- Может быть, - отозвался Белов, которому впервые в жизни так легко и хорошо было просто быть рядом с любимой женщиной, говорить вроде бы и ни о чем, но в то же время о самом важном и самом нужном. Брести вот так, без всякой определенной цели, и желать прикосновения руки, плеча, ловить взгляд карих глаз, прислушиваться к тонким интонациям голоса, который за короткое время со дня их знакомства стал для него чуть ли не самым дорогим на свете. - Места в тайге действительно много, и люди здесь селились, основывая заимки, хутора, целые деревни. И я не знаю, кому помешали эти поселения: в шестидесятых, начале семидесятых годов людей вынудиди покинуть насиженные места. Последний житель деревни Ангаул Карнаухов, насколько я знаю, съехал в 1972 году.
- Чем же они здесь занимались?
- Основное занятие - охота, еще - рыбалка. Но и хлеб сеяли, держали скотину. Трудно жили, но вольно. Сильные были люди - на таких и стояла держава.
Владимир топил баньку, Людмила пребывала тут же, пыталась помогать, и выходило это у нее неловко, но мило. Она то и дело смеялась, он улыбался, и так они дожили до вечера, когда в чистой кедровой баньке поселился удивительный дух из всех присущих тайге запахов.
Между делом Белов сходил к лабазу, в подвал, достал вяленой сохатины, сала, каких-то солений, брусники, картошки, которую чистила уже Людмила. Наблюдать, как это она делает, было приятно, и он старался подойти к ней с такой стороны, чтобы она его не видела и не смущалась, а он мог спокойно наблюдать. К удивлению Белова, Людмила все делала ловко и правильно - всему этому ее научила мать, Леокадия Петровна.
В просторном доме было все устроено так, что сразу чувствовалось, что здесь живет охотник. На полу лежала большая шкура медведя, на стенах висели рога сохатых и две-три картины на охотничьи сюжеты. Большая русская печь была аккуратно обелена, с устроенными наверху полатями.
Посередине стоял круглый, старинной работы, стол с приставленными к нему табуретками. Здесь же имелось две кровати - обе деревянные. Имелся и телевизор, а на крыше Людмила приметила чашу спутниковой антенны - значит, хозяин не оторван от прочего большого мира.
"Вероятно, есть небольшая электростанция", - отметила про себя, так как с подобным уже встречалась, бывая на разных горных базах в нечастых поездках с друзьями. Конечно, ей приходилось сидеть у костра, ночевать в палатке, но то, с чем она сталкивалась ранее, казалось ей теперь чем-то игрушечным, придуманным, неестественным. Здесь же в нее входило нечто первозданное, большое, всепоглощающее и завораживающее. Она вдруг вспомнила некогда читанные у писателя Валентина Распутина слова о том, что в мире нет ничего такого, что можно было бы поставить рядом с Сибирью. Тогда она просто прочитала и не придала значения словам коренного сибиряка, решив про себя, что каждый кулик хвалит свое болото. Теперь же не могла не отметить точности определения известного литератора. Охотничье-промысловая база Владимира Белова с ее внешним и внутренним обустройством - это было нечто иное, чем все те базы, на которых она бывала прежде, где все устроено для отдыха и развлечений. И сам Владимир Белов мало походил на приехавшего сюда праздного гуляку, чтобы порасслабиться и поразвлечься. Так же, как и он, она исподволь с удовольствием наблюдала, как он носит в баню воду, дрова, растапливает печь, складывает корешок к корешку пихтовые лапки для веников и увязывает их в пучок. Как растапливает печь уже в доме, собирает продукты, попутно что-то говорит ей, и она согласно кивает головой.
И вот они уже в бане. И для Людмилы это уже совершенно новое испытание - испытание счастьем быть рядом с любимым человеком.
* * *
Последний вернисаж Николаю Белову не принес удовлетворения, и не потому, что закончился для него так трагически. Хаос и делячество в экономике, желание отдельных кланов пригрести как можно больше из накопленного предыдущими поколениями, повальное неисполнение принимаемых в стране законов в полной мере отразились и на культуре, вылившись в те тусовки, где разросшийся как на дрожжах так называемый шоу-бизнес правил бал повсеместно, охватывая коммерциализованное телевидение, театры, филармонии и даже допотопные клубы, каких в советское время было в изобилии в глухой провинции. Подлинное искусство было отодвинуто на задворки, и только самые яркие личности, приобретшие в недалеком прошлом громкие имена международного уровня, продолжали барахтаться, пытаясь заявить о себе через все тот же телеящик.
Картинами художника не заинтересовались ни отечественные коллекционеры, ни существующие абы как областные и столичные художественные галереи. Несколько полотен приобрели вездесущие иностранцы, и хотя это были деньги немалые, большая часть из них ушла на организацию вернисажа, оставшаяся - на лечение и лекарства: в столичной больнице надо было за все и всем платить - врачу, медсестре, нянечке - за системы, уколы, процедуры и так далее. В доме Николая Белова не осталось и гроша, и жена его, Людмила, искренне пожалела, что не воспользовалась предложением свекра Данилы Афанасьевича принять помощь еще тогда, когда он предложил ее в свой приезд в Москву.
Николай, будучи в Доме художников, посетовал на безденежье и кто-то, от лица Союза предложил ему обратиться в Министерство культуры с просьбой о выделении средств на восстановление здоровья, дескать, ты ведь у нас народный и уж о ком еще, как не о тебе, позаботиться государству.
Происшедшая с ним история была обнародована чуть ли не всеми глянцевыми журналами, что только усиливало его раздражение, хотя Николай не мог не понимать, что и такая "известность" была для него, как для художника, полезна, ибо могла способствовать продаже картин.
Так оно и случилось: какое-то количество своих работ он продать сумел, но фактически за бесценок, что позволило семье просуществовать еще какое-то время.
От Союза художников был подан официальный запрос, содержащий просьбу об аудиенции, и таковая была предоставлена.
Чиновником оказалась женщина того критического возраста, когда еще можно иметь сравнительно нестарого любовника, можно также с помощью пластического хирурга спрятать выпуклости полнеющего лица с отвисающим подбородком, но ничего нельзя было поделать с прелестями расплывающейся фигуры. В таком возрасте состоятельные женщины обычно сломя голову бегут в разные фитнес-клубы, в бассейны, сауны, однако предпринимаемые ими для продления молодости меры оказываются напрасными, и мало-помалу превращаются они в еще молодящихся, но преждевременно одряхлевших особ неопределенного возраста. Глянуть на такую - вроде уже старуха. Зайти с другой стороны - а бог ее знает, в каких она годах, может, детство было бесприютное, голодное, а последующая взрослая жизнь состояла из одних только бед и лишений.
Нередко при такой особе - муж, который значительно моложе годами и чаще всего из прислуги: охранник, водитель, просто нахлебник, который и в машину подсадит, и собачку подержит на руках, и принесет какую-никакую пустяковину.
Сидит эдакая Пизанская башня, слегка наклонив голову в сторону посетителей, и медовым голосом спрашивает:
- В добром ли здравии, уважаемые Владимир Васильевич и Николай Данилович?
- Вашими молитвами, уважаемая Любовь Ивановна, вашими молитвами… - бормочут в ответ посетители.
- Где нынче собираетесь отдыхать? За границей или на югах в родном Отечестве?
- Что вы, что вы, уважаемая Любовь Ивановна, мы больше по творческим дачам разъедемся. Там и отдохнем… за мольбертами…
В таком же духе происходил разговор между художниками и с означенной чиновницей от культуры.
Наконец добрались до сути посещения министерства.
- Вы, наверное, слышали, что произошло с нашим народным художником России Николаем Даниловичем Беловым?
Чиновница чуть кивнула головой.
- Нельзя ли от Союза художников обратиться к вам, уважаемая Любовь Ивановна, с прошением о выделении каких-то средств для восстановления здоровья Николая Даниловича?..
Более правильной округлости глаз, какими глянула чиновница на просителей, Белову в жизни не приходилось видеть. Пизанская башня оплывающей фигуры Любови Ивановны колыхнулась и замерла в наклоне, только в противоположную от посетителей сторону.
- Да лично я бы со всей радостью! - воскликнула она. - Но вы же знаете, какой у культуры бюджет… Какой в стране бюджет и вообще в какое время мы с вами живем… Нет, я, конечно, поговорю с кем следует, подумаю, прикину наши возможности, а там - видно будет.
Большего унижения народному художнику Николаю Даниловичу Белову испытывать не приходилось. Он знал, на каких машинах ездят чиновники от культуры и вообще чиновники, в каких заграницах отдыхают, как по случаю летают в Париж на концерт какой-нибудь знаменитости, в каких особняках проживают и где учат своих драгоценных деток. А вот таким, как он, места в такой культуре не предусмотрено.
Не предусмотрено и вообще-то всему Союзу художников. Как не предусмотрено Союзам писателей, актеров, кинематографистов и тому подобное.
В новой стране, какую нынче представляет из себя Россия, - не предусмотрено.
Об этом он, нервно расхаживая по комнате, говорил жене по возвращении домой.
- Черт меня дернул пойти на поводу собратьев, ведь знал же, чувствовал, понимал, что толку не будет.
- Ну и ладно, в лоб же не ударили, - прагматично заметила Людмила. - Чего ты нервничаешь, плюнь и разотри. Выкрутимся.
- Тебе легко говорить: плюнь… А я-то, дурак, принарядился, галстук повесил на шею, бороду подстриг…
- Хоть какая-то польза - бороду вот подстриг, - не зная, как успокоить мужа, вставила свое супруга.