- Чудак! Ведь ты играл в войну, а я тебе подыгрывал… - засмеялся дядя Яша, но оборвал свой смех, взглянув в ставшие темными-темными Юрины глаза.
- По-твоему, Кутузов тоже играет в войну? - накинулся на него Юра. - И Наполеон? И Денис Давыдов, и Милорадович, и Багратион, который уже погиб, и Коля Берсенев?
- Да знаешь ли ты, балда турецкая, когда была война с Наполеоном? - сказал дядя Яша, с улыбкой подходя к Юре.
Но тот отстранился:
- Знаю! В двенадцатом. Поэтому я удивился, почему у нас никто не идет воевать! А когда я спросил тебя, какой сейчас год, ты сам мне сказал, что оружие тебе нужно и что год сейчас двенадцатый!
Дядя Яша смутился, захлопал себя по бедрам руками и, хохоча, стал приговаривать:
- И снова повторяю - двенадцатый, двенадцатый, двенадцатый! Ну и балда! Ох, балда турецкая!
Отец строго прикрикнул на дядю Яшу. Тот смутился и замолчал.
Но Петр Зиновьевич не собирался сейчас нападать на младшего брата, хотя бабушка уже готовилась вступиться за любимца. Отец предложил Юре рассказать обо всем по порядку.
Вначале всех удивило, почему Юра так подробно рассказывает о похождениях Коли Берсенева и других героев двенадцатого года.
- Потому что я ничего не выдумал, - объявил Юра. - Обо всем этом бабушка читала мне из журналов, и мама читала, и тетя Галя. Все журналы, не только "Задушевное слово", пишут про войну с Наполеоном. Там и про Колю Берсенева написано, и про маленьких ополченцев, и про сожженную Москву, и про гибель "Титаника"… Разве я неверно говорю?
- Выходит, я во всем виновата! - возмущенно воскликнула бабушка.
- А если двенадцатый год и война с Наполеоном, - продолжал Юра, - так почему же никто не идет воевать? Ну, у тебя, папа, училище. А дядя Яша? Ясно, что он изменник и трус! А Коля Берсенев молодец! Но он меня не сразу поборол, когда со своим отцом к нам приезжал. Помнишь? Они еще между собой по-французски разговаривали. Потом ему этот французский язык помог, когда он с Фигнером…
Отец притянул Юру к себе, поставил между колеи и, глядя в широко открытые сердитые синие глаза сына, начал объяснять:
- Глупый мой! Коля Берсенев, который к нам приезжал, был другой, может быть правнук того, который жил во времена наполеоновского нашествия в тысяча восемьсот двенадцатом году, сто лет назад! Ты просто спутал. Понимаешь? Все это было сто лет назад!
Обескураженный Юра слушал и с негодованием думал: "Сами называли "двенадцатый", а виноваты другие. Говорили бы: сейчас тысяча девятьсот двенадцатый!" А все-таки жаль, что Коля Берсенев, с которым он боролся, оказался не настоящим.
- А теперь, - сказал отец, - иди-ка ты, опоздавший на сто лет, в свою комнату и отдыхай.
- А мы, - свирепо потирая руки, начал дядя, - мы останемся здесь и будем сурово судить тебя. Знаешь, что делают с такими, кто поднимает руки на жандармов, на слуг его императорского величества, царя всея Великия, Малыя и Белая Руси и прочая и прочая? Революционеров сажают в тюрьмы, ссылают на каторгу, ве-ша-ют! Тебя тоже, наверное, приговорят к казни, - сказал он, почему-то глядя на тетю Галю, возмущенно вышедшую после этого из комнаты. - По меньшей мере, по мнению некоторых, таким просто надо отрубить язык…
Мама закричала на дядю Яшу. Как он смеет, отдает ли он себе отчет, где и когда можно паясничать?! Папа тоже хотел высказать свое мнение, но, видимо, раздумал и только хмыкнул. Юра вышел. Бабушка стучала палкой об пол, сердилась и, кажется, заступалась, но не за Юру, а за дядю Яшу.
Юра вбежал в детскую и остановился у столика, над которым висела полка с его библиотечкой. Дрожащими руками он схватил свои любимые журналы, в которых описывались ратные подвиги Коли Берсенева и других героев, швырнул их на стол и начал рвать на мелкие кусочки. "Конечно, попадет за это, - мелькнуло у него в голове. - Ну и пусть!"
Сложив клочки бумаги, он понес их в коридор, чтобы выбросить все в мусорный ящик за дверью, но вовремя заметил в коридоре кухарку Аришу с вязаньем в руках. Ариша никогда здесь раньше не сидела. "Ага, - подумал Юра, - поставили часового сторожить меня, чтобы не убежал". Вспомнив, какие у Ариши железные руки, Юра решил: "Ну что же, мусор можно выбросить и потом, а сейчас надо узнать, что там". Он по-пластунски прополз за стулом Ариши в столовую, пролез под длинным обеденным столом и еле удержался, чтобы не ущипнуть противную Нину за ее толстую ногу. Стиснув зубы, он прополз мимо и очутился в гостиной. Здесь уже не было никого. Пробежать по ковру и юркнуть под диван, стоявший у двери папиного кабинета, было делом одной минуты.
Громкие возбужденные голоса были отчетливо слышны.
- Мальчик чрезмерно впечатлителен, горяч и непомерно активен. От таких, если за них не взяться, всего можно ожидать! - Это тетя Галя.
А вот мама. Опять о том же самом! Неужели ей не надоело? Все уже знают, как он, прослушав сказку Киплинга "Отчего у слона такой длинный хобот", решил исправить Оксане ее курносый нос - вцепился в него и стал тянуть изо всех сил, не обращая внимания на ее истошные вопли, пока не прибежала мама. Нос у Оксаны распух, но нисколечко не вытянулся. А этот врун Киплинг утверждает, будто крокодил, схватив слона за нос, вытянул его в такой длиннющий хобот.
Теперь мама сердится на дядю Яшу:
- Ну как ты, Яша, мог так глупо подшутить над мальчиком? Надо было ему сразу объяснить, а ты его спровоцировал своими глупыми шутками!
"Спро-во-ци-ровал!" - это надо запомнить.
А что дядя Яша? Он очень сердится:
- Во всем виноваты журналы. Дикая свистопляска ура-патриотизма, рассчитанная на купцов и дворников. Столетие праздновать надо, но нельзя так казенно и глупо писать в детских журналах о войне!
Ага, оправдывается!..
- Надо разобраться, откуда у малыша столько злости, упрямства и стремления к героизму. Ведь его идеал - герой! А все-таки, вы как хотите, он молодец! На жандарма!.. Нам бы таких в университет! Потеха! А наказать? Тут уж не мне советовать. Сам наказанный. А смотреть, конечно, за ним надо, и построже.
Теперь бабушка:
- Нечего было так рано выписывать для ребенка журналы да накупать столько книжек! Начитался, наслушался, вот в головке и получился ералаш. И без них люди живут-поживают, добро наживают. Все зло от этих книг! Запрятать их подальше! А наказать Юру надо!
А про Колю Берсенева сама мне и читала. Эх, бабушка!..
Дальше Юра расслышал только неизвестно чьи слова:
- Наказание должно соответствовать вине…
Проснулся он поздно утром, когда его вытаскивали из-под дивана.
Увидев столпившихся маму, папу, тетю Галю, дядю Яшу, Нину, Оксану, бабушку и кухарку Аришу, он вспомнил, как дядя Яша говорил, что тех, кто поднимает руку на царских слуг, обязательно казнят. Неужели ему отрубят язык?
Мама обнимала, целовала его и плакала. Бабушка тоже плакала. Даже тетя Галя ласково гладила по голове…
"Прощаются перед казнью". Юра еле-еле сдержался, чтобы не заплакать от жалости к себе. Потом посмотрел еще раз на всех и, собрав все свое мужество - он старался в эту минуту не думать ни о чем другом, - твердо произнес:
- Я готов!
- Сначала умойся, а потом пойдем пить чай. Мы тебя искали всю ночь. Твое вторичное исчезновение нас окончательно перепугало, - сказал отец и, взяв его за руку, повел в детскую.
Глава II. МАУГЛИ, ИРА - ЧЕРНАЯ ПАНТЕРА И ДРУГИЕ
1
Тетя Оля, младшая сестра Юриной мамы, появилась в доме Сагайдаков спустя полгода после того, как Юра отправился на войну с Наполеоном. Но разговоры о ее приезде начались намного раньше - как только было получено большое письмо от Юриного деда, маминого и тетиного отца. Прежде учитель, а теперь пенсионер, он жил на небольшом хуторе под Полтавой. Пришло письмо и от самой тети Оли, затем второе, третье. И так все чаще и чаще посылались и получались письма.
Юра и раньше знал из разговоров за столом, что тетя жила "неустроенно" в далеком, холодном Петербурге, на каких-то курсах "одолевала науки" и за что-то боролась.
А тут вдруг при каждом начинавшемся разговоре о тете Оле детей выпроваживали. Эта таинственность до такой степени распалила Юрино любопытство, что он теперь только и думал о том, как бы разведать на этот счет что-нибудь новое. Он не раз слышал от мамы, что подслушивать чужие разговоры нехорошо. Он и сейчас не подслушивал. Просто, когда взрослые уединялись в какой-нибудь комнате, в нее сначала "случайно" влетал его мяч, а затем уже вбегал и он. Все сразу умолкали. И Юра схватывал лишь обрывки фраз, в которых многое оставалось непонятным: "эмансипация, пагубное свободомыслие, сходка, обыск, левые взгляды, провокатор". И еще слышал, что тетю откуда-то исключили почти с волчьим билетом, а могло быть и еще хуже. (Интересно, как это с волчьим? Она, что же, теперь на волков охотиться будет с таким билетом?) При ее способностях тетя могла бы стать какой-то Софьей Ковалевской, а теперь пусть совершенствует языки, может учиться в Париже, стать женщиной-врачом…
Вся семья очень волновалась неизвестно почему. И Юра снова и снова повторял свои уловки.
Мама как-то даже рассердилась:
- Сколько раз тебе говорить, непослушный мальчишка, чтобы ты ушел и не мешал! - и вывела Юру за руку из комнаты.