- Я сегодня много чего о вас слышала.
- Да? Уверен, что не в мою пользу, хотя в наши дни нельзя верить каждому слову. И что же вы слышали, сестра?
- Я бы хотела, чтобы вы меня так не называли.
Раздражение, которое слышалось в её словах, было таким же непривычным, как и её уныние. Маккиннон вежливо приподнял брови.
- Не говорить "сестра"? Но вы же сестра?
- Но не в том смысле, в каком это слово звучит в ваших устах. Простите меня, вы произносите его так же, как и любое другое слово, но звучит оно, как в дешёвом американском фильме, где охотник каждую девушку называет "сестрой".
Боцман улыбнулся.
- Мне бы не хотелось, чтобы вы считали меня хулиганом. Сестра Моррисон?
- Вам же известно моё имя?
- Да, известно. Знаю я также и то, что вы собирались что-то сказать, затем передумали, а теперь пытаетесь уйти от этого разговора.
- Нет. Да. Точнее, не совсем. Всё это трудно, а я не умею говорить о подобных вещах. Сегодня утром я слышала, как рассказывали о вашей семье. Это как раз было перед тем, как мы поднялись сюда. Простите, мне очень жаль.
- Джанет вам рассказала?
- Да.
- Но я из этого секрета не делаю.
- Они погибли от взрыва бомбы, которую сбросил немецкий лётчик. - Она долго смотрела на него, а затем покачала головой. - И вдруг появляется другой немецкий лётчик, вновь бомбит невинных людей, и вы первым встаете на его защиту.
- Не надо делать из меня героя или превращать в ангела, хотя я не уверен, что это комплимент. Что вы ждёте от меня? Чтобы я в ярости набросился на невинного человека?
- Вы? Не надо говорить чепухи. Может, я сморозила глупость и этого не стоило говорить, но вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Я ведь слышала об унтер-офицере Маккинноне, награждённом медалью Британской империи, медалью "За выдающиеся заслуги" и бог знает ещё какими наградами, который лежал в госпитале на Мальте, когда узнал о том, что произошло с его семьёй. Итальянский бомбардировщик сбросил бомбу на вашу подводную лодку. Похоже, вражеские бомбардировщики так и липнут к вам.
- Джанет об этом неизвестно.
Сестра Моррисон улыбнулась.
- Мы с капитаном Боуэном почти друзья.
- Капитан Боуэн, - произнёс Маккиннон без всякой злобы, - старая сплетница.
- Капитан Боуэн - старая сплетница. Мистер Маккиннон - старая сплетница. И мистер Паттерсон. И мистер Джемисон. Все вы старые сплетницы.
- О боже! Это серьёзное обвинение, сестра. Простите. Маргарет.
- Старые сплетницы либо говорят чуть слышно, либо тихо шушукаются. Когда двое из них, трое, а то и все четверо шепчутся, сразу же чувствуется напряжение, какой-то страх... нет, это не совсем точное слово, лучше сказать - дурное предчувствие. Возникает вопрос: почему они шепчутся?
- Может быть, у них есть секреты?
- Я заслуживаю гораздо лучшего к себе отношения, чем это.
- У нас на борту диверсант.
- Я знаю это. И все это знают. И те, кто шепчутся, тоже это знают. - Она уставилась на него немигающим взглядом. - И всё же я заслуживаю лучшего к себе отношения. Вы не доверяете мне?
- Доверяю. За нами идет охота. У кого-то на борту "Сан-Андреаса" есть радиопередатчик, который постоянно посылает сигнал. Люфтваффе и немецкие подводные лодки точно знают, где мы находимся. Кто-то выслеживает нас. Кто-то хочет захватить "Сан-Андреас".
Она долго смотрела ему в глаза, как бы пытаясь найти ответ на вопрос, который сама была не в состоянии сформулировать.
Маккиннон покачал головой и сказал:
- К сожалению, это всё, что мне известно. Вы должны верить мне.
- Я вам верю. Кто мог бы посылать этот сигнал?
- Это может быть кто угодно. Я полагаю, что это кто-то из членов нашей команды. А может, и человек с "Аргоса". Может быть, кто-то из больных, которых мы взяли в Мурманске. Но кто точно, мне неизвестно.
- А зачем мы им нужны?
- Если б я это знал, я смог бы найти ответ на многие вопросы. К сожалению, понятия не имею.
- Как они могут, нас захватить?
- С помощью подводной лодки. Другого способа нет. Надводных кораблей у них здесь нет, а авиация отпадает. Остаётся только молиться. Молиться, чтобы снег не прекращался. За снежной завесой нас не видно. Это наша единственная надежда. Остается молиться, как говорили в старину, чтобы судьба не покинула нас.
- А если нас все таки...?
- Значит, такова судьба.
- Вы что же, не собираетесь ничего делать? - Она, казалось, не верила своим глазам. - Вы даже не попытаетесь что-то сделать?
Ещё несколько часов назад Маккиннон принял решение о том, что он будет делать, но время и место для раскрытия его планов ещё не настало.
- Что, чёрт побери, я должен, по вашему мнению, делать? Послать их на дно залпом из черствого хлеба и гнилой картошки? Вы, кажется, забыли о том, что это госпитальное судно, на котором только больные, раненые и гражданские лица.
- Наверняка что-то сделать вы в состоянии. - В её голосе послышались странные нотки, чуть ли не нотки отчаяния. Она с горечью продолжала:
- Неоднократно награждённый унтер-офицер Маккиннон.
- Неоднократно награждённый унтер-офицер Маккиннон, - тихо произнёс он, - постарается выжить, чтобы в один прекрасный день вступить с ними в борьбу.
- Боритесь с ними сейчас, - с надрывом в голосе, произнесла она. - Боритесь! Боритесь! Боритесь!
Она закрыла лицо руками.
Маккиннон обнял её за сотрясающиеся от рыданий плечи и с удивлением посмотрел на неё. Он чувствовал себя в полной растерянности, так как не знал, как реагировать на её странное поведение. Он тщетно пытался найти слова утешения. Повторяющиеся фразы, типа "ну ладно, ладно, будет", казалось, тоже не к месту, и, в конце концов, он удовольствовался тем, что произнёс:
- Я сперва отправлю Трента наверх, а затем спущусь с вами вниз.
Когда наконец они спустились вниз, после довольно мучительного путешествия между надстройкой и госпиталем - им пришлось идти против штормового ветра и усиливающейся бури, - он провёл её в небольшую комнату отдыха и отправился на поиски Джанет Магнуссон. Когда он разыскал её, он сказал:
- Лучше бы вы сходили к вашей подруге, Мэгги. Она ужасно расстроена.
Он поднял руку. - Нет, Джанет, клянусь - я не виновен. Это не я её расстроил.
- Но вы были с ней, когда она расстроилась? - обвиняющим тоном произнесла девушка.
- Она разочаровалась во мне, вот и всё.
- Разочаровалась?
- Она хотела, чтобы я совершил самоубийство. У меня же была другая точка зрения.
Джанет постучала себя по лбу.
- Один из вас точно тронулся. Лично я не сомневаюсь, кто именно.
Маккиннон уселся на скамейку у обеденного стола, а девушка отправилась в комнату отдыха. Она объявилась вновь минут пять спустя и уселась напротив него. Выглядела она встревожённой.
- Простите, Арчи. Вы действительно невиновны. И никто из вас не чокнулся. У неё просто амбивалентные чувства по отношению к немцам.
- Амби... какие?
- Короче, смешанные. То, что у неё мать немка, не помогает. У неё тяжёлый душевный кризис. Очень тяжёлый. У вас тоже, но вы совершенно другой.
- Конечно, другой. Я же не способен на тёплые, человеческие чувства.
- О боже, успокойтесь. Вы не знали... Вообще-то, я, наверное, одна это знаю. Примерно пять месяцев назад она потеряла своего единственного брата и своего жениха. Оба были сбиты над Гамбургом. Причём в разное время, в разных эскадрильях, с разрывом в несколько недель.
- Господи Иисусе! - Маккиннон медленно покачал головой и несколько минут молчал. - Бедняжка. Это многое объясняет. - Он встал, подошёл к шкафчику с личными запасами доктора Сингха и вернулся со стаканом. - Сила воли легендарного Маккиннона. И вы, Джанет, были с Мэгги, когда это случилось?
- Да.
- Вы знали её до этого?
- Конечно. Мы дружим многие годы.
- Значит, вы знали этих ребят? - Девушка ничего не сказала. - Я имею в виду, вы хорошо их знали? - И вновь она не ответила, только сидела, склонив свою соломенную головку и уставившись на стол, на свои стиснутые пальцы. Маккиннон взял её за руку и осторожно встряхнул. - Джанет.
Она подняла голову.
- Да, Арчи?
Её глаза блестели от слез.
- О боже! - Маккиннон вздохнул. - И ты туда же. - Он вновь покачал головой и некоторое время молчал. - Послушай, Джанет, эти парни знали, что делают. Они понимали, что рискуют жизнью, что их могут сбить германские противовоздушные батареи или ночные перехватчики. Тем не менее, они пошли в авиацию и имели на это полное право. И вам хорошо известно, что это были не налёты на единичные объекты, а бомбёжка больших площадей, и вы понимаете, чем это сопровождается. Оплакивая с Мэгги самих себя, вы могли бы также оплакивать и родственников всех тех тысяч невинных жертв, которые остались в Гамбурге после налетов королевских военно-воздушных сил. Вы могли бы оплакивать всё человечество.
Две слезы скатились по её щекам.
- Вы, Маккиннон, бессердечное чудовище.
- Такой уж я есть. - Он встал. - Если я кому-то понадоблюсь, я буду на мостике.