- Много вещей, которые вы завязали, теперь развязываются, - продолжал Эсперанс. - Я признаюсь вам в этом без угрызений, убежденный в глубине сердца, что вы одобряете меня, потому что вы монах достойный, человеколюбивый, сострадательный, остроумный, и ваш капюшон знает только половину ваших мыслей о наших светских слабостях. Однако, хотя, может быть, вы будете меня осуждать, я скажу вам, что я сжалился над бедной молодой девушкой, которую приносят в жертву, и составил заговор против ее горбатого жениха.
- Заговор?
- Теперь Понти предупредил кого-то очень могущественного, кто примет меры.
- Они должны быть быстры, - лаконически проговорил брат Робер.
- Будут и быстры, и решительны.
- Вам ничего не нужно сегодня утром, любезный брат? Чтобы заменить вашего товарища, нужно вам общество?
- Благодарю, - сказал Эсперанс, который угадал желание монаха и не поддерживал разговора.
Вдруг постучались в дверь, и писклявый голос закричал:
- Любезный брат Робер, вы здесь?
- Войдите, - сказал Эсперанс.
Вошел д’Амерваль, совершенно испуганный.
- А! Я нашел вас наконец, любезный брат, - сказал он женевьевцу. - Я бегаю уже полчаса, а то, что я имею вам сказать, очень важно… Здравствуйте, месье Эсперанс, как вы себя чувствуете сегодня? Очень хорошо? Ну, я очень рад. И ваш друг также? Это прекрасно. Нет, любезный брат Робер, мы не уйдем, мы можем говорить и здесь. Мы не можем найти более любезного общества. Этот господин мой друг. Надо вам сказать, любезный брат, что мы открыли заговор; когда я говорю "мы", это значит граф д’Эстре, даже и не граф д’Эстре, а какой-то неизвестный друг, сообщивший ему - я подозреваю этого милого приора, - нечто очень важное. Это, должно быть, преподобный дом Модест, человек, который знает все и служит для меня настоящим благодетельным гением. Я вас искал, я вас нашел, все устроилось.
Этот поток слов и шумные жесты не вырвали у женевьевца ни движения, ни слова. Он смотрел и ждал.
- Что же вы устроили? - спросил Эсперанс.
- Это можно угадать; мы действуем, нас атакуют, мы отражаем нападение. Ступайте, любезный брат Робер, отдайте последние приказания.
- Какие приказания? - спросил женевьевец.
- Граф д’Эстре рано утром ходил к приору, но его нельзя было видеть. Граф д’Эстре передал ему тогда таинственное сообщение и просил совета в таком критическом положении. В самом деле, если подавший совет знал наверняка, что мадемуазель д’Эстре у нас похитят до брака!
Эсперанс сделал движение, которое жених принял за знак соболезнования.
- Да, - сказал он, - ее хотят похитить у нас. Если бы не неизвестный друг, это было бы уже сделано.
Эсперанс смотрел на женевьевца, бесстрастного под своим капюшоном.
- Что же отвечал приор? - спросил Эсперанс, сердце которого билось.
- Только два слова, но какие слова! Ускорен час! И мы ускоряем его.
Эсперанс вскочил с испугом.
- Сильные движения вам вредны, - сказал брат Робер, сдерживая молодого человека простым прикосновением своего пальца. - А! - прибавил он, обращаясь к д’Амервалю. - Мы ускоряем час.
- Я пришел от имени приора и графа д’Эстре просить вас все приготовить для этого.
- Я буду повиноваться преподобному приору, - сказал брат Робер. - Пойдемте, месье де Лианкур.
- Я хотел бы сказать вам два слова, - сказал Эсперанс, останавливая жениха, - но вас я не удерживаю, любезный брат.
- Я подожду, когда вы кончите, - спокойно сказал женевьевец.
- И вы также хотите сообщить мне что-нибудь? - спросил Эсперанса д’Амерваль.
- Может быть.
- Я слушаю вас.
- Просить дворянина подумать прежде, чем он примет такое жестокое намерение, - значит подать ему хороший совет.
Де Лианкур с удивлением вытаращил глаза.
- Дело идет о вашей чести, - продолжал молодой человек.
- Не правда ли? - вскричал жених. - Ведь дело идет о моей чести! Представьте себе, что все мои друзья ждут конца этого смешного дела. Все знают, что я помолвлен с мадемуазель д’Эстре; могли угадать намерения короля. Каждый говорит себе с насмешкой: женится ли он на ней? Это скучно. По крайней мере, мы увидим, когда это будет кончено.
- Вы не поняли смысла моих слов, - сказал Эсперанс, - дело идет о вашей чести, если вы женитесь на женщине, которая не хочет за вас выходить.
- О, - сказал де Лианкур, - мне это решительно все равно. Молодые девушки все одинаковы. Моя первая жена делала такие же затруднения. Ее надо было принудить к замужеству. Через месяц она бросилась бы в огонь только для того, чтобы следовать за мной. Пойдемте, брат Робер, делать приготовления.
- Умоляю вас еще раз все обдумать, - сказал Эсперанс. - Вы можете навлечь себе смертельных врагов.
- У нас есть законы! - выразительно сказал маленький человек.
- Законы не спасут вас от общественного презрения, - с негодованием сказал Эсперанс.
- Милостивый государь, если бы вы не были ранены и больны! - вскричал д’Амерваль, приподнимаясь на цыпочки.
Эсперанс раздражался. Брат Робер вмешался, остановив взглядом маленького человечка.
- Брат мой, - сказал он жениху, - вы не понимаете благоразумных слов месье Эсперанса. Этот дворянин слишком хорошо воспитан, чтобы затевать ссору в том доме, где он гость. Он хочет сказать только, что, если ваша жена отмстит впоследствии, это нанесет вам большой ущерб в общественном мнении…
- Очень хорошо! Очень хорошо! - сказал маленький человек, побежденный спокойной позой, какую принял Эсперанс. - О, впоследствии я отвечаю за вторую мадам де Лианкур, как за первую. А так как месье Эсперанс имеет ко мне добрые намерения, то ничто не останавливает меня, чтобы ему сказать по-дружески: приезжайте сегодня ужинать к нам в Буживаль, к моему тестю, куда мы едем после церемонии. Для того чтобы не привлекать внимание, у нас будет мало друзей в церкви, а много на свадебном пиру. Многие будут смеяться, за то уж ручаюсь я. Итак, решено, месье Эсперанс, вы будете к нам, вы и другой дворянин, королевский гвардеец. А! У меня будет на свадьбе королевский гвардеец, это интересно. Я не вижу этого дворянина, где же он?
- Уехал, - с живостью сказал брат Робер.
- Тем не менее он приглашен. Скорее, любезный брат, будем повиноваться преподобному приору, и чтобы все было кончено через час. До свидания, месье Эсперанс. Не трудитесь приходить в церковь. Сохраните ваши силы для вечера.
Он ушел, говоря эти слова. Брат Робер устремил на Эсперанса продолжительный взгляд, как бы желая прочесть в глубине его души, и пошел за женихом.
- Я сделал для нее все, что мог, - сказал себе Эсперанс, когда он остался один. - Теперь король должен ей помочь. А она должна защищаться, выиграть время. О, она сумеет выпутаться; у женщин всегда найдется какой-нибудь предлог.
Он еще не кончил, как легкий удар в стекло его окна заставил его вздрогнуть; он взглянул и увидал Грациенну, которая высовывала свою голову из-за кадки с померанцами. Он тотчас отпер окно, и небольшой пакетик упал на средину комнаты. Грациенна уже убегала по тенистой аллее, и Эсперанс в одно мгновение потерял ее из вида. Он тотчас раскрыл конверт, в котором лежало письмо. Торопливый почерк, омоченный слезами, обнаружил ему тоску сердца, задумавшего это письмо, трепет руки, написавшей его. Он с жадностью прочел:
"Мне изменили. Для того чтобы лишить меня последнего ресурса, после нового, сильного и решительного спора, отец тащит меня к алтарю. Я бы уже умерла, если бы не должна была объяснить мое поведение тому, кто получил мою клятву. Благодарю за ваше великодушие. Поблагодарите вашего друга, который трудился понапрасну. Теперь мне остается просить вас только об одной милости: сейчас в этой капелле не оставляйте меня. Пусть будет возле меня друг, сострадание которого облегчит мою горесть. А так как я никогда не видала вашего лица, так как я хочу узнать вас, чтобы никогда вас не забывать, постарайтесь находиться на моем пути в саду, через который я пройду, чтобы я вас видела сидящим на скамейке у фонтана; мои плачущее глаза скажут вам, сколько признательной дружбы в моем сердце".
В конверте Эсперанс нашел браслет, на аграфе которого мелким жемчугом было изображено имя Габриэль.
"Я тоже, - подумал он, - никогда не видал ее, и мы должны познакомиться в такой печальный день!"
Уже колокол раздался, растроганный молодой человек направился к месту свидания и задумчиво сел на скамейке у фонтана. Только что успел он погрузиться в свои мысли при журчании воды, как в цветнике нового здания раздались голоса. Дверь отворилась, и по большой аллее, центр которой составлял этот фонтан, показалась вся свита, сопровождавшая невесту в церковь. Граф д’Эстре вел под руку дочь. Он был озабочен, растревожен. На лице его виднелись следы утомительной борьбы, из которой он вышел победителем. Габриэль, бледная, с глазами, сверкающими гневом и отчаянием, осматривалась вокруг, как бы отыскивая неожиданной помощи, чуда или по крайней мере друга, которого она призвала. Она дошла наконец до фонтана, который был закрыт плющом и шиповником.
Эсперанс встал, чтобы она могла лучше видеть его. Но тогда и он ее приметил. Оба, обменявшись взглядами, были поражены одним ударом. Никогда не подозревала Габриэль этой благородной красоты, этого выражения трогательной горести, этой величественной грации во всем теле. Что касается его, женщина, засиявшая перед глазами его, была выше всех мечтаний поэта, совершенное соединение такой красоты никогда не встречалось со времен мироздания. Ослепленный, пораженный, Эсперанс сделал к ней шаг, она остановилась от его взгляда, очарованная, восхищенная. Ее печальные глаза хотели сказать: "Прощайте!" Они засияли, чтобы сказать: "До свидания!"