь, летучая кошка! смелее, летучая мышь!),
в вертикальном лабиринте паутин библиотеки -

по-хозяйски усталый,
словно имени Освальда Шпенглера,
кавалерии зябнущих ласточек
и пехоты Сюнь-цзы облаков,
по велению дыма -
ночлег,

где я объясню,
объясню,
засыпая в себя,
где я изменюсь,
пояснив себе:
"осень пришла",

а, может быть, набормочу себе:
"осень пришла",

"осень",
"пришла" -
откуда пришла?

где слева – направо -
слова?
откуда – пришла?
(оставлю…)…

навряд ли
уж я расскажу себе:
"осень пришла"
и "тополь наполнен
внизу -
серебра
желтизною",

и
"осень, ты осень",

и

"Зоя пришла
и жила",

и
"я -
достаю сигарету
рукою, рукою…"

41

затуши сигарету… Вот топорщится мокрый топор,
и усатый, как солнце, монгол
отвечает поэту:

"Я иду над мертвецами,
все встают -
все поют,

что холодными костями
травы поля берегут:

– Осень лета, лес и луг,
о, желтейшие вокруг!!"

42

…Я ПРОМОЛЧАЛ ЕМУ В ОТВЕТ.
А ЧТО Я МОГ ЕМУ СКАЗАТЬ? ЧТО НИКАКИХ КИТАЙЦЕВ
НЕТ? ЧТО ЧЕЛОВЕК БЕССМЕРТЕН, БЛЯДЬ?!

НИКТО НЕ В КУРСЕ НИЧЕГО НИ ТВОЕГО, НИ МОЕГО -
ВСЕ В ДЕТСКОМ УЖАСЕ ЖИВУТ, И СМЕСЬ
БЕССОЛНЕЧНУЮ ПЬЮТ, И ДЕРЕВЯННЫЙ ХЛЕБ ЖУЮТ -
ЖУЮТ ЕГО,
ЖУЮТ…

43

А если сказать "дацзыбао",
то я -
названия вспомню такого,
в нём звёзды слезятся
до жёлтого дня
и пуля
для боли
готова.
Иду на ногах,
и в ногах – не боюсь,
и длится полночная треба
цикад-малокровок,
и это всё -
вкус
чуть-чуть
деревянного
хлеба.

44

От зелени Атлантики
до золота Орды -
предпочитаю практики
сонаты и звезды.

Под южноночью
звездия светлы
и темнота в колосьях
незнакома,

где снежный хлеб
на осень понесли
косцы и косы,
песни и певцы,

монголы Бога,
львы и близнецы -
на в золоте (сияющей)
соломе.

45

Вот такое вот лето. Папиросного цвета.
Вот Китай на высоком камине,
светловатая свежесть подушек,
золотое сияние век… В них лицо Чингисхана
вчерне вечереет, разлетаясь на ветер и снег.

Разве это за мраморным снегом
отдаленье огней параллельных вагонов,
долго-снег за окном паровоза,
обгоняющий рокот колёс?

Это проза. Ты прав, это проза. Это
чая последняя доза. Это боги моих папирос.

46

Близок дом
и скоро завтра -

скоро завтра
и
сентябрь.

Скоро будут праздники -
жёлтые
и разные!

Говоришь?

Говори.

Скоро
будут
сентябри!

Раз-два-три -

четыре -
сорок

оборотов:

молодой
человек

паренёк
в водку бросит
перстенёк,

будет петь
паренёк
мальчишка
по раскисшей
книжке,

в горле парень молодой
петь о водке ледяной -

подслащённой-золочённой

синеглазой -

– кровяной…

47

Хлебников видимо пишет:
"Дня осени флейты зловещи,
когда золотятся ненужно зелёные вещи,
когда по деревьям -
конями темнеют монголы,
и сладкую дымность о бывшем
откроет вино.
Ветер осени двигал
листьями в длинное, стало быть, небо,
видом китайских лисицы любовных писем,
и на сегодня попал в глаза
(тени птиц впереди голых веток -
неродные игрушки богов).

Кто головой виноват,
что уснул на восток,
назад?
Пальцем тыкал в небо,
лучше упрекая
(птицами весь ветер опустел),
и с живой земли поднял и бросил
в тело жёлто-красивую горсть
обвинительных спящему писем,
что ты опоздал,
Велимир".

48

Русь берёзками
укрыта,

а Китай -
а Китай -

жёлтым шёлком
драгоценным,
и о том, как я его люблю,
ты сюда
читай:
"…нету облака в балете
молодого вещества -

золотого
существа

сквозь деревьев
на рассвете,

нет,

это сквозь деревьев
на рассвете -
золотого
вещества,

а молодого существа -
нету в облака балете!.."

49

С желтоватым востока ростком
перепутано дерево дня:
это я ли не вспомню тебя
– молодое, худое?
Хочешь, правда, воды принесу
в нежной рюмке ладоней живых,
если голубем станешь моим
– и воробьём незнакомым?
Только дерево этого дня,
обойду тебя против часов
и на тёплых руках принесу
– золотистую землю Тавриды,
только цвета родную мою
землю тела и землю тепла,
чтобы, дерево, деревом ты
– просто деревом
стало -
Платаном.

50

Если дерево в ветре ветвей -
где твоё шелестящее имя?
если дерево в листьях ветвей -
что нам делать с губами своими?
где ходить? что сказать? -
ничего не понять!..
…только дерева
– слышное имя,
только дерево
– в ветре
ветвей.

51

Мария дерева, ветвями дорогая.
Я встретил дерево, не знавшее
Китая. Глазами влажными я дерево живу
гляжу. И вижу дерево. И дерево скажу:

"Буддисты собираются. Монголы.
И строят на ветвях. Невидимые школы.
И учат пчёл. И ящериц, и птиц -
воздушных и прозрачных
продавщиц…"

52

Китай невидимый! среди твоих дерев
я промелькну больною тенью,
внимая ужасам литературных дев
и птиц летающему пенью
(подымет Бог из тёплого ручья
одну из рыб, по имени -
"ничья").

Никто желтеющий, на фоне малых сих
венок веселия слагаю,
и пеплом ангела посеребрённый стих
в губах, как лезвие, сжимаю:

бесснежные жемчужины во рту
и пепел на постели поутру…

Мне больше нечего, как мёртвому, сказать
ни человеку, ни машине,
напрасно мы в Китай, как мёртвые, спешили
и собираемся опять.

Я тварь дрожащая!
мне страшно умереть!
Я лучше стану я
животных посмотреть!

На тайном поприще невидимых зверей
замечу кошку и лисицу:
привет, сестра! а ты, сестрица,
скорей хвостом меня согрей!

верни мне имени "андрей", подруга,
кто-нибудь, лисица!

53

Позволь мне оплакать стигийский вокзал,
китайская муза!
немая прохлада,
как смерть, очевидна:
я дар промотал
и лодке мой голос подобен -
не надо
ни лада высокого,
ни торжества
зелёного света,
сиреневой тени…