- Прихоть?.. - сказала Анриэтта, обидевшись.
- Граф прав, - возразил отец. - Сто тысяч экю заставляют человека размышлять и стоят маркизств и герцогств, которые расточаются так щедро.
- Мне пришла в голову мысль, которая согласует все, - сказала Мария Туше с величием характера, - по милости моего способа король покажет, из прихоти или из любви ищет он мадемуазель д’Антраг. Король обяжет себя на будущее время, не компрометируя настоящего; король обеспечит честь этого дома, не лишившись права своей любви.
- Черт побери! Ваше средство - всеобщая панацея, - сказал граф Овернский, - благоволите сообщить.
- Это обещание короля жениться на мадемуазель Анриэтте де Бальзак д’Антраг.
- Я согласна! - сказала Анриэтта.
- Таким образом, - перебила Мария Туше, наслаждавшаяся своим торжеством, - король может не жениться после смерти королевы Маргариты; тогда он не женится ни на ком, и Анриэтта не будет бояться соперницы.
- В самом деле, - сказал д’Антраг, - обещание было бы действительным.
- Если король подпишет, - заметил граф Овернский, - но подпишет ли он? Это напоминает мне человека, который проехал бы реку сухим, если его лошадь выпьет всю воду, но выпьет ли она?
- Если король не подпишет, это значит, что на его нежность полагаться нельзя, и я откажусь, - сказала Анриэтта.
- Вы сделаете хорошо, дочь моя; честь прежде всего; но это не мешает обеспечить вам сто тысяч экю, - заметил отец.
- Напротив, - сказал граф Овернский.
- Действуя таким образом, - докончила Мария Туше, - мы навсегда освободимся от неизвестности. Да или нет заставят заключить или уничтожить дело навсегда.
- Вы очень надменно поступаете с королем.
- Кто нам мешает теперь? - возразила Мария Туше, с гордостью вспоминая прошедшую опасность и смерть ла Раме, которая навсегда освободила Анриэтту. - Ничто не препятствует нам теперь, и чем более будут требовать от короля, тем лучшее мнение получит он о сокровище, которое отыскивает.
- О настоящем сокровище, - сказал граф Овернский с улыбкой и поклоном, дерзко оскорбительными для его сестры.
- Бездонное сокровище! - прибавил достойный отец, целуя девственный лоб, на котором столько раз появлялась постыдная краска. Тут лакей доложил, что синьора Галигай ждет дам в их кабинете.
- Ворожея! - вскричал граф Овернский. - Я бегу!
- Нет, останьтесь, - сказал Антраг, - придумаем вместе дарственную запись и обещание женитьбы.
- Я сама хочу это просмотреть, - поспешила прибавить Мария Туше, садясь возле сына и мужа.
"Пойду скорее к Элеоноре, - подумала Анриэтта дрожа, - ее визит сегодня тревожит меня".
Она прошла в кабинет, где Элеонора, опираясь локтем о стол и опустив лоб на руку, следовала пальцем на скатерти за причудливыми арабесками вышивки. Она была озабочена.
- Что такое случилось? - спросила Анриэтта, умевшая угадывать настроения своей поверенной.
- Важное дело, - сказала итальянка, - Понти вчера дрался.
- Какое нам дело и откуда ты знаешь этого человека?
- Я его знаю, для наших общих выгод. Хотите знать, за что он дрался?
- Ты меня пугаешь своими ораторскими предосторожностями. Не о мне ли дело шло в ссоре?
- Судите сами. Понти был в трактире, где обедают дежурные гвардейцы; говорили о любви короля и о том, кто сменит маркизу де Монсо, ныне герцогиню де Бофор?..
- Ну?
- Многие назвали вас; это право, принадлежащее вашей красоте.
- Когда ты делаешь мне комплименты, Элеонора, я дрожу. Далее! далее!
- Господа, - сказал Понти, у которого голова закружилась от вина, - особа, которую вы называете, никогда не будет ничем для короля.
Его спросили почему.
- Да, почему? - спросила Анриэтта, все более тревожась.
- Потому что я не хочу.
Обе женщины переглянулись. Элеонора продолжала свой рассказ.
- Как! - сказал Понти один гвардеец. - Мадемуазель д’Антраг, прекрасная, благородная, безукоризненная, не заслуживает любви короля?
- Безукоризненная! - вскричал Понти с горьким смехом. - Ах, черт побери!.. Если королю нужна ее добродетель, я могу сообщить ему об этом кое-что.
- Негодяй! - прошептала Анриэтта. - Что же отвечали ему?
- Обнажили шпаги, когда явился Крильон.
- Я полагаю, он наказал дерзкого?
- Вот что он сказал гвардейцам: "Вы все дураки, и все просидите под арестом".
- Это оскорбление, - сказала Анриэтта, помертвев.
- Более опасное, чем вы думаете, - возразила Элеонора, - потому что эти слухи могут дойти до короля. Вы должны принести энергическую жалобу.
Она замолчала, увидев, что Анриэтта, сжав губы, потупила голову и глубоко размышляла под двойной тяжестью стыда и страха. Элеонора поняла, что мадемуазель д’Антраг не станет унижаться до такой степени без причин.
- Что за нужда до обвинения этого Понти, - продолжала Элеонора, - если он не может его доказать!
В то же время она пытала взором смущенную душу Анриэтты, все молчавшей.
- Разве он может его доказать? - прошептала она.
- Может быть, - слабо произнесла Анриэтта.
- Каким образом?
- Есть письмо от меня.
- К кому? Боже мой!
- К… к другу этого Понти.
- К Сперанце? - вскричала флорентийка.
- Да.
- И вы мне ничего не сказали… какое несчастье! Надо отнять это письмо.
- О! я все пробовала: слезы, угрозы, просьбы. Он не хочет мне отдать. Я думаю только об этом день и ночь. Но как найти это письмо? Где он его спрятал? Сколько раз я думала поджечь его дом, сколько раз я хотела заколоть его самого, этого злодея Эсперанса!.. Но у него ли в доме это письмо? носит ли он его на себе? Не сделаю ли я бесполезного насилия? Что же делать? Как я страдаю! Я сойду с ума!
- Что говорит ваша мать? - спросила Элеонора.
- Неужели ты думаешь, что я призналась ей в этом проступке? Не сделала ли я уже довольно признаний? Не достаточно ли упивалась я стыдом в ее присутствии?.. Ты одна, Элеонора, знаешь мой тайну. Спаси меня! Ты узнаешь все, узнай по картам, где это письмо… возьми его, спаси меня!
- Разве это письмо очень вас компрометирует?
- Если оно попадет в руки короля - я погибла.
- В самом деле? - вскричала итальянка с странным выражением. - Ну, успокойтесь, синьора, я вас спасу.
- Ты найдешь это письмо?
- Да; но воротитесь к вашей матери и ни слова более!.. Предоставьте это дело мне. Я скоро сообщу вам что-нибудь.
Анриэтта поцеловала итальянку с безумной радостью.
"То, что карты мне не скажут, я узнаю от Аюйбани", - подумала Элеонора с улыбкой.
"Я зашла слишком далеко, - подумала Анриэтта, - и отдала себя на произвол Элеоноры, но я буду наблюдать за ней".
Она воротилась к матери, итальянка ушла по потайной лестнице.
Глава 66
УДОВЛЕТВОРЕНИЕ
Де Майенн провел ночь не совсем спокойную в Монсо. Он должен бы, однако, спать крепко в доме такой благородной хозяйки, как Габриэль. Но лотарингец знал историю и припоминал множество победителей, которые заплатили тюрьмой за безрассудное предприятие побежденного. Он с нетерпением ждал дня, чтобы новые уверения Генриха Четвертого подтвердили вчерашнее великодушие. Утро вечера мудренее.
Он нашел короля таким же спокойным и любезным, как после сцены в гроте. Многочисленная толпа придворных присутствовала при свидании новых друзей. Генрих взял за руку лотарингского принца и поспешно увел его в парк.
- Поговорим о делах, как мы условились, кузен, - сказал король.
- Ваше величество мне сказали, что разговор будет непродолжителен, - отвечал Майенн.
- Он продолжится сколько вы хотите, кузен. Он будет короток, если вы потребуете малого, и продолжителен, если вы потребуете многого; это зависит от вас.
Герцог удостоверился проницательным взглядом в искренности короля и высказал свои условия так вежливо и твердо, как только мог. Он потребовал, по обычаю, обеспеченных городов, не для себя, говорил он, а для своих сторонников на шесть лет.
- Сколько вам нужно? - спросил король.
- Три. Это слишком много, государь?
- Пусть будет три; какие вы предпочитаете?
- Мне хотелось бы Шалон, если ваше величество не против этого, потом город Серр в Бургундии и, наконец, Соассон.
- У вас прекрасный вкус, кузен; возьмите это все.
- Государь, в этой несчастной войне принимали участие многие мои друзья.
- Вы хотите, чтобы они были избавлены от всяких обвинений и упреков за прошлое?
- Точно так, государь. Мне казалось бы жестоко оставить этих добрых друзей в затруднениях, от которых ваша доброта освободила меня.
- Согласен, кузен; все ли это?
- Мне стыдно просить так много, но эта война была предпринята для пользы католической религии и мне не хотелось бы, ради моей чести, чтобы сказали, что в мирном договоре, заключенном с вашим величеством, бывший начальник лиги ничего не выговорил для…
- Для лигеров, это справедливо. Посмотрим, что могло бы сделать вас приятным для этих господ, вас, слышите ли, кузен? Потому что я совсем не желаю сделать им удовольствия.
- О государь! Одна небольшая статья, один крошечный пункт против гугенотов.
- Я не принадлежу уже к реформатской религии, кузен, и следовательно, имею право согласиться на ваше желание, с условием, однако, чтобы вы не потребовали новой Варфоломеевской ночи.
Оба засмеялись.
- Послушайте, - прибавил король, - у вас есть три города, делайте с ними, что хотите.
- Я прошу, - сказал Майенн, - чтобы все офицеры и чиновники в этих трех городах были католики.
- В продолжение шести лет, кузен?
- Да, государь.