- Я был на оперативном совещании в райотделе. А заявление она оставила?
- Нет. Сказала, сама еще придет.
- А какого характера жалоба?
- Насчет быка…
В трубке смешок и замешательство. Потом:
- Вы сами разберетесь. Баба настырная. С ней посерьезней.
- Спасибо.
Через пять минут Ксения Филипповна заглянула ко мне.
- Будут спрашивать, я пошла до почты. Сашка, внучек, школу закончил. Надо поздравить.
- Конечно, Ксения Филипповна. Скажу.
Я видел, как она спустилась с крыльца и пошла на больных ногах через дорогу. И понял, почему насчет Ледешко она звонила: ей было трудно лишний раз выбираться из своего кабинета.
Трудно. Но не для внука.
…Вернулась она скоро. Я, заперев свою комнату, вышел на улицу. Закатил в тень старой груши свой новенький "Урал", еще с заводскими пупырышками на шинах и медленно направился к магазину.
Сычов с приятелем сидели на корточках по обе стороны входа в тир. Сычов напряженно ждал, поздороваюсь я с ним или нет. Я поздоровался. Он медленно поднялся с корточек и протянул руку.
- Осваиваешься, лейтенант?
- Знакомлюсь, - ответил я.
- Ну и как, власть? - расплылся в улыбке парень в майке и сунул мне руку лопаточкой.
- Нормально. - Пришлось поздороваться и с ним.
Им хотелось поговорить. Но я проследовал дальше.
В магазине тускло светила лампочка и стоял аромат хозяйственного мыла, керосина, дешевого одеколона и железа. Здесь торговали всем сразу. - и хлебом, и галантереей, и книгами, и гвоздями, и даже мебелью.
Продавщица Клава Лохова, сухопарая, лет тридцати пяти, с большим ртом и глубокими, как у мужчины, складками возле уголков губ, болтала с двумя девушками. Увидев меня, она приветливо улыбнулась.
Девушки притихли. Стрельнули любопытными взглядами.
Одну из них я знал. Вернее, сразу заприметил из моего окна. Она работала в клубе. В библиотеке. Стройненькая. Ладненькая. Беленькая. Теперь я впервые видел ее так близко. Бог ты мой, и бывают же такие синие глаза! Васильки во ржи…
Клава продолжала говорить. И беленькую называла Ларисой.
Я рассматривал допотопный трехстворчатый шифоньер, большой и пыльный, загородивший окна магазина.
- Берите, товарищ лейтенант. Недорого возьму.
- Пока не требуется, - спокойно ответил я.
- Кур можно держать, - не унималась Клава. - На худой конец - мотоцикл…
Девушки прыснули. Я не знал, что ответить. Похлопал по дверце шкафа и сказал:
- Сколько дерева извели…
- Всю зиму можно топить! - вздохнула Лохова. - Завозят к нам то, что в городе не берут. Разве колхозники хуже городских? Им даже лучшее полагается за хлебушек…
Девушки вышли, и мы остались с продавщицей одни.
- Правильно вы говорите, - подтвердил я.
- А то! - обрадовалась Клава. - Вон, люди недовольные, думают, что я товары сама выбираю…
- Неправда, люди вами довольны, - улыбнулся я. - Всем довольны. Но есть одна загвоздочка…
- Что еще? - насторожилась Клава.
- Вы, я вижу, женщина работящая. А вот муж ваш…
Лицо у Клавы стало суровое. Видимо, не только я говорю ей об этом.
- А что муж? - вспыхнула она. - Что вам мой Тихон сделал плохого?
- Ничего плохого, - сказал я как можно миролюбивее. - Только ведь у нас все работают. В колхозе рук не хватает.
- У вас есть жена?
- Нет, не обзавелся еще.
- Тогда другое дело, - усмехнулась она, как бы говоря, что я ее не пойму. - Может быть, он больше меня вкалывает.
- Это где же?
- Дома; вот где! И обед приготовит, и детей накормит, а у нас их трое. Приду с работы, руки отваливаются, а он на стол соберет, поухаживает.
- Несерьезно вы говорите, товарищ Лохова. Это не дело для мужчины.
- У нас по закону равноправие, - парировала Клава. - Чи мужик деньги в дом несет, чи баба, не важно стало быть.
- Нет, важно.
- Так что, товарищ участковый, прикажете тогда мне работу бросать? Я несогласная. Работа моя мне нравится, сами говорили, люди не жалуются. А какую пользу в колхозе мой Тихон принесет, еще по воде вилами писано. Уж лучше пускай дома сидит. Моей зарплаты нам хватает. И мужик он вдобавок такой, каждой бабе пожелаю.
Я не знал, что ей возразить. Хорошо, в это время зашла за покупками какая-то бабка.
- И нечего записывать его в тунеядцы, - закончила Клава. - Нассонову я тоже об этом сказала. И всем скажу…
Я поспешил на улицу.
- Зеленый… - проскрипела мне вслед старуха. Я это услышал и выругался про себя. А та добавила: - Но симпатичный.
Тоже ни к чему, раз речь идет об официальном лице.
Я пошел к сельисполкому, размышляя о словах Лоховой. Действительно, придраться к ней было трудно. Рассуждала она логично. Как поступать в таких случаях? Не знаю. Но поговорить с Тихоном надо. Только с умом.
Из кабинета я посмотрел в окно. Лариса стояла около клуба и с откровенным любопытством смотрела в мою сторону, козырьком приложив руку ко лбу.
В это время зашла решительного вида старуха и без приглашения прочно устроилась на стуле.
- Здрасьте, товарищ начальник. Слава богу, вы теперича тут порядок наведете. Нет на них управы! - погрозила она куда-то пухлым кулачком. Потом развернула чистенький, беленький платочек и положила на стол потертый на сгибах лист.
Документ удостоверял: колхоз заключил настоящий договор с Ледешко А. С. о том, что принадлежащий ей бугай симментальской породы, по кличке Выстрел, находится в колхозном стаде для производства племенного молодняка, за что Ледешко А. С. положена плата…
- Товарищ Ледешко, изложите суть дела.
- Наизлагалась во! - провела она ребром ладони по своему горлу. - Крайнихина Бабочка корова разве? Тьфу, а не корова! Ни молока, ни мяса…
- Кто такая Крайниха и какие претензии вы к ней имеете?
- Суседка моя, Крайнова. Завидно небось, что мой Выстрел в стаде законно, а ее коровешка без всякого права. Покалечила она моего бугая.
- А Крайнова при чем? - не удержался я и повысил голос.
Ледешко насупилась.
- И вы, значит, заодно с ними… - Она стала заворачивать в платочек договор с колхозом. - Ладно. В район поеду, там разберутся.
Я вздохнул.
- Хорошо. Пишите заявление.
Ледешко уселась за бумагу с явным удовольствием.
- И еще этот Чава.
- Какой Чава?
- Пастух. Сергей Денисов, - поспешно поправилась Ледешко. - Цыган, между прочим…
- Цыгане, русские - все равно.
- И я так же думаю, товарищ начальник, - подхватила жалобщица. - Все и должны держаться наравне. А вот Чава этот изводит моего бугая. Сами, говорит, гоните его в стадо. А за что, спрашивается, ему колхоз денежки платит? Между прочим, их личная корова тоже в колхозном стаде.
Наконец, Ледешко ушла. На душе было грустно.
"Ну, Дмитрий Александрович, тебя можно поздравить с первым делом! Здесь тебе и разгадка рокового преступления, и погоня за хитрым, коварным и опасным рецидивистом…"
А какие мечты роились в моей голове четыре года назад! В зеленом Калинине, с трамваями, троллейбусами, с Волгой, одетой в бетонные берега.
Друзья мучились, какой институт выбрать. А я уже твердо знал: моя профессия - следователь. И подал документы в МГУ на юридический факультет, но, увы, не прошел по конкурсу.
Два года службы в армии. Потом учеба в Москве. Только не на Ленинских горах, в МГУ, а в Черкизове. Сосватал меня в школу милиции кадровик из Калининского областного управления внутренних дел, заверив, что следователем можно стать и таким путем.
…И вот я достаю новую, чистую папку, вкладываю в нее заявление Ледешко и пишу: "Дело о…"
Долго и безрезультатно мучаюсь над дальнейшей формулировкой.
И первая папка ложится в сейф безымянной.
Чтоб разобраться с этим делом, надо съездить на хутор Крученый, расположенный в нескольких километрах от станицы.
Вечера здесь хорошие. Они мне понравились сразу. Нагретая за день степь прибоем накатывает на станицу теплый воздух, повсюду разливая благодать. И тишина. Ее лишь изредка нарушают сытое похрюкивание соседской свиньи или перебрех собак.
Выпив стакан парного молока, доставляемого мне по договоренности соседкой, я чинно прошествовал в клуб под взглядами станичников, коротавших время на завалинках за лузганьем семечек.
Публика неторопливо прохаживалась возле клуба в ожидании киносеанса. Я для порядка заглянул во все закоулки. Ларисы не было.
Перед самым сеансом к крыльцу подскочил верхом на лошади молодой парень. Его чистая белая сорочка была плохо выглажена, брюки пузырились на коленях. И только сапоги сверкали зеркальным блеском.
Он чем-то сразу останавливал на себе взгляд. И когда лихо спрыгнул на землю, стало видно, как он выделяется среди ребят. Парни тоже были загорелые, тоже в белых рубашках. Но он отличался природной, более жгучей смуглотой. Густая шапка крупных кудрей, блестящие глаза и ослепительные зубы. Лед и пламень!
- Привет, Чава! - крикнул кто-то из ребят.
Парень приветливо помахал рукой и, привязав к дереву коня, легко вбежал в клуб. Я вошел следом.
Вот, значит, каков Сергей Денисов, колхозный пастух. Мне хотелось подойти к нему и поговорить о жалобе Ледешко, но я понимал, что сейчас не время.
В фойе среди девушек не было той, которую я хотел увидеть.
Сергей Денисов тоже кого-то выискивал. Я скоро потерял его из виду, так как прозвенел третий звонок и зрители быстро заполняли зал.