Конечно же, ни о чем подобном не было и речи.
- Все что я должен сказать, предназначено только для ушей ее высочества, - торжественно произнес я.
Камергер снова заглянул за экран и долго совещался, прежде чем продолжил разговор со мной:
- Что это за предложения? - спросил он и я снова ответил, что не могу говорить об этом на открытом приеме, и тут по другую сторону экрана послышался быстрый женский голос.
Камергер поинтересовался, что я могу сообщить такого, чего раньше не мог поведать капитан Скин, но я вежливо заметил, что расскажу об этом только рани и никому больше. Они снова начали совещаться, а я все пытался разглядеть рани сквозь экран - ее лицо и фигуру, казавшуюся бесформенной из-за окутывающей ее шали, и все недоумевал, что это за постоянный странный шум слышится мне сквозь негромкие звуки оркестра - какой-то легкий ритмический шелест, доносящийся из-за экрана, словно кто-то размахивал гигантским опахалом. При этом в зале было прохладно и свежо, так что ничего подобного не требовалось.
Камергер вновь вынырнул и с упрямым видом заявил, что ее высочество не видит оснований продолжать этот разговор; если у меня нет ничего нового сообщить ей от имени Сиркара, то мне позволено удалиться. Так что я вскочил на ноги, прищелкнул каблуками, отдал честь экрану, подхватил второй принесенный с собой сверток и, поблагодарив камергера и его повелительницу за их любезность, сделал ловкий поворот кругом. Но я не прошел и ярда, как он снова остановил меня.
- Пакет, который вы несете, - поинтересовался этот толстяк, - что в нем?
На это я и рассчитывал, объяснив, что это - мои вещи.
- Но он завернут точно так же, как и подарок ее высочеству, - заметил камергер, - очевидно, это также подарок.
- Да, - медленно подтвердил я, - это был подарок.
Камергер уставился на меня, а потом вновь нырнул за экран, а выглянул оттуда с весьма озабоченным видом:
- Тогда вы могли бы его также здесь оставить.
Я помялся, взвешивая пакет в руке.
- Нет, сэр, - наконец произнес я. - Это мой личный подарок. Но в моей стране мы передаем подобные вещи из рук в руки, ибо это честь и для того, кто дарит, и для того, кто получает дар. Прощайте! - я вновь поклонился в сторону экрана и пошел к выходу.
- Подождите, подождите! - закричал он.
Я остановился. Ритмический шум, доносящийся из-за перегородки, вдруг прекратился и женский голос снова заговорил - теперь очень ясно. Камергер появился оттуда раскрасневшись и, к моем удивлению, начал выгонять из зала всех этих разодетых леди и джентльменов, словно стадо гусей. Затем он поклонился мне, указал на экран и удалился через одну из боковых дверей, оставляя меня одного, с подарком в руке. Я насторожился - вдруг снова послышался шелестящий звук.
Я приостановился, подкрутил усы, подошел к перегородке и слегка постучал по ней костяшками пальцев. Поскольку ответа не последовало, я позвал: "Ваше высочество?", но снова ничего не было слышно, кроме этого проклятого шелеста. "Ну ладно же, - подумал я, - вот для чего ты приехал в Индию, а значит должен быть вежливым и вести себя прилично - во имя старого Пама". Я заглянул за экран из слоновой кости и - замер, будто налетел на стену.
Причиной моего остолбенения был не чудесный резной золотой трон или великолепие обстановки, превышающее все, что я ожидал увидеть, и даже не переливающийся всеми красками радуги шелковый китайский ковер, по которому я ступал, и не удивительный эффект отражающихся друг в друге стен и потолка, облицованных сияющими цветными панелями. Удивительнее всего, что с потолка свисали на шелковых веревках большие качели, в которых, уютно устроившись, раскачивалась девушка, кроме которой во всем зале не было ни души. И какая девушка! Прежде всего в глаза мне бросились огромные темные влажные глаза на лице цвета кофе с молоком, длинный прямой нос, хорошо очерченные красные губы и твердый подбородок, черные как ночь волосы, перевитые драгоценностями. Она была одета в белый шелковый корсаж и сари, которые оставляли открытыми темный бархат кожи ее рук и тела от груди до живота, а на голове у нее была маленькая белая шапочка, усыпанная драгоценными камнями, с которой на лоб свисала одинокая жемчужина - чуть выше метки, обозначающей ее касту.
Пока я стоял в изумлении, она успела трижды качнуться туда-сюда, а затем опустила туфлю на ковер и приостановила качели. Она внимательно смотрела на меня, держась стройной смуглой рукой за веревку, и вдруг я узнал ее - это была одна из служанок, которая стояла за паланкином у дворцовых ворот. "Служанка рани? - тогда леди в паланкине должна быть…"
- Твоя госпожа, - начал я, - где она?
- Госпожа? У меня нет госпожи, - твердо ответила она, выпятив подбородок, - я - Лакшмибай, махарани Джханси.
IV
На мгновение я ей не поверил: за последние три месяца я так часто представлял ее себе в виде настоящей старой жабы с высохшими руками и ногами, что мог только стоять и глазеть. [VIII*] Но чем больше я смотрел на нее, тем больше убеждался, что она говорит правду: богатство ее наряда просто кричало о ее королевском происхождении, а посадка головы, вместе с царственным взглядом темных глаз, также говорили о том, что передо мной женщина, которой никогда в жизни не приходилось просить разрешения у кого-либо. Каждая ее черточка буквально излучала силу, несмотря на женственность. Клянусь святым Георгом, я не припомню, чтобы когда-либо видел так дерзко вздернутые грудки, которые, подобно маленьким тыковкам вырисовывались под тонким муслином ее корсажа, перехваченного посредине всего лишь единственной драгоценной пряжкой, - если бы по обоим его бокам не были вышиты чуть заметные цветочки, то скрыть что-нибудь вообще было бы невозможно. Перед столь царственной красотой я мог только безмолвно стоять, лихорадочно размышляя о том, как бы распахнуть муслин, сунуть туда усы и - аах!
- Вы собирались вручить подарок, - эти слова, которые она произнесла быстрым мягким голосом, заставили меня прийти в себя.
Щелкнув шпорами, я вручил ей сверток. Она взяла его и взвесила на руке, все еще полулежа в своих качелях, и вдруг резко спросила:
- Почему вы так смотрите на меня?
- Простите меня, ваше высочество, - ответил я, - я и не рассчитывал увидеть королеву, которая выглядит так… - я хотел было сказать "молодо и соблазнительно", но быстро сменил комплимент на менее личный: -…так по-королевски.
- Как эта королева? - спросила она, указывая на фото Вики и Альберта, валяющееся на подушке.
- Каждая из ваших величеств, - дипломатично ответил я, - выглядит королевой по-своему.
Она серьезно посмотрела на меня и протянула мне сверток.
- Можете открыть его.
Я снял обертку, открыл коробочку и вынул подарок. Можете смеяться, но это был флакончик духов - как видите, Флэши не так уж глуп, как могло показаться. Возможно, ехать с духами в Индию было все равно, что везти уголь в Ньюкасл, но по моему опыту, который не назовешь незначительным, ни одна женщина не устоит перед благовониями, в каком бы возрасте она ни была. К тому же именно такой подарок как раз и мог выбрать прямолинейный, честный солдат в своей простоте душевной. Кроме того, они были прямо из Парижа и влетели в добрых пять совов одному старому козлу, который презентовал их Элспет (воспользоваться ими она так и не успела). Я протянул принцессе флакончик с легким поклоном, и она капнула немного на свое изящное запястье.
- Французские, - заметила она, - и очень дорогие. А вы, полковник, богаты?
Это застало меня врасплох. Я пробормотал что-то насчет того, что не каждый день имею честь выполнять поручение королевы.
- А почему вас послали с ним? - холодно поинтересовалась она, - что такого особенного вы можете сказать мне наедине?
Я заколебался, а рани вдруг одним быстрым движением поднялась - клянусь Юпитером, они там всколыхнулись, точь-в-точь как пудинг во время шторма.
- Пойдемте, там вы расскажете мне, - продолжила она и прошла на террасу в другой стороне комнаты легкой и изящной походкой, от которой ее сари колебалось более чем соблазнительно.
Раздался мелодичный перезвон - как и на всех богатых индийских женщинах, на принцессе было надето столько украшений, сколько она могла унести, с браслетами на запястьях и лодыжках, бриллиантовым ожерельем на груди и даже маленькой жемчужинкой, поблескивающей на одном из крыльев носа. Я последовал за ней, оценивая по пути все линии ее высокой, полной фигуры и в который раз ломая себе голову над тем, что же мне ей сказать.
Видите ли, Пам с Манглсом вообще не дали мне никаких конкретных указаний: предполагалось, что мне удастся уговорить рани стать хоть немного лояльней к Британии, но у меня не было полномочий гарантировать уступки по каким-либо ее требованиям. Дело обещало быть нелегким - с одной стороны принцесса была прекрасна, что облегчало разговор с ней, с другой же - меня здорово смущала ее прямолинейность. Это была настоящая королева - умная и опытная (она даже различила французские духи по запаху); обычная политическая болтовня, похоже, не произвела бы на нее впечатления. Так что же мне сказать? "Да дьявол все побери, - решил я, - думаю, что ничего не потеряю, если буду столь же прямолинеен, как и она".
Так что, когда принцесса расположилась на кушетке, я, с трудом заставив себя выбросить из головы полоску шелковистой кожи под корсажем и изящные смуглые лодыжки, выглядывающие из-под сари, поставил свой шлем на пол и устроился рядом.
- Ваше высочество, - начал я, - я не могу говорить так же красиво, как мистер Эрскин или даже капитан Скин. Я солдат, а не дипломат, так что не умею играть словами.