Юноша в два прыжка одолел узкий коридорчик и оказался в комнатушке без окон, освещенной лишь свечой.
Личико девчушки словно излучало свет, а глаза, вопреки мрачным предположениям, были открыты, и взгляд ее был осмысленным. Мать стояла у изголовья, сотрясаясь в беззвучных рыданиях, и юношу, несомненно, не заметила. Кроме матери, возле убогой кроватки стояли еще пятеро - женщина и четыре мужчины. Один из них, доктор, пощупав у девочки пульс, аккуратно положил ее ручку на простыню, посмотрел на мать и медленным, почти неуловимым жестом дал понять, что надежды нет.
- Позовите священника, - произнес он.
- Да перед таким ангелочком врата небесные сами раскроются, - сказала женщина, стоявшая рядом с несчастной матерью.
Юноша, не проронив ни слова, решительно подошел к пострадавшей, сопровождаемый взглядами, полными молчаливого укора. Возле доктора он остановился. Девочка вначале никак не отреагировала, но когда ее взгляд остановился на нем, ее личико внезапно преобразилось. Это было столь очевидным, что врач посторонился, давая ему подойти ближе. Теперь его заметила и безутешная мать. Но она лишь вздохнула и вновь отвела глаза.
На лбу девочки выступил обильный пот. Юноша без имени встал перед ней на колени и, едва касаясь, нежно погладил по волосам. В ответ она с нежностью протянула к нему ручку. Сколько времени это продолжалось, он не знал. Может быть, миг, а может - целую вечность.
Кто-то тронул его за плечо и помог подняться. Руки девочки уже лежали скрещенными на груди, глаза были полуприкрыты. Но она дышала. Только сейчас юноша заметил прикрепленную к стене над изголовьем тщательно ошкуренную и покрытую лаком деревянную дощечку с выведенным черными буквами именем - Сара.
Врач склонился над девочкой, проверяя, есть ли у нее еще реакции. Юноша стоял рядом, не сводя с нее глаз. Он внезапно понял, что хотел бы навсегда остаться в бедной комнатушке, где кровать, и тумбочка, и даже старые, проеденные жучком половицы знали прекрасного ангела, исцелявшего его от ночных кошмаров. Он испытывал нечто более сильное, чем боль. Девочка, которая запомнилась ему смотрящей в небо так, словно звезды поверяли ей свои тайны, приближалась к концу земного пути. И он понял, что с ней теряет часть себя.
Его о чем-то спросили, но он не ответил, лишь посмотрел на спрашивавшего долгим взглядом. Потом заморгал, вновь посмотрел на девочку - она все еще дышала, и дышала ровно, и тут его взяли под руку и вывели на лестницу.
5
В госпитале Сальпетриер
К тому времени, когда безымянный юноша вышел на улицу, небо затянули тучи. С потухшим, ничего не видящим взглядом он побрел в направлении Сен-Дени. В голове не было ни единой мысли - он просто куда-то шел. Грудь сжимало, не хватало воздуха.
Приблизившись к зданию, где располагалось заведение мадам Бастид, он обогнул его и, войдя в калитку, направился было через каретный двор в свою каморку в конюшне. Но тут услыхал крики, доносившиеся с кухни. Знакомый ненавистный голос, до смерти опостылевший вой… Всю жизнь они донимают его, преследуют, заставляют мучиться и страдать. Машинально он изменил направление и устремился к задней двери кухни.
Не в его привычках было подслушивать у замочной скважины. Однако на сей раз этот мерзкий голос, этот базарный визг, которому самое место в хоре закоренелых грешников, орущих в геенне огненной, взвинтил его нервы, и, застыв у двери, он стал вслушиваться. Если нравственные законы ничто для Бога, пронеслось в его голове, если Творец безучастно взирает на смерть чистого, непорочного создания и дает ему умереть в двенадцать лет, стоит ли соблюдать какие бы то ни было правила?
- Но, госпожа, - узнал юноша голос Пьера, - куда я пойду? Кому я теперь нужен?
- А мне-то какое дело!
- Но я вижу довольно хорошо, клянусь вам…
- Ты мне больше не нужен. А что касается работы, то мальчишка прекрасно справляется и без тебя.
- Действительно, мальчик просто золотой, но если позволите… - Это уже был голос Камиллы.
- Позволить! Я только и слышу: позвольте то, позвольте это! Вы мне обрыдли со своими просьбами! - вопила хозяйка.
- Но госпожа, этот дом мне как родной. Куда я пойду? - не оставлял надежды Пьер. - Умоляю вас, позвольте мне остаться, и я больше никогда ни о чем не попрошу.
Юноша с такой силой схватился за ручку затвора, что пальцы побелели.
- Черт с тобой… - согласилась хозяйка. - Камилла, Аннетта, давайте-ка, тащите все свои кастрюли, плошки и горшки. Покончим с этим одним махом. - За дверью послышалась суета, грохот кухонной утвари. Юноша, казалось, отчетливо видел Пьера, вжавшегося в стену, трепещущего от ужаса перед каким-то новым испытанием, и содрогнулся. - Ты говоришь, что хорошо видишь? Так пройди же до той двери, не коснувшись и не разбив ни одной посудины, - распорядилась хозяйка.
За дверью повисла недобрая тишина.
Как юноша ни напрягал слух, ему не удавалось расслышать шагов Пьера, а ведь расстояние от одной двери до другой было значительным.
Юноша затаил дыхание. Он вдруг почувствовал себя трусом. Неужели ему недостанет мужества распахнуть дверь, ворваться и положить конец издевательству? Но тут раздался шум и негромкий крик, за дверью явно что-то разбилось. Юноша рывком отворил ее и увидел старика, лежавшего ничком на груде черепков.
- Вот стерва! - цедил сквозь зубы Пьер. - Грязная, продажная шлюха!
Юноша осторожно подхватил Пьера, помог подняться и усадил на деревянный табурет. Камилла бросилась промывать ему раны.
Молча понаблюдав за ними, хозяйка резко повернулась и, выходя из кухни, бросила:
- А ты, недоросль, чтобы через пять минут был у меня в будуаре, - и захлопнула дверь.
- Что ты наделал? Кто тебя дернул разговаривать с ней на кухне? И зачем ты сейчас ругался? Рехнулся, что ли? - кипятилась Аннетта.
- Я сказал правду, - упорствовал Пьер. - Гнусная потаскуха.
- Тоже мне, открытие! Аннетта права. Оба вы сошли с ума, и стар, и млад, - продолжила Камилла.
- Парня оставьте в покое. Он здесь долго не задержится. У него вся жизнь впереди. - Старик сделал паузу, переводя дыхание. - Ты должен вырваться отсюда. Мир ведь велик, ты знаешь это, правда? Не бойся жизни, вцепись в нее мертвой хваткой и не отпускай, бери, сколько сможешь взять. Послушай меня, если не хочешь, чтобы я ворочался в гробу, когда помру. А коли не послушаешь, клянусь деревом, на котором повесился Иуда: призрак старого Пьера будет преследовать тебя до скончания века. - Он сглотнул, прочищая горло. - И вот что хочу добавить: никогда не теряй достоинства. А сейчас, там, наверху, тем более.
- Можешь не беспокоиться, - заверил его юноша.
- …Взгляни на меня. Я никогда не был храбрым. Никогда…
Пьер вздохнул, проведя рукой по лицу. Юноша оглядывал его глубокие морщины и мучился мыслью, что для старика мир рухнул в одно мгновение, а он, молодой, не мог этому помешать.
- Все, я пошел! - во взгляде юноши промелькнула грустная, отрешенная улыбка, будто он прощается с прошлой жизнью.
- Ради бога, сынок, будь осторожен, - умоляюще прошептала Аннетта.
- Я тебе не сын, Аннетта, - так же тихо, но решительно сказал он, отворачиваясь. - Ты никогда не была мне матерью.
По лестнице он поднимался не торопясь.
Постучал. Хрипловатый голос, который он никогда бы не перепутал ни с каким другим, произнес:
- Входи.
Он вошел, и взору его предстала погруженная в полумрак комната. Проникновению дневного света препятствовали закрытые ставни и пурпурные портьеры на окнах. Ширма с крупными цветами, туалетный столик с зеркалом в резной раме, персидский ковер, кровать под балдахином на четырех столбиках и с большим сундуком в ногах. В канделябре горели свечи. Хозяйка полулежала на обтянутом плисом диване, держа в руке длинную деревянную трубку, инкрустированную слоновой костью. По комнате плыл дурманящий сладковатый запах, который одновременно и манил, и отталкивал.
- Мое имя - Бастид, Селест Бастид. Так же звали и мою мать, - начала она спокойно. На улице вдруг послышался раскат грома. - Свое дело я поставила на широкую ногу, начав с нуля. Сама, без опоры на мужское плечо. И мужчины мне не нужны, разве что в чисто профессиональном плане. Для меня они - существа низкого порядка. Я блудница по призванию. В отличие от тех, кого считаю продажными шлюхами. Если кто сомневается - в моих жилах течет густая кровь всех жриц любви Вавилона. Так что со мной все ясно, в отличие от тебя. А как зовут тебя и какая кровь течет в твоих жилах?
- Зачем вы спрашиваете, вам ведь все известно. - Он посмотрел на нее с вызовом.
- Маленький выблядок все так же высокомерен, - по лицу ее пробежала презрительная улыбка. - Покорность и благодарность тебе неведомы. Ты так и не научился ради спасения собственной шкуры склонять голову. Сколько тебе лет?
- Почти шестнадцать.
- Более чем достаточно. Пора подумать о том, как поскорее убраться из этого дома.
- Вам не придется прогонять меня, госпожа. Я сам уйду. Но прошу вас, оставьте Пьера. Он старый и совсем пропадет.
Гром прогрохотал где-то уже совсем близко. Хозяйка встала с дивана.