- Нет! - возразил воевода. - Тебе надобно пойти на битву, только когда протрубит рог вражий! Штоб по думкам моим ратным сеча с козарами случилась. Нам о перемоге над ворогом лютым мыслить надобно, а не об удальстве молодеческом. А потому, витязь Будила, в поле выйдешь, как час твой приспеет. Для поединка же обрядись крепко. Бери, што любо: коня, бронь аль меч добрый!
- Благодарствую, воевода. Только бронь яз надену свою, привышную. Копие мне отковал доброе трубчатое, с рожном-буестью дружец мой Мичура. Рубиться же я люблю секирой, она у меня добрая... А за коня поклон тебе, воевода! Накажи оседлать Лешего. Жеребец сей крепок, неукротим и к поединкам приучен.
Глава третья
Хазары пришли
Передовая орда кагана-беки Урака из трех тысяч всадников появилась у стен Переяслава с восходом солнца на следующий день. Две сотни стремительных наездников на горбоносых карабаирах подскакали к северным воротам крепости и осадили коней перед мощной бревенчатой башней у самого края широкого, заполненного водой, рва. Один из кочевников, в зеленом шелковом архалуке поверх блестящего пластинчатого панциря, в косматом шлеме, сухой, черный и узкоглазый, крикнул:
- Эй, коназ Селюд! Покажись!
- Чего тебе? - встал на виду воевода.
- Отдай Хазран-тархана. Некогда нам, в Куяву спешим. Не отдашь, с колодкой на шее поведу тебя по тропе невольников!
- Один уже водил, - усмехнулся воевода. - А теперь сам ту колодку на шею себе нахлобучил. Похваляйся не со двора на сечу едучи, а на двор въезжаючи!
- Чего ж ты, коназ Селюд, на бой не идешь, а как сурок в норе спрятался, - ответил уязвленный хазарин. - Боишься должно быть. Выходи в поле с силой Шад Хазара Наран-Итиля померяться! Я вызываю тебя, коназ Селюд! Я, Хаврат-эльтебер Грозный!
- Повремени малость со своим собакой Итиль-ханом. Подавится он русской костью во веки веков...
- Держи тогда, коназ Селюд! - и из свиты хазарского хана выпорхнула вдруг стрела и со звоном отлетела от мгновенно подставленного телохранителем железного щита.
Тотчас на стене щелкнули тетивы тугих богатырских луков.
Хазары гикнули и отлетели от крепости в поле, поддерживая в седлах двух раненых товарищей. Один, убитый, волочился по земле, застряв ногой в стремени.
Русские ратники улюлюкали и разбойно свистели им вслед. Хаврат-эльтебер обернулся, погрозил кулаком. Свист и улюлюканье усилились.
- Лови его! Улю-лю-лю-лю!
- С коня упадешь! За хвост цепляйся, вояка! Ха-ха-ха-ха!
- Сапоги не растеряй! Гы-гы-гы-гы! Ха-ха-ха! Оказавшись на безопасном расстоянии, Хаврат-эльтебер крикнул:
- Клянусь Мухаммедом и его святыми сандалиями, я возьму этот проклятый город еще до захода солнца!..
Хазарский стан раскинулся на Воиновом токе, в двойном полете стрелы от северных ворот Переяслава. Кочевники с опаской поглядывали ыа мощные земляные валы и высокие бревенчатые стены с частоколом наверху.
Издалека хазарский стан походил на потревоженный осиный рой. Суетливо переливались из конца в конец поля разноцветная масса коней и людей. Посверкивали кольчуги на воинах, выделялись яркие пятна попон, проблескивали наконечники копий, колыхались на слабом ветру бунчуки беков.
Но большинство степняков были одеты в рваные овчинные полушубки без рукавов или в стеганые матерчатые халаты, подпоясанные кушаками. Кое-кто в шлемах, другие с непокрытой головой. Длинные до плеч волосы, наголо обритые головы или выбритые наполовину с заплетенными позади косицами.
Мимолетного взгляда было достаточно, чтобы понять, сколь разношерстное воинство двинул каган-беки Урак на Русскую землю. Здесь были представители почти всех народностей, составлявших многоликий Хазарский каганат. Помимо самих хазар - крымские готы и кара-булгары, ясы, касоги, таласы, саксины, буртасы, бояндеры, печенеги и булгары камские. На полудиких косматых низкорослых конях, покрытых порой вместо седел бараньими или коровьими шкурами, кочевники непринужденно и ловко обходились без поводьев и стремян.
Особняком от всех расположились всадники в богатом вооружении, в голубых, зеленых или желтых архалуках, в блестящих кольчугах со стальными нагрудниками. У каждого по два арабских или нисийских скакуна - коренной и заводной - в позолоченной сбруе; деревянные седла с высокой передней лукой, широкие железные стремена - все украшено золотыми и серебряными накладками, самоцветами. Прямые, чуть загнутые к концу сабли с узкими длинными клинками из ширванской, хорезмской или дамасской стали вложены в ножны из тисненой, орнаментированной драгоценным металлом кожи. Боевой пояс обтягивал стан каждого богатого воина, на нем - чеканные бляшки и подвески. Каждая бляшка - знак воинской доблести, она давалась за одного убитого или плененного врага. И чем больше бляшек имел воин на своем боевом поясе, тем большим почетом он пользовался.
И уж совсем героем был тот, кто носил на поясе подвески-наконечники. Даже среди великолепных воинов из свиты самого Хаврата немногие имели по две-три подвески. А у сотника Джанги Ан-Насира, араба в белой чалме поверх стального шлема, было одиннадцать подвесок, говорящих об одиннадцати победах богатура в поединках.
Этих прекрасных наездников в Хазарии звали ал-арсии, то есть "златоцветные воины". Они составляли войско самого кагана-беки. В передовой орде, начальником которой после пленения Хазран-тархана стал альтебер Хаврат, их было пятьсот человек. Большинство ал-арсиев возглавляли отряды простых кочевников, и те боялись этих грозных воинов и подчинялись им беспрекословно.
Пока по приказу эльтебера его воины готовились к штурму крепости, сам он возлежал на ковре в тени огромного дуба, росшего на холме посреди Воинова тока. Проворные слуги накрывали дастархан, а полководец тем временем вел неторопливую беседу с хорезмийским богатуром Абалгузи-пехлеваном. Огромного роста, с выпуклой грудью, с изрытым оспой рутинным лицом, с тусклыми полусонными глазами и лысиной, просвечивающей сквозь редкие пепельные волосы, знаменитый поединщик, казалось, оставался безразличным к словам Хаврата. А тот рассказывал:
- В войске кагана-беки Урака двенадцать тысяч ал-арсиев. Это на постоянной службе. И все они правоверные мусульмане. У них свой тумен-тархан, который передает кагану-беки все их желания и претензии. На место погибших или состарившихся воинов тумен-тархан принимает других. И хотя ал-арсиям платят немного, да и то в случае войны, живут они богато за счет набегов на соседние народы. Меч и меткая стрела несут им богатство...
А как только начнут дуть холодные ветры и застынут реки, ал-арсии разделяются на двенадцать орд, по тысяче в каждой, и во главе со своими бин-беки идут собирать дань с подвластных племен. Третья часть добычи идет воинам и делится в зависимости от заслуг и положения каждого. Да-а, отмеченные знаком Аллаха ал-арсии живут неплохо: по четыре жены имеют и много добра. Рабы пасут их скот и обрабатывают полученную от кагана-беки землю.
Но если кого из них поймают на воровстве или он припрячет часть добычи, тогда ему отрубают большой палец на правой руке и с позором выгоняют из войска. Однако пустым место ал-арсия надолго не остается...
- И все же почетнее и благороднее доли, - Хаврат-эльтебер благоговейно поднял палец, - чем быть тургудом в войске самого Великого Кагана Царя-Солнце Шад-Хазара, нет. Все тургуды ходят в золоте и серебре. Им платят по тысяче динаров в год.
Кроме того, часть добычи, взятой на войне, тоже идет им, если они даже не были в походе. Тургудов четыре тысячи, и все они живут в крепости Ал-Бейда, где стоит дворец Царя-Солнце. Глава над тургудами чаушиар-каган, а над чаушиар-каганом, кроме самого Великого Шад-Хазара Наран-Итиля, никого нет. - Хаврат-эльтебер вздохнул. - Тургуды безнаказанны перед людьми и судимы могут быть только самим чаушиар-каганом. Они ездят на лучших арабских скакунах четырех цветов: красного, белого, пегого и вороного...
- Почему так? лениво осведомился Абалгузи-пехлеван.
- На красных конях ходит личная охрана самого Шад-Хазара Наран-Итиля - царя над ста царями, Живого Бога всех хазар!. На белых жеребцах ездит тысяча тургудов охраны Звезд Царя-Солнце -е его жен, их двадцать пять, - и наложниц, которых у Шад-Хазара шестьдесят: все они, и жены и наложницы, дочери царей подвластных народов... Пегие кони носят на себе личную охрану чаушиар-кагана. Последняя тысяча сидит на черных как ночь карабаирах - это вестники смерти. В битвах они последними вступают в бой, сея ужас и смерть. А в мирное время черные тургуды исполняют приговоры, укрепляя свои сердца к крови и стенаниям жертв. Их все боятся...
- А ал-арсии могли бы с ними справиться, если бы того захотел Аллах? - спросил Абалгузи-пехлеван.