- Он вписан в ваш охотничий билет?
- Да.
- Тогда все в порядке. И все же я противница таких вещей…
Шулейко вышел на улицу. В голове престранным образом мешались мысли о Вадиме, о "Сирене", о справочнике союза художников, наконец, этот разговор о ножах… Надо было собраться, сосредоточиться…
С Константиновской батареи бабахнула полуденная пушка. От этого тугого гулкого звука все мысли разлетелись в разные стороны. Только тут он обнаружил, что стоит на Приморском бульваре и бесцельно разглядывает афишу рок-группы "Иерихонская труба". "Кафе "Фрегат". Солистка - Ирена Паруцка".
Буква "С" в слове "солистка" была одной величины с литерами "ИРЕНА", так что Шулейко на мгновенье прочитал имя как - "СИРЕНА". И тут его осенило. На колоколе мусоровозки было выбито не "Ирена", а именно "Сирена". Просто первая буква затерлась. Это был судовой колокол с подводной лодки "Сирена"!
Минуты три Шулейко еще брел по Примбулю, веря и не веря в свое нечаянное открытие, потом повернулся и почти бегом бросился к стоянке такси у Графской пристани. "Жигули" с табличкой частного извоза примчали его к гаражу городского благоустройства. Показав сторожу институтский пропуск и наскоро объяснив, в чем дело, Шулейко без труда отыскал нужную машину. Рында, привешенная к контейнеру, поблескивала на солнце. Вот и славянская вязь: "…ирена". Он ощупал начало слова, будто не доверял глазам, которые ясно видели, что край колокола и в самом деле затерт, а от первой буквы осталась даже верхушечка - это подтверждали и пальцы, гладившие бугорок.
Сторож стоял рядом и бдительно следил за всеми манипуляциями явно ненормального гражданина. На лице его читалось откровенное опасение: "Как бы этот псих не спер колокол". Впрочем, он оказался добрым малым, этот сторож, из мичманов-отставников; припомнил не только фамилию шофера, подвесившего на машину рынду, но, покопавшись в амбарной книге, отыскал и его адрес - Древняя улица, дом, где ресторан "Дельфин", Павел Николаевич Трехсердов.
Шулейко немедленно отправился на улицу, что вела к руинам древнего Херсонеса.
Дверь открыл высокий крепкий старик с роскошной шапкой седых волос - живая аллегория немыслимого понятия: цветущая старость. Возраст выдавали лишь глубокие резкие морщины, изрубившие лоб и щеки, словно шрамы. "Ему бы не мусоровоз водить, а играть в кино благородных разбойников", - невольно отметил про себя Шулейко.
- Чем могу служить? - громогласно вопросил "благородный разбойник". Алексей Сергеевич коротко объяснил суть дела.
- Рында вас моя интересует… Да нашел я ее в Карантинке. Там раньше свалка от гидрографии была.
- Давно нашли?
- Давно. Вскоре после войны.
- Гм… Вы бы ее в музей сдали… Все-таки историческая вещь.
- Там такого барахла хватает. Да и не нужна она им. Я в пятьдесят втором носил. Сказали: это царский флот, империалистическая война… Несите во вторсырье. - А мне жалко стало. Вот и пристроил к делу.
Шулейко задумался, потом произнес:
- Послушайте, Павел Николаевич, продайте-ка ее мне.
- На что она вам?
- Я ее в музей определю.
- Нет. Не продам! - отрезал Трехсердов.
Сказано это было столь решительно, что Шулейко ничего не оставалось, как покинуть этот дом.
Григорий. Геннадий. Георгий!
В "библиотечный день" Шулейко отправился в следственный отдел, чтобы забрать тетрадь кавторанга Михайлова.
- Это последнее, что удалось прочитать, - Оксана Петровна извлекла из стола конверт, в котором лежал отпечатанный на машинке листок с пробелами неразобранных слов.
"…После долг (их) (и) неутешительных размышлений я пришел… принесут людям больше вреда, чем пользы… Настоящее… рассматривать (как) мою последнюю волю…
1……………………….
2. Уничтожить все три опытных образца:
а) модель № 1, исполненную в виде серебряного свистка, находящегося во владении моей жены;
б) модель № 2, исполненную в виде насадки на духовой инструмент (корнет-а-пистон), что остался на моей севастопольской квартире (футляр зеленого сафьяна).
с) модель № 3, исполненную в виде граммофона (ящик красного дерева), хранится в Форосе на даче ординарного профессора Дмитрия Михайловича Михайлова.
Душеприказчиком настоящего распоряжения объявляю вышеозначенного моего брата.
К сему руку приложил
Командир подводной лодки "Св. Петр" Капитан 2-го ранга Н. М. Михайлов 9-й 1919 год. Атлантический океан".
Шулейко вздохнул и спрятал листок в конверт.
- Он не совсем прав… Точнее, совсем не прав.
- Почему вы так считаете? - спросила Оксана Петровна.
- "Все яд, и все лекарство" - так, кажется, говорил великий Гален. Иеро, точнее, инфразвуковая аппаратура Михайлова могла бы принести больше пользы, чем вреда. Смотря как применять его изобретение. Тут сотни примеров.
- Согласна, согласна! Я где-то читала, что с помощью инфразвуковой аппаратуры можно предсказывать не только морские штормы, но и землетрясения.
- Можно и землетрясения. Животные прекрасно слышат тот неслышимый нами гул, который идет из земных недр и который ощущается нами тогда, когда уже поздно бежать из домов. Представьте только, как бы прекрасно дополнила сейсмическую службу инфразвукового наблюдения.
- Да, но неужели, кроме Михайлова, за все это время так и никто не преуспел в этой самой инфразвуковой технике?
- Да как вам сказать… Открытие Михайлова, как это часто бывает, намного опередило свое время. Тут еще надо иметь в виду вот что: на долю двадцатого века выпало столько сногсшибательных изобретений, открытий, разработок, что инфразвуковая техника осталась где-то на обочине прогресса. Смотрите - ядерная физика, ультразвук, лазер, кибернетика, генная инженерия, космос - одна сфера ошеломительнее другой. А тут какие-то "сверхтихие звуки" - ничего никому не сулящие, ничем никому не угрожающие. Это в обыденном, конечно, сознании. Так в нашем исхоженном, истоптанном, изученном сверху донизу мире возникла немыслимая вещь - "белое пятно" инфразвука. Правда, с начала шестидесятых годов инфразвуком начали заниматься серьезно. Построены даже мощные инфразвуковые генераторы. Но все они очень громоздкие, их размеры превышают десятки метров. Михайлову же удалось вместить свои "иерогены" в обычный свисток, в сурдинку, в граммофон!.. К сожалению, свои секреты он унес с собой.
- Все, да не все! Ведь где-то остались целых три модели.
- Прошло с тех пор лет семьдесят. Где их найдешь? - вздохнул Шулейко с пессимизмом, явно напускным.
- Нашли же вы рынду с "Сирены"?! - горячо возразила Оксана Петровна, не заметив подвоха. В ней заговорил профессионал, задетый за живое, чего втайне и добивался ее собеседник.
- Что толку? Рында сказала то, что она сказала. Вот найти бы автора картины… Я тут все имена на "Г" перебрал: Геннадий, Григорий, Генрих, Густав…
- Георгий…
- Да, Георгий… Постойте, постойте!.. Ну, конечно же, Георгий! Как я раньше не догадался?!
- При чем здесь Георгий?
- Да ведь Юрий и Георгий означают одно и то же имя. У меня был школьный приятель, которого мы все звали Юркой. А по паспорту он Георгий Сергеевич. "ГэПэ" - Георгий Покровский!
- Интересно, интересно, - задумчиво произнесла Оксана Петровна. Минуточку… Сейчас мы кое-что уточним.
Она придвинула телефонный аппарат и стала набирать номер.
- Алло! Виктор Иванович? Как вы поживаете? Когда пригласите на открытие? Нет ли у вас под рукой справочника союза художников? Только Украины? Да, годится. Подожду.
Прикрыв трубку рукой, пояснила:
- Это Чижов. Наш местный скульптор.
В последнем уточнении Шулейко не нуждался, так как хорошо знал имя главного севастопольского ваятеля.
- Да, да, слушаю… Посмотрите, пожалуйста, не значится ли в справочнике некто Георгий Александрович Покровский.
Шулейко не смог сдержать иронической улыбки. Для него этот вопрос звучал столь же нелепо, как если бы Оксана Петровна вздумала выяснить телефон Ивана Грозного. Однако в следующую секунду он чуть было не опустился в изумлении на подоконник.
- Так, так! - зазвенел вдруг голос женщины. - Минуточку, сейчас запишу. Это просто невероятно! Сколько же ему сейчас? Восемьдесят девять?! С ума сойти можно - И как он себя… Поразительно. А говорят, долгожители только на Кавказе! Спасибо большое, Виктор Иванович! Обязательно побываю. Всех благ!
Оксана Петровна положила трубку.
- Ваш мичман Покровский живет в Балаклаве, - огорошила она и без того ошеломленного Шулейко. - Он старейший скульптор Крыма, а может быть, и всей Украины, а может быть, и России. К тому же автор тех статуй в Ретро-парке, что сокрушил ваш сын.
- Ясейчас же поеду к нему, - произнес Шулейко. - У него есть телефон. Спросите сначала, как он себя чувствует и сможет ли вас принять.
- Да, конечно. Спасибо. Можно по вашему? - Звоните. Два семнадцать сорок четыре.
Женский голос в трубке сообщил, что Георгия Александровича нет дома, он уехал в Севастополь и найти его можно в Ретро-парке, где он осматривает свои поврежденные работы.
- Пожалуй, я схожу вместе с вами, если вы не возражаете, - сказала Оксана Петровна.
- Да, конечно.
- Отпрошусь только у начальства… Она сняла трубку внутреннего телефона.
- Трофим Игнатьевич, я вернусь с обеда попозже. Мне надо еще раз осмотреть место происшествия. Хорошо?
Положила трубку.
- Подождите меня на улице. Я переоденусь.
Из следственного отдела она вышла, сменив тужурку с лейтенантскими погонами на приталенный жилет в цвет форменной юбки. "Надо же, - удивился Шулейко, - как удобно. Идет себе эдакая дамочка, а никто и не подумает, что офицер милиции".