Глава 15
ВЕДЬМА
Феофил сразу узнал вошедшую.
- Передай Анастасии Романовне, что государь может не дожить до утра, - произнес он - в отличие от Люева он достаточно хорошо освоил русский язык и говорил на нем почти чисто - разве что с некоторым легким акцентом.
Та молча кивнула и тут же шмыгнула обратно, так и не сказав ни слова. Ей было не до того. Анастасия еще утром, вытирая слезы, решительно заявила Степаниде:
- Ежели к вечеру не полегчает - пойдем.
Ей было до жути страшно соглашаться. Воображение рисовало перед богобоязненной царицей один страх за другим. А вдруг она на подходе к ведьминому жилью наступит али перешагнет через какой-нибудь наговорный сучок?! А если коснется какой-то нашептанной соломинки с ее крыши или просто ветерок от дьявольского дыхания снесет ей на плечо проклятую ведьмой сухую ветку - и что тогда?!
К тому же чувствовала Анастасия, что мамка в своих рассказах о сестре чего-то упорно недоговаривает. Да, она верила, что бабка Степанида искренне хочет ей помочь - это тоже чувствовалось ею, но и всей правды старуха тоже не выкладывала. Почему? Значит, боялась напугать. Вот и получалось, что идти к ее сестре означает неминуемо загубить свою христианскую душу.
Но и не идти было нельзя. Тогда выходило, что надо готовиться к похоронам, а этого она не то что представить - подумать на миг о том опасалась. А вдруг сбудется?! Тогда и ей не жить.
Вот и выходило - либо тело губить, либо душу. Но тело точно умрет, а душа - под вопросом. И добро бы одно ее тело - тут бы она и не колебалась, смирилась перед неизбежным. Беда в том, что не станет ее любимого. К тому же как знать - может, и впрямь не потребует старуха ее души. И впрямь - зачем она ей? Пускай сестра ее мамки на самом деле ведьма, но не дьявол же? Словом, согласилась.
Теперь, после такого ответа лекаря, предстояло поразмыслить, как незамеченными выйти и вернуться обратно. Спустя пару часов, когда стали дремать даже привалившиеся к двери царской опочивальни стрельцы, две темные тени - одна побольше, а другая совсем маленькая - неслышно покинули женскую половину терема и укромными переходами двинулись к выходу. Вдогон им грохотал лишь могучий храп нянек, мамок и кормилиц - сонное зелье, подсыпанное Степанидой в сбитень, действовало надежно.
Сестра престарелой мамки царицы и впрямь жила близко - всего-то и прошли с пару верст, а то и того помене. Правда, Анастасия потом, как ее ни терзали бы под пыткой, все едино - дорожки бы не указала. Уж очень запутанными тропками вела ее нянька.
В избушке было почти темно и тихо. Так тихо, что хотелось нарушить эту тишину, начинавшую зловеще давить на любого, кто сюда входил, с первых же мгновений. Убранством своим лачуга не блистала, скорее уж выставляла напоказ, будто кичилась этим, свою бедность вкупе с изрядной неряшливостью.
Сестра Степаниды сидела в углу и молча смотрела на вошедших. Выглядела она как настоящая ведьма. Острый крючковатый нос ее был изогнут чуть в сторону, а морщины на лице были столь глубоки, что напоминали скорее какие-то разрезы. Как ни удивительно, но распущенные по плечам волосы оставались без единой сединки. Вот только если бы еще их хозяйка хотя бы изредка брала в руки гребень…
Анастасию тут же охватил озноб, хотя в избушке было относительно тепло - большую широкую печь недавно протапливали.
- Не трясись, милая, - грубоватым низким голосом сказала ведьма и недовольно пожевала проваленным по причине отсутствия зубов ртом. - Коль пришла, так чего уж. Да так уж шибко-то не боись - не съем.
Она поплотнее запахнула на себе душегрею, подбитую темным мехом, и буркнула:
- Вон чурушка стоит. На нее садись. А боле у меня ничего нет - не взыщи. И ты тож присядь, - обратилась она к сестре и досадливо поморщилась: - Да вон же лавка. - И ткнула пальцем в сторону печки.
Анастасия, которая еще не прошла на свое место, продолжала растерянно оглядываться по сторонам, словно ища чего-то.
- Черепов не держу, - пояснила та, догадавшись, что выглядывает посетительница. - Котов тоже нет. У истинной они дохнут больно быстро. Лета не пройдет, как нового искать надо, потому и нет - жалко животину. Чай, не человек.
- Мы, сестрица, к тебе… - начала было Степанида, но ведьма бесцеремонно перебила ее:
- Да знаю я, знаю. Такое угадать труда нет. Вся Москва лишь об одном и говорит. Токмо допрежь того, зачем вы сюда пришли, надобно поначалу кой что содеять, дабы я в спокое была. Вон нить лежит у меня, - кивнула она небрежно на стол. - Ты, девка, навяжи на ней два узелка, да вон на свече и запали.
- Зачем? - робко спросила Анастасия.
- А затем, что учнешь много вопрошать не по уму, так я и от ворот поворот указать могу. Это ты и палатах своих хозяйка, - и презрительно хмыкнула: - Дурками, как моя Стешка, повелевать - дело нехитрое. Ныне же придется и самой в услужении побыть, - и продолжила, комментируя труд Анастасии, которая неловко принялась завязывать непослушный узелок на непослушной нитке: - Эвон кака неловкая. Шить, прясть да ткать никто не учил, что ли?
- Матушка родная научала, - обиженно произнесла Анастасия. - Персты токмо дрожат, вот и не выходит, - и пожаловалась: - Прямо как живая нить-то. Даже ухватить не дает, выскальзывает.
- А она и есть живая, - невозмутимо заметила ведьма и, недовольно поморщившись от раздавшегося в тот же миг истошного визга царицы, добавила: - Ежели еще разок зявкнешь, считай, что ничего у нас с тобой не выйдет. А коль уронила, то лезь под стол и ищи. Сиди, Стешка! - прикрикнула она на сестру, которая было вскочила с места, чтобы помочь в поисках. - То не твое дело, а ее. Нам оной нити касаться негоже, а свой узелок я на ней уже повязала.
Наконец Анастасия нашла, завязала и, довольная, протянула нить ведьме. Та, усмехнувшись, покачала головой и произнесла:
- Сама сожги. Да гляди, чтоб вся сгорела.
Наблюдая, как яркий веселый огонек побежал по нитке, ведьма пояснила:
- То от соблазна. Бабий язык длинный, так я его прикусить подсобляю. Оно, конечно, может, ты и без того никому не обскажешь обо мне, да так-то надежнее будет. Гляди, девка, теперь мы с тобой крепко-накрепко повязаны. Коль слово обо мне молвишь - с тобой хворь приключится а там чрез денек-другой и вовсе в домовину ляжешь. Ну а теперь длань свою давай - глядеть стану.
Настороженно поводя крючковатым носом из стороны в сторону, она долго держала Анастасию за руку, после чего как-то нехотя отпустила ее и еще долго-долго с удивлением вглядывалась в ее лицо, представлявшее разительный контраст по сравнению со всем убогим убранством избушки.
- Дивно мне, - пробормотала она, о чем-то напряженно размышляя. - Ну да не моего оно ума. У всякого Филатки свои ухватки. - И тряхнула головой, да так резко, что нечесаные космы чуть не коснулись своими концами царицы, которая испуганно отшатнулась, едва не потеряв равновесие и не упав со своего пенька.
- Слухай, красавица, - заговорщическим шепотом начала ведьма. - Помочь твоему любезному дружку больно тяжко. Лихоманки, что к нему привязались, не сами твоего ненаглядного выбирали - их на него покойник навел. Черный, страшный. Сам свою душу лукавому продал, чтоб за погибель свою отмстить, вот тот ему и подсобил. И таперича эти бабы страшные просто так его добром не отпустят. Коли одна из сестер к нему привязалась бы - куда ни шло, но и тут лукавый не поскупился. Их у его изголовья невесть сколько столпилось. Худо дело.
- Каких сестер? - растерянно спросило Анастасия.
- А ты не ведаешь? - удивилась ведьма. - Двенадцать их по счету. Все они - дочки царя Ирода. Ликом страшненькие уродились, иные и вовсе без глаз, а кой-кто и без рук, потому и злобствуют на весь мир, особливо на людей крепких, да здоровых, да пригожих. Своей красоты нет, так они к чужой тянутся. Живут они все в подземелье адовом, но как месяц просинец кончается, так их батюшка Мороз да матушка Зима вместе с прочей нечистью из ада выгоняют. Вот они и летают по свету, пристанища себе по теплым избам ищут. У тебя-то тепло ли в палатах?
- Тепло, - виновато ответила царица.
- То-то и оно, - строго заметила ведьма. - Вот они туда и залетели, чтоб виноватых сыскать.
- Это какой же государь-батюшка виноватый?! - возмутилась Анастасия.
- Хорош да пригож, да добро стремится всем содеять, - быстро ответила хозяйка избушки. - Вот он для них и виноватый. И ты тоже хороша, Стешка, - напустилась она на сестру. - Али не ведаешь, что в этот день на заре надобно наговоренной водой все притолоки у дверей омыть, чтоб им ходу не было? Тогда бы и идти никуда не пришлось и государыня-матушка тут на пеньке убогом предо мною бы не сидела.
- Поди омой их все. Это в избе просто али в терему, а у нас… - проворчала Степанида.
- Молчи, Стара, - сурово произнесла Анастасия и тоже строго покосилась на мамку, молчаливо присоединившись к ведьме в этом упреке. И впрямь, почему из-за чьей-то лени ей страдать?
- Стара, а в голове дыра, - заметила колдунья, но тут же пренебрежительно махнула рукой - мол, что возьмешь с непутевой - и продолжила: - У твоего ненаглядного сразу пятеро их собралось. Трясея по одну сторону сидит, Огнея по другую, да длань ему на грудь положила, чтоб он аки пламень в печи пылал. Тут же с ней Знобуха рядышком. Они друг к дружке завсегда ревнуют, вот и ласкают болезного по очереди, чтоб никому не обидно было. А того от этих ласк то в жар, то в холод кидает. Глухея в изголовье уселась, Костоломка сверху летает. Ей оттуда сподручнее кости человеку ломить. А хуже всего, девка, что ныне к своим пяти сестрам еще и шестая летит, да с косой, как у самой смерти. Невея ее кличут.
- А она, что же, самая вредная? - робко спросила Анастасия.