* * *
– Ты с Аллой поговорил? – Бронникова стрельнула глазками на Витю, а потом вновь опустила взгляд вниз, на чашку с глясе.
– Да, конечно, – улыбнулся Смолин, рассматривая ее красивые длинные пальцы с едва заметным маникюром.
– И что решил?
– Ты знаешь, о чем шла речь?
– Конечно. Алла – моя подруга.
– Ну вот, никакой интриги…
– Да уж, – улыбнулась Аня.
– Ничего. Я пока ничего не хочу решать. Хочу насладиться временем, проведенным с тобой.
Бронникова вновь подняла на него взгляд и спросила с напускной серьезностью:
– Как же это вас так вштырило-то, а? Молодой человек?
– Сам в шоке.
– Давно я такого не слышала… "Насладиться временем, проведенным с тобой…" У вас в Питере все так разговаривают?
– Да, – ответил Смолин, – все.
– Надо съездить… Давно не была. Считай со студенчества.
– Так поехали.
– Куда? – испугалась Аня.
– В Питер. С нами. Конец октября – я, может, успею прыгнуть на заочку в Герцена. Тем более мне твоя Алла Николаевна телефончик какой-то дала. А у нас все решается телефончиками да звоночками. По городу полазим, вспомнишь студенчество. А потом вернемся.
– Решил все-таки… – улыбнулась Аня, поглядывая на подоконник. Там в любезно предоставленной персоналом кафетерия вазе стояли разлапистые лилии.
– А чего тут решать? Мне еще никогда так… – Смолин задумался на секунду, подбирая правильное слово (первое, что влетело на язык, было матерным). – Так хорошо не было. Никогда.
Бронникова рассмеялась:
– И ведь нет предела совершенству!
Рассмеялся и Смолин:
– И это мне говорит человек, у которого на телефоне мелодия Саймона…
– Да чего ты к ним прицепился? Хорошие ребята!
– Ну да… – не без доли иронии, но все-таки согласился Смолин.
– Слушай, я сейчас с тобой никуда не поеду. Не хочу. Да и Киселева не отпустит.
Она поглядела в окно, на улицу Розы Люксембург, сквозь вазу с цветами и сквозь стекло, забрызганное каплями недавнего дождя, а когда повернулась обратно к Вите и посмотрела в его глаза, увидела в них невообразимую грусть. И добавила:
– А ты возвращайся скорей. И если вернешься – у нас будет второе свидание. Обещаю. А второе свидание – это ведь гораздо серьезнее, чем первое. Если ты, конечно, понимаешь, о чем я…
Грусть в глазах Вити сменилась радостью, однако он, стараясь соблюдать приличия, произнес невозмутимо, прищурившись, как Клинт Иствуд:
– Конечно, детка. Я все понимаю. Даже больше, чем тебе кажется.
Анна хихикнула:
– И пожалуйста, Витенька, сделай что-нибудь со своей прической! Смени имидж! А?
Смолин, который обычно болезненно воспринимал упреки относительно внешности, тут почему-то, наоборот, обрадовался такому вниманию, но опять постарался скрыть это под маской легкой иронии.
– Ничего не имеешь против каре? – невозмутимо поинтересовался он, делая глоток кофе. Бронникова серьезно согласилась:
– Да хотя бы и каре. Но лучше – под Котовского.
Смолин впился в нее взглядом, надеясь увидеть характерные признаки шутки на лице, но не увидел ничего, кроме сосредоточенности. Бронникова продолжала, не обращая внимания на его пронизывающий взгляд:
– А кстати, как ты планируешь уехать в Питер без документов?
– Не думал еще. Не знаю.
– Я зато знаю.
– И как?
– Вот, держи. – Аня порылась в сумочке. – Это паспорт Коли Завьялова.
– И?..
– А Коля Завьялов сейчас лежит у меня в отделении. И будет еще лежать минимум неделю. Он лысый, как бильярдный шар, а на паспорте – глянь, волосатик. И возраста твоего. Короче, по нему улетишь, а из Питера мне вышлешь. Желательно DHL. А то отправишь "Почтой России" – и придется Коле у меня в отделении Новый год отмечать. А может, и не один.
Смолин улыбнулся в ответ:
– Доверяет тебе пациент…
– Ага. Интересно, а если бы ты лежал у меня в отделении, а Коле Завьялову ну очень был бы нужен паспорт, ты бы дал? На время?
– Тебе – да, – признался Смолин.
– Понятно, – улыбнулась Аня.
Им принесли счет, и Смолин оплатил его, сверкнув красной купюрой, полученной от Дмитриевского. Теплые глаза Бронниковой продолжали смеяться.
Он добрался до квартиры около семи вечера. Проводил Аню до дома. Подниматься не стал, да его и не приглашали, прощального поцелуя тоже не было, только веселое "сообщи, когда будешь уезжать". Но все равно встреча оставила приятные следы, и в квартиру Смолин зашел в превосходнейшем настроении. А там тоже все оказалось более чем в порядке: кухню заполнял аромат недавно поджаренного мяса, на столе стояла чуть запотевшая бутылка водки, рюмочки, тарелка с вареной картошкой и зелень. Мясо, видимо, доходило в сковородке на плите.
– О, – обрадовался появлению друга Василий, – ты как чувствовал…
Дмитриевский молча осмотрел пришельца и, достав еще одну рюмку, сел за стол.
– А может, не надо? – улыбаясь, спросил Смолин.
– Может, и не надо… – ответил Денис, разливая водку. – А может, и надо…
Витя уселся за стол, а Вася раскидал мясо по тарелкам. Выпили молча. Потом Смолин прервал тишину, наливая еще по одной:
– Наверное, все-таки надо…
– Наверное, да… – улыбнулся Денис, а Смолин протянул ему свой новый паспорт.
– Ух ты, – рассмеялся Дмитриевский и поднял рюмку. – Ну что же, давайте выпьем за замечательного человека, – сверился с документом, – Николая Завьялова, и дай бог ему скорейшего выздоровления!
– Откуда вы зна… – начал было Смолин, но не стал продолжать, а просто выпил и закусил лучком.
Удивительное дело, но в магазин ребята больше не бегали. Допили водку, доели мясо, потом Денис отослал фотографию паспорта Завьялова своей знакомой для покупки билетов, и они всей компанией двинулись перекурить на балкон.
– Денис Александрович, а можно личный вопрос? – спросил захмелевший больше других Василий.
– Личный? Ну попробуй…
– Мы давеча в церковь заходили, помните, и вы там что-то шептали вроде, молились как будто… Я заметил… Извините уж…
Вася немного покраснел, а Денис как ни в чем не бывало улыбнулся:
– Да уж. Совсем личный… Я не просил. Я – благодарил.
Вася молча и непонимающе смотрел на Дмитриевского. Тот же, помолчав минутку, пояснил:
– Лучшая молитва – это молитва благодарности. Когда начинаешь понимать, что на самом деле у тебя уже есть все что нужно, просто надо глазки чуть пошире открыть, чтобы увидеть. Вот тогда и ничего просить не хочется, а только благодарить.
А еще через час Денису прислали электронные билеты, и Смолин, изучив свой (а точнее, Завьялова), написал Бронниковой сообщение: "Улетаем завтра в 18.15. Из города надо выехать в 14.00". Та ответила через минуту: "ОК. К двум приеду за ключами". А он хотел было сострить, написать что-нибудь вроде "считаю секунды до нашей встречи", но вспомнил ее серьезный вид при прощании и не стал. Потом передумал и снова схватил телефон. А затем махнул рукой, убрал его и отправился спать.
Глава 6. В домике
1
В понедельник около десяти утра Дмитриевский сидел в своем офисе, в переговорной, и молча рассматривал Георгия Александровича. Тот нервно покручивал начинающие седеть усики и безмолвствовал. Денис опередил его вопросом:
– Георгий Александрович, где Рогачева?
– Я не могу найти эту … – Он матюгнулся и продолжил свое занятие, а Денис с жадностью вглядывался в него, выискивая хотя бы намек на юмор или блеф. Но не нашел ни того ни другого, хотя с чувством юмора у Георгия Александровича было все в порядке. Тот закрутил ус в подобие ракетной боеголовки и спросил, пристально глядя в глаза Дмитриевскому:
– До меня докатилась информация, что сделка по Фаруху пошла…
– Да, Георгий Александрович.
– Расскажешь, как это удалось?
– Конечно. Я вам расскажу даже больше, – улыбнулся Денис и вкратце поведал Георгию о поисках Рогачевой и о своих дальнейших приключениях. Тот выслушал все молча, без видимой реакции, и лишь второй ус с каждым движением его сильных пальцев превращался в нечто похожее на первый. Дмитриевский завершил рассказ, и в переговорной повисло молчание, которое в итоге прервал Георгий:
– У меня комвзвода был в Афгане, Мишка Пантелеев. Любил повторять: если всунул куда-нибудь и видишь, что не туда, не высовывай слишком резко. Тихонечко, по чуть-чуть. А как полностью вытащишь – беги. Ты по этому же принципу решил сработать?
– Не уверен. С моей стороны исходили, как модно сейчас говорить, лишь ответные меры. Принуждение к миру.
– Ладно, – проворчал Георгий, – ты мне скажи, зачем тебе Рогачева после всего этого?
– Хочу предложить ей работу, – пояснил Денис. – Насколько я понимаю, у меня трудоустроен вымышленный персонаж. А реальная Рогачева – вроде как у вас.
– Твою мать! – не выдержал тот. – Ты в своем уме?
– Абсолютно, – ответил Дмитриевский.
Георгий опять уставился на Дениса, как будто лишний раз решил удостовериться, что тот действительно в своем уме и говорит правду:
– Слушай, у меня какое-то двоякое ощущение… Хочется тебе врезать по пятой точке за то, что ты так себя повел. И обнять. Все-таки еще пять минут назад на мне висело полмиллиона евро долга.
– Себе, Георгий Александрович! – теперь не выдержал Денис. – Себе влепи по пятой точке! Кто первый начал в зарницу играть? Пионер хренов… А я мог еще пару дней тебя за нос водить, поэтому либо второй вариант, либо нейтральный.
– Ну и славненько, – улыбнулся Георгий, – наконец-то мы с тобой на "ты".
– Да? А я и не заметил…