Штурманская рубка, расположенная чуть позади рулевой, тоже не разрешила загадку. Там лежал судовой журнал, открытый на месте последней записи: "20.46 - до маяка Лезье 12 миль. Ветер юго-восточный, 2 балла. Волнение умеренное. Видимость хорошая. Курс на Нидлз - северо-восток 33°". Дата 18 марта и время показывали, что запись сделана за час и три четверти до того момента, как "Мэри Диар" чуть не протаранила нашу "Морскую ведьму". Записи в журнале делались каждый час, из чего следовало, что какая-то необходимость заставила экипаж покинуть судно где-то между девятью и десятью часами, вероятно, в то время, как спустился туман.
Перелистывая журнал, я не нашел ничего, что говорило бы о том, что судно собирались покинуть. Сообщалось о постоянных штормах, о том, что судно сильно трепало. "Опасное волнение, волны порой достигают мостика. Вода в трюме № 1. Помпы срываются со станин". Эта запись, сделанная 16 марта, была самой тревожной. В течение двенадцати часов кряду сила ветра держалась на уровне 11 баллов. Помпы работали непрерывно.
Если бы экипаж покинул судно 16 марта, когда был сильный шторм, это было бы понятно. Но в судовом журнале говорилось, что судно обогнуло Ушант утром 18-го, в хорошую погоду, волнение было умеренным, сила ветра всего 3 балла. Выла даже пометка: "Помпы работают нормально. Судно очищают от обломков, ведется ремонт крышки трюма № 1".
Все это ни о чем не говорило.
По трапу я взобрался на верхнюю, шлюпочную, палубу. Дверь в капитанскую каюту была распахнута; Каюта была чистой и прибранной: все на своих местах, ни признака поспешного бегства. С фотографии в серебряной рамке улыбалась миловидная девушка, ее белокурые волосы блестели на солнце, а поверх фотографии, видимо, ее собственной рукой было написано: "Папочке. Счастливых плаваний и скорых возвращений. С любовью Джанет". Налет пыли на рамке и на листе бумаги, которая оказалась грузовой декларацией, наглядно подтверждал ее содержание: "Мэри Диар" имела на борту партию хлопка, принятую в Рангуне 13 января, которая подлежала доставке в Антверпен. Поверх стопки бумаг лежало несколько авиапочтовых писем, вскрытых ножом. Письма были из Англии, на них стоял лондонский штемпель, и адресованы они были в Аден, капитану Джеймсу Таггарду, борт "Мэри Диар". Адрес был написан одним и тем же неровным круглым почерком, каким была сделана надпись на фотографии. Среди массы бумаг я обнаружил рапорт, написанный четкими мелкими буквами, под которым стояла подпись Джеймса Таггарда. Здесь же, на столике, я обнаружил и запечатанное письмо с адресом: "Мисс Джанет Таггард, Университетский колледж, Гауер-стрит, Лондон, Западно-центральный район 1". Штампа на конверте не было, и надписан он был другим почерком. Затем мой взгляд упал на два дождевика, висящие на двери, в которых ходят офицеры торгового флота, - один из плащей был значительно большего размера, чем другой.
Я начал спускаться вниз по трапу, освещая себе путь карманным фонарем. В затхлом трюме я ощутил запах гари. Однако исходил он не из буфета - там огня не было, печка была холодной. Свет фонарика выхватил из темноты полупустую консервную банку на столе. Рядом лежали масло, сыр, кусок хлеба, покрытый слоем угольной пыли; угольная пыль лежала и на ручке ножа, и на полу.
- Есть кто-нибудь здесь? - снова крикнул я.
Тишина. Я вышел на внутреннюю палубу и побежал по коридору к середине судна. И там тишина, как в шахте. Я стал спускаться и вдруг остановился. Звук! Он исходил откуда-то из глубины корабля. Это был странный, ни с чем не сравнимый звук. Внезапно он прекратился, и в вакууме тишины я четко услышал завывание ветра.
Я побежал в машинное отделение - кажется, именно оттуда исходил привлекший мое внимание звук. Может быть, это перекатывался уголь? А может быть, в котельной кто-то был? Где-то хлопнула крышка люка, а может быть, дверь.
- Э-эй! - снова закричал я. - Э-эй, там!
И тогда я услышал шаги.
Кто-то тяжелой поступью прошел мимо двери в машинное отделение и направился к мостику. Звук шагов постепенно таял, и наконец его снова заглушил плеск воды где-то внизу подо мной.
Я выскочил наружу - никого. Коридор был пуст. Я закричал, но никто не ответил. Корабль покачивало, скрипело дерево обшивки, плескалась вода, и слышно было, как над головой ритмично хлопала на ветру дверь рубки. До моего слуха издалека донесся тревожный сигнал ревуна. С "Морской ведьмы" требовали моего возвращения.
Я подошел к лестнице и уже было ступил на нее, когда увидел какого-то человека. Он промелькнул в свете моего фонарика: расплывчатая темная и неподвижная фигура, стоящая в дверном проеме.
Я замер. Потом направил на него луч и осветил целиком. Это был крупный мужчина. На нем был бушлат и морские сапоги, и весь он был покрыт угольной пылью. Пот струился с его лица, оставляя на нем светлые дорожки, лоб блестел. Правая щека и челюсть были в крови.
Вдруг он обернулся и бросился ко мне. В мгновение ока мой фонарик оказался выбитым из рук. Я ощутил запах пота и угольной пыли в тот момент, когда его сильные пальцы схватили меня за плечи, развернули как ребенка, повернув голову к тусклому свету, просачивавшемуся через дверь.
- Что вам нужно? - спросил он хриплым, срывающимся голосом. - Что вы здесь делаете? Кто вы? - Он неистово тряс меня, будто хотел вытряхнуть правду.
- Моя фамилия Сэндс, - выдохнул я. - Джон Сэндс. Я пришел сюда, чтобы посмотреть…
- Как вы попали сюда? - в его хриплом голосе звучали властные нотки одновременно с бешенством.
- По канату, - ответил я. - Мы увидели, что "Мэри Диар" дрейфует, а когда обнаружили, что нет шлюпок, то решили обследовать судно.
- Обследовать! - уставился он на меня. - Нечего здесь обследовать. - И тут же спросил, не выпуская меня из своих цепких рук: - Хиггинс с вами? Вы его подобрали? Поэтому вы здесь?
- Хиггинс? - переспросил я.
- Да, Хиггинс. - В тоне, каким он произнес это имя, звучали и бешенство и отчаяние. - Именно из-за него я спасал судно, чтобы доставить его в Саутгемптон. Если Хиггинс с вами…
Он внезапно умолк, склонив голову набок, ожидая ответа. Звук ревуна раздался совсем рядом, и я различил голос Майка, который выкрикивал мое имя.
- Они вас зовут. - Его руки конвульсивно еще сильнее сжали мои плечи. - Что у вас за судно? - потребовал он. - Какой тип?
- Яхта, - ответил я и безо всякой последовательности добавил: - Вы едва не протаранили нас прошлой ночью.
- Яхта! - Он разжал пальцы со вздохом облегчения. - Ну что ж, вам лучше на нее вернуться. Поднимается ветер.
- Да, - согласился я. Нам нужно спешить. Нам обоим.
- Нам обоим? - Он нахмурился.
- Конечно. Мы снимем вас с борта и доставим в Питер-Порт.
- Нет! - взорвался он. - Нет. Я остаюсь на моем судне!
- Вы капитан, не так ли?
- Да. - Он нагнулся, поднял выбитый из рук фонарик и протянул его мне. Голос Майка доносился до нас, словно из потустороннего мира. Ветер завывал пока еще на низких нотах, но он явно набирал силу. - Лучше поторопитесь, - добавил он.
- Ну что ж, пошли. - Я никак не мог поверить, что он хочет остаться. Ведь у него не было выхода.
- Нет. Я не уйду! - и, повысив голос, он повторил: - Я не уйду, ведь сказали же вам!
- Не делайте глупостей, - возразил я, - Вы ничего не сможете сделать, да еще в одиночку. Мы пойдем в Питер-Порт. Через несколько часов мы будем на месте, а там вы сможете…
Он покачал головой в знак несогласия, а затем махнул рукой, как бы прощаясь.
- На подходе шторм.
- Я знаю, - ответил он.
- Послушайте, ради всего святого… это для вас единственный шанс спастись.
А так как он был капитаном и, естественно, думал о судьбе судна, я добавил:
- У корабля тоже только один выход. Если вы не достанете для него буксира, он разобьется о скалы Ченнел Айленд. Больше пользы будет, если…
- Убирайтесь вон с моего судна! - Он весь затрясся от негодования. - Слышите! Убирайтесь! Я сам знаю, что мне делать!
Его голос звучал грубо, в нем сквозила угроза. Я немного помедлил, и спросил:
- Вы хотите, чтобы мы прислали вам помощь? - Мне показалось, что он не расслышал, и я снова задал вопрос: - Вы дали радиосигнал о помощи?
Какое-то мгновение он колебался, а затем ответил:
- Да, да, я запросил помощь по радио. А теперь ступайте.
Я стоял, в нерешительности.
- Может быть, вы все же измените свое решение?
Его лицо светилось на темном фоне трюма - мужественное, волевое лицо, все еще молодое, хотя и с глубокими складками, лицо уставшего человека. Он взглянул на меня с отчаянием и одновременно с гордостью.
- Пойдемте, - сказал я.
Он ничего не ответил, отвернулся и ушел. Когда я поднялся на открытую палубу, ветер оглушил меня. Море было покрыто белыми барашками, и волны бешено наскакивали на "Морскую ведьму", дрейфовавшую в двух кабельтовых от парохода.