Эпизоды отчаянного плавания командира "Святого Петра" престранным образом вклинивались в его обыденную институтско-городскую жизнь, отчего все текущие и грядущие хлопоты, беды и радости вдруг стали казаться Алексею Сергеевичу унылыми, блеклыми, пресными. Он заболел "Святым Петром", и эта болезнь захватила его гораздо сильнее, чем все прочие былые страсти, а уж отдаваться своим увлечениям Шулейко умел, так что каждое из них - и подводная охота, и велосипед, и собирательство старинных фотоаппаратов - превращалось в самую настоящую манию.
Вот и в эти суматошные дни, как ни была забита голова экспедиционными отчетами и переживаниями за Вадима, Шулейко то и дело возвращался мыслями к Михайлову, к тайне его одиночного плавания.
Всякий раз, когда он вчитывался в новые странички дневника, ему чудилось, что он держит в руках только что принятую радиограмму, что "Святой Петр" все еще там, в океане, дрейфует по воле волн и течений, что стоит только всполошить аварийные службы, и еще можно успеть прийти на помощь обреченной субмарине. Но он хорошо помнил, как высвобождал из окостеневших пальцев иссохшую планшетку. Выходило так, что капитан 2-го ранга Михайлов из рук в руки передал ему свой дневник. И не кому-нибудь, а лично Алексею Сергеевичу Шулейко. От этой неотвязной мысли можно было повредиться в уме.
Картина в синем свете
Октябрь в Севастополе - время желтых акаций, когда их огромные плоские стручки хрустят под ногами прохожих, когда свежий ветер с моря раскачивает на белых севастопольских балкончиках зелено-фиолетовые плети плюща, когда на Приморском и Историческом, Большой Морской и Корабельной слетают, цепляясь шипами за листву, каштаны, бьются об асфальт, лопаются, и их маслянистые полированные ядра долго прыгают по мостовым и тротуарам… Ничего этого Шулейко не замечал. Работал…
В канун замечательно строенных выходных дней: седьмого октября - Дня Конституции - и субботы с воскресеньем, неожиданно позвонила из Ялты Зоя, "знойная звезда советской этнографии".
- Алексей Сергеевич, не собираетесь ли вы в наши края?
- Нет. Но если это нужно…
- Да-да-да-да! Это нужно видеть своими глазами. Приезжайте обязательно! Только захватите с собой картину. Любую. Важен только размер - метр на шестьдесят пять… Запомнили? Сюжет не важен. Меня вы найдете в пансионате "Академия", второй корпус, семнадцатая комната… Не удивляйтесь моей просьбе. Потом все поймете.
Чувствовалось, что Зою так и подмывает сказать, что именно ему нужно видеть своими глазами, удивить, ошеломить, но она сдержалась, а Алексей Сергеевич выпытывать не стал, и в тот же день - укороченный на работе как предпраздничный - отправился рейсовым "икарусом" в Ялту, которую, в общем-то, терпеть не мог из-за пошлого курортного ажиотажа, сотрясавшего этот некогда тихий и благодатный городок.
Шулейко взбежал по высокой многомаршевой лестнице, держа под мышкой картину, которую снял со стенки у себя в прихожей. То была копия полотна из Русского музея "Татары, выгружающие чай в Нижнем Новгороде", купленная в Ленинграде еще в студенческие годы, и Алексей Сергеевич готов был без особого сожаления расстаться с этим полотном, изрядно намозолившим глаза сначала в комнате, потом на кухне и, наконец, в прихожей. Правда, размеры ее рамы были чуть меньше тех, что называла Зоя, но ничего другого найти он не успел.
Счастливо миновав насупленную вахтершу, проводившую его долгим подозрительным взглядом, Шулейко - с деловым видом ("Картину несу!") - поднялся на второй этаж и постучался в семнадцатую комнату.
- Как вы быстро! - обрадовалась Зоя. - Проходите. Сейчас я вам все расскажу и покажу. - Она подвела гостя к картине, висевшей над диваном, и в предвкушении будущего эффекта спросила:
- Что вы на ней видите?
- Волны… - неуверенно отвечал Алексей Сергеевич, старательно вглядываясь и пытаясь догадаться, в чем тут секрет. - Очень похоже на известную картину Айвазовского "Среди волн".
Огромные пенные валы катили прямо на зрителя, точно он видел их снизу, оказавшись посреди разбушевавшейся
стихии.
- У меня вчера разболелось ухо, - рассказывала Зоя, разматывая шнур синей лампы. - Я сидела вот здесь и смотрела телевизор… - Она выключила рефлектор и села против светящегося экрана. - Теперь погасите верхний свет. Да, вот так я сидела и ненароком посмотрела на эту картину… Смотрите сами, вот отсюда…
Шулейко направил на полотно, тускло отливавшее в бликах телеэкрана лучи синей лампы, и в этом странном смешении света вдруг увидел, как на картине проступили четкие очертания… корпуса подводной лодки. Субмарина как бы кралась под волнами… Это было хорошо придумано!
- Кто же автор? - спросил Алексей Сергеевич, придя
в себя от первого удивления.
- Я пыталась это узнать, но на полотне нет никаких пометок. Как она попала сюда? Никто не помнит. Завхоз говорит, что картина осталась вместе с мебелью от прежней организации, владевшей пансионатом. Есть инвентарный номер, но он ничего не объясняет.
Вы обратите внимание, как похожа эта лодка на ту, что мы нашли в Луана-дари?
- Похоже, да не очень… У этой рубка попрямее… Но, в общем-то, они наверняка из одного времени.
- Картина явно записана. - Зоя зажгла люстру, и очертания субмарины исчезли. - Знаете, как иконы записывали?
- Да, конечно. Поверх старого лика писался новый.
- Вот-вот… Надо снять верхний слой и рассмотреть, что здесь было написано сначала.
- Снимать краски - долгая история. Проще сделать рентгеновский снимок.
- Вы можете?
- Д-а, вроде бы у меня есть знакомые… - сказал Шулейко и подумал об Оксане Петровне.
- Тогда берите ее с собой! - распорядилась Зоя. - Вашу же повесим на место "Волн". Надо только на нее переставить инвентарный номер… Все равно она в комнатной описи значится как "картина масляная в раме 100x65"
- Но у меня рама чуть меньше.
- Ничего, - успокоила его Зоя… - Здешним ценителям искусства ничего не стоит пометить в акте, что "картина в раме" усохла. Она же ведь масляная, не так ли?!
- Так, - улыбнулся Алексей Сергеевич.
Три дня Шулейко с нетерпением ждал данных рентгеноскопического анализа. Наконец Оксана Петровна позвонила.
- Приезжайте. Мне только что принесли рентгенограмму.
Через полчаса Шулейко держал в руках еще влажноватый лист широкой рентгеновской пленки. Среди смутных разводий и пятен прорисовывался, силуэт подводной лодки. Снимок был настолько четкий, что можно было даже разобрать название корабля, выведенное на носовой скуле, - "Сирена". Но самое главное - в нижнем углу записанной картины проступали авторские инициалы, сплетенные в затейливый вензель "Г. П. - 76".
- Кто же этот "глаголь-покой"? - спросил Шулейко, прочитав инициалы на морской манер.
- Кто такой "глаголь-покой", не знаю, - отвечала Оксана, Петровна., вытаскивая закладку из корабельного справочника, - а вот судьбу подводной лодки "Сирена", удалось установить довольно точно. В 1920 году врангелевцы увели ее вместе с остатками Черноморского флота в Бизерту. Там она, простояла до 1928 года, после чего ее разобрали на металл.
- Почему портрет "Сирены" был написан в 1976 году, а не при жизни субмарины? - размышлял вслух Шулейко, - Впрочем, знать тогда о ней могли лишь историки, причем очень узкого профиля - те, кто изучает neрвую мировую войну на Черном море.
- К вашим вопросам, - вздохнула Оксану Петровна, - Я могу добавить лишь свои… Зачем и кому понадобилось записывать первую картину? Кто ее записал - сам автор, которому картина не понравилась? Или другой художник? Если автор, то кто он - знаток морской старины или…
- Или сам моряк, - продолжил мысль Алексей Сергеевич, - член экипажа этой лодки…
Оксана Петровна усмехнулась.
- Я даже подумала, уж не сам ли это Покровский написал.
- А почему бы и нет? Сколько бы могло ему быть в 76-м? Лет восемьдесят от силы…
- Инициалы не совпадают. Того звали Юрий Александрович. А на вензеле четко просматривается "Гэ. Пэ"… К сожалению, я не могу принять участие в ваших розысках, хотя, признаюсь честно, вся эта история мне интересна и в человеческом, и в профессиональном плане. Но работы у меня, как, наверное, и у вас, выше головы.
Теперь по делу вашего сына. Могу вас обрадовать. Вот заключение эксперта по холодному оружию: "Представленный на исследование предмет является ножом индийского кустарного производства и предназначен для разрезания бумаги (листов книг, конвертов и т. п.). Этот нож, хотя и стилизован под индийские национальные образцы холодного оружия, но в действительности холодным оружием не является…"
- То, что нож для разрезания бумаг не является холодным оружием, - усмехнулся Алексей Сергеевич, - это я и без эксперта знаю.
- Ну не скажите… Среди юристов нет определенного мнения, что считать холодным оружием, а что предметами хозяйственно-бытового, туристско-спортивного назначения. Вы знали, что ваш сын ходит с этим ножом?
- Да. Но я знаю и то, что Вадим никогда не пустит в ход свой нож первым. У любого мужчины должен быть нож для, самообороны, для дороги, да мало ли для какого другого дела. Я сам всегда ношу с собой нож.
- Интересно взглянуть!
- Пожалуйста.
Шулейко достал из портфеля пластиковые ножны и извлёк из них нечто вроде финки с рубчатой резиновой рукоятью.
- Ого! - воскликнула Оксана Петровна. - Вот здесь и в самом деле без экспертизы ясно - самое настоящее боевое оружие.
- Боюсь, что вы ошибаетесь. Это нож для выживания в джунглях. У него полая рукоять - для насадки на палку: Вот тогда эта штука действительно превращается в оружие - в копье. По вашей классификации это скорее туристско-охотничий инвентарь.