Ускакали. Отец - лицо белей снега - больно прижал сына к тулупу.
А вскоре Музлево встречало регулярные части Красной Армии. Отец вступил в полк и ушел вместе с ним.
Где сложил он свою голову - на западе, или на севере, или на Южном фронте? Так и осталось неведомо Андрею по сей день. А тогда - только выступил в поход отцов полк - собрался следом и он. Прежде что мать, что бабка Фрося: "Завертяй баловущий, спокою от тебя нету - пропади ты пропадом!" А тут: "Миленький, сладенький! Не пустим ни в жисть!" Да разве могли удержать? Подбил он еще двух приятелей, таких же пацанов. Горбушки хлеба и луковицы в котомках - вот и все их снаряжение. И ходу! Куда вот только идти? Дороги от села - во все четыре стороны. Загадали:
Чигирики, мигирики, шаранды, баранды,
По мосту, по мосту, по лыкову мосту:
Шишел вышел, вон пошел!..
Получилось: за реку им перебираться. Удачно загадали - прямо на воинскую часть вышли. Но никто не желал принимать босоногое пополнение: "А ну, безгодовые, кругом марш - и домой!" Такой оборот их не устраивал. Стали околачиваться около полевой кухни - хворост на растопку собирают, дрова пилят, воду носят, картошку чистят... Повар не нахвалится, кормит от пуза. Но не настоящее это дело для революционного бойца. "Потопаем в другую часть", - решил Андрей.
Но тут неожиданно повезло. Попались, видать, на глаза командиру в ответственный момент.
- А ну, ребятеж, марш сюды! - позвал он их. - Есть такое боевое дело: мы потеряли соприкосновение с противником и не знаем, с какого фланга его ждать. Так что дуйте по хуторам, а как увидите беляков - посчитайте вприглядку, сколько их, какое вооружение, пушки-пулеметы, хурда-мурда разная - и назад!
- А нам ружья, а нет - хучь наганы!
- Ишь, ветродуи! Ничего не дам. Пойдете так. А задержат и допрос начнут снимать - брешите как есть, без выдумки: откуда родом, как зовут, иначе худо будет... А почему бродите - голод, мол, гоняет.
Разбрелись мальцы в разные стороны. Плетется Андрей от хутора к хутору, от деревни к деревне - как назло, нет беляков, только старики, бабы да малолетки, хоть плачь! Устал целый день без пользы грязь по проселкам месить. Зашел в избу попросить хлеба. Только присел передохнуть, видит в оконце: солдат идет. За спиной - винтовка, на плечах - погоны. Беляк! Не успел Андрей сообразить, что делать, как солдат уже вошел в хату.
- Эй, кто тут живой? Запрягай коня!
В избе только старуха и сосунок. Старуха - на колени перед солдатом, цепляет руками сапоги:
- Не замай, родимый! Воронок - остатний наш кормилец!
Малыш тоже будто понимает, орет в зыбке.
- Запрягай! - Оттолкнул сапогом солдат старуху и подступил к Андрею, схватил его за шкирку: - Выводи коня!
Воронок упрямился, Андрей никак не мог затянуть на нем хомут - то ли со страху, а может, тугой был.
- Сопля! - Солдат оттолкнул мальчика, скинул винтовку, прислонил к стене конюшни, уперся ногой в хомут.
Андрей зырк-зырк по сторонам, хвать винтовку, передернул затвор, вогнал патрон в патронник:
- Руки вверх!
Таким голосом гаркнул, что сам испугался.
- Положь, не балуй! - рассвирепел солдат. Но, когда увидел черный ствол, нацеленный в грудь, и перекошенное ненавистью лицо мальчика, поднял руки.
Боясь оглянуться назад, - может, сзади погоня? - боясь, что солдат опустит руки и придется тогда нажать на спусковой крючок, Андрей вел беляка по проселкам, пока не привел в полк, к своему ротному.
С того дня и зачислили его на все виды пищевого и вещевого довольствия, да еще получил он от командира в награду желанный наган. Так, в тринадцать лет, стал он красным бойцом-разведчиком. Еще несколько раз посылали его в тыл противника. С "языком" больше не повезло. Но "хурду-мурду" - сведения о врагах - собирал: невдомек было белякам, что вихрастый нищенка с котомкой - красный лазутчик.
Однажды на рассвете отправился он на задание. К обеду вернулся, а роты нет. И вообще никого из своих. Хозяйка, у которой располагались на постое, передала:
- Старшо́й казал: "Нагоняй, лети что есть духу!"
Сорок верст - то бегом, то шагом, а под конец уже, шатаясь от усталости, едва не ползком - отмерял Андрей по пустынной дороге со следами ободьев и подошв. Когда впереди показались дома городка, услышал гулкие взрывы. На станции один-единственный паровоз разводил пары. Только успел вскарабкаться в теплушку, состав тронулся. Едва поезд пересек мост, как грохнул последний взрыв сзади. Оказалось, войска противника перешли на этом участке в наступление и их полк получил приказ отходить.
Через несколько дней фронт установился и полк снова занял позиции. Но Андрею уже не довелось продолжать службу - пришло распоряжение командования собрать по полкам, эскадронам и ротам всех таких "безгодовых", как он, и направить в Москву, на учебу.
Тогда он впервые и приехал в столицу. Не сказал бы, чтоб с охотой. Конечно, раз посылают командиры и есть такое распоряжение чуть ли не самого Ленина, значит, надо, и он, как сознательный революционный боец, должен подчиниться. Но на фронте он уже испытал чувство боевого братства, когда люди равны - не считаясь с возрастом; когда кругом - опасности и распаляет сердце азарт схватки; когда враг - вон он, маячит у горизонта или, того острей, - в двух шагах... Разговоры на привалах. Дымки кухонь. И, что греха таить, кобура с наганом, оттягивающая пояс... Тяжело оторвать себя от всего этого. И наган хоть заслужен, подарен, а пришлось отдать. "Боевое оружие нужно здесь, зачем оно в глубоком тылу?" И то правда...
Вот он, глубокий тыл - голодный, изможденный. Заколочены щелястыми досками витрины магазинов с побитыми вывесками. Если подойти поближе, услышишь, как шуршат за досками крысы. Бесконечные очереди за хлебом. А хлеба того по карточке - на ладони три пайки уместятся. На шершавой бумаге на шершавых стенах плакаты:
"Трудящиеся! Спешите на защиту вашей власти, ваших революционных завоеваний!", "Социалистическое Отечество в опасности!".
Рядом и другие:
"Вооружись знанием, рабочий и крестьянин, как ты вооружился винтовкой!", "Знание - это оружие в руках бойца!".
Горячие слова. Да почему-то не лежит душа к учебе, когда с севера - вести о наступлении англичан и американцев, с юга рвется к столице Деникин, на Западном фронте - там, где его полк, - жмет Петлюра... Собрался было Андрей снова податься в действующую армию, да встретил на улице Федьку, бывшего бойца из своего же полка. Федька был в кожанке, с пистолетом на боку. Разговорились. Оказалось, несет он службу в ВЧК.
- Иди к нам! Нам боевые хлопцы сгодятся!
- Э-ма, да чего тут делать у вас, в глубоком тылу?
- Тылу-у? - задохнулся от возмущения Федька. - Да знаешь ты!..
И как начал рассказывать: о заговорщиках, контрреволюционерах, бандитах, саботажниках, спекулянтах, о схватках не на жизнь, а на смерть.
- Иди к нам, Пеструха, не пожалеешь!
Пеструха - это у Андрея кличка была такая. Обидная, вроде как у телки или бычка, да ничего не поделаешь: темно-русая голова его была будто с подпалинами: белые прядки - одна надо лбом, другая - справа над ухом.
Пошел Андрей с Федором. Не пожалел. Зачислили его бойцом оперативного отряда. И снова выдали наган. А к нему еще и удостоверение. Такого документа у него никогда не было. Не какая-то фитюлька с кляксами - на обороте царского уездного предписания о взыске недоимок, - а настоящий типографский бланк. Слева красивым шрифтом:
"Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика. Московская Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по должности при Московском Совете. Москва, Б. Лубянка, 14", номер и число.
А далее:
"Московская Чрезвычайная Комиссия при Московском Совете Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов разрешает гражд. Лаптеву Андрею Петровичу ношение и хранение револьвера за № 1369 системы "наган".
Подпись: "Председатель Комиссии В. Манцев" и треугольная печать МЧК. К нагану - мешочек патронов.
Белые подходили к Москве. Восстание заговорщиков в столице должно было начаться в самый критический момент. Чекисты заблаговременно раскрыли шпионский "Национальный центр", нити от которого тянулись к Деникину, Колчаку, Юденичу, к иностранным посольствам, привели к подпольному штабу "Добровольческой армии Московского района" и главарю его - полковнику Ступину. Штаб захватили врасплох.
Но деникинцы уже в Курске. Пал Орел... 25 сентября 1919 года - взрыв бомбы в Леонтьевском переулке, в бывшем особняке графини Уваровой, где после революции размещался Московский комитет партии большевиков. Взрыв во время собрания партийного актива столицы. Андрей шел в скорбной колонне к Кремлю, где хоронили жертв белого террора. От товарищей чекистов он знал: враги рассчитывали, что в тот час на собрании будет выступать Ленин...
Преступников нашли. Организаторами взрыва оказались член ЦК партии левых эсеров и один из лидеров анархистов.
Эсеры, анархисты, "Союз возрождения", "Кусковский клуб", белые офицеры, меньшевики... А кроме явной контры - спекулянты, саботажники. Андрей участвовал в боевой деятельности МЧК. "Участвовал" - это, конечно, громко сказано: хоть и взяли его в оперативный отряд, а берегли. Он попытался протестовать.
- Ша, салага! - охладил его пыл командир отряда Чигирь, бывший балтийский матрос, - громадина, поверх кожанки перетянутая портупеями. - У меня на борту - дисциплина и р-революционный порядок, и кажный сверчок - знай свой шесток!
- Да я ж на фронте разведчиком был, сколько раз в тыл к белякам ходил!