Я никак не мог понять, чем арабские цифры лучше китайских? Чем? И что ей вообще от меня надо? Результат-то правильный. Не все ли равно, как я считаю, лишь бы правильно.
Нюрка вызвалась научить меня считать. Но и у нее ничего не вышло. Считать вслух по-русски я научился лишь где-то в третьем классе. А до третьего все равно сначала производил подсчет в уме так, как меня научил дядя Дима, и только потом говорил результат по-русски.
Я рассказал вам о своем детстве, чтобы вы поняли, почему я вступил на аэродроме в разговор с китайскими товарищами, почему мне вдруг захотелось поговорить с ними, отвести душу, вспомнить Владивосток и то время, когда я ходил в школу на Второй речке.
6
Неожиданно прибыл дежурный по полетам Федоров и с места в карьер потребовал перевести целую речь.
- Скажи им, Веня, - попросил он, - что вылета до вечера не будет. Облачность в Казани девять баллов. Переведи!
Я открыл рот, постоял с открытым ртом... Все на меня смотрят, ждут, что я скажу, а я ничего не говорю, потому что не имею понятия, как будет "девять баллов облачности" по-китайски.
- Что ж ты? - волнуется Федоров. - То трепался без умолку, а когда нужно, молчишь как рыба.
- Да вот... - отвечаю, - сообразить нужно, что как, собраться с мыслями.
Пассажиры наперебой стали мне помогать, точно я без них не понимал, что требуется сказать.
И я с тоской гляжу на медпункт, переводчику вторую бутыль с нашатырным спиртом несут, нет переводчика, хоть плачь.
И я начал импровизировать.
- Эта... - показал я на самолет в окне, - до самого вечера будет стоять, на месте стоять. Долго стоять. На поезде далеко. Даже не представляете, как далеко... Двое суток ехать - вот как далеко. Страшно далеко!
- Поняли? - нервничает Федоров.
- Не сбивайте с мысли. Поймут, - пообещал я и продолжаю: - А это, - я показал на облака, - там... Низко... Много...
- Большая облачность! - пришли на помощь китайские товарищи.
- Большая! - обрадовался я. - Облачность большая!.. Очень большая... Вы даже представить себе не можете, какая большая облачность... Слишком большая!
- Чего полчаса объясняешь? - заволновался Федоров.
- Метеосводку, - говорю.
Китайские товарищи посовещались между собой, закивали головами:
- Понятно. Минбай!
Больше всего удивился я сам, что они меня все-таки поняли.
- Веня, ты гений! - говорит товарищ Федоров. - Мы тебя обязательно отметим в приказе. Только переведи еще... Скажи, что сейчас пусть они пойдут в ресторан, покушают. Ну а потом... Мы машину раздобудем, город покажем. Созвонимся с "Уралмашем", пусть поглядят на нашего красавца. У них тоже скоро такие заводы будут. Мы поможем! Весь советский народ поможет. Им легче будет, чем нам, потому что у них есть мы, а нам ведь никто не помогал... Они будут идти по проторенному пути, не повторяя наших ошибок, так что им будет легче. Переведи, пожалуйста.
Пассажиры кивают головами и тоже твердят:
- Им легче. У них мы. У нас такого помощника не было... Им легче.
Начал я это переводить. Полчаса переводил. Ну то, что мы их в ресторан приглашаем, - это они, конечно, сразу поняли, а вот как насчет всего остального, что я им пытался втолковать, - это уж не знаю... Кажется, не очень. Китайцев повели в ресторан, я было направился к своему БЗ, где сидел и нервничал Васька.
- Ты куда, Веня? - схватил меня за рукав мертвой хваткой Федоров.
- На дежурство. Я на дежурстве.
- Мы тебя заменим, - пообещал Федоров. - Иди с ними.
Пошли, значит, мы в ресторан, в главное здание. В зале никого нет, на двери табличку повесили: "Закрыто на переучет". Принесли на стол китайским товарищам всего - холодного, горячего и прочего. От прочего они отказались.
Пообедали на славу. После этого пришел автобус. Сели мы и поехали в город осматривать достопримечательности.
Начали с памятников. Конечно, я их первым делом повел к памятнику Свердлову. Странно, но они не знали, кто был Свердлов. Я рассказал. Рассказал все, что знал про Якова Михайловича, про уральских большевиков-революционеров. И еще добавил про знакомого мне лично партизана революции - про дядю Диму, которого по-настоящему звали Дин Фу-тан.
Потом поехали на центральную площадь, к памятнику Карлу Марксу. Но тут китайские товарищи сказали, что им не стоит рассказывать, потому что про Карла Маркса они сами все хорошо знают.
Что же, дело ихнее. А то я бы мог рассказать: вдруг они чего забыли или что-то не так поняли.
7
Очень странно устроена человеческая память.
Я учил в школе с четвертого класса немецкий язык. Окончил девять классов, поступил в вечерний авиационный техникум. Работал, учился как миллионы моих сверстников. В техникуме продолжал изучать немецкий. У меня в общем была по нему четверка, вполне приличная отметка. Но немецкий давался мне с великим трудом. Я его в полном смысле слова "долбил": не люблю ничего делать недобросовестно. А китайский... Вот уж много времени прошло, и я, оказывается, его помнил, сегодня точно какая-то волна накатила, подхватила меня, и я почувствовал себя на ее гребне. Речь у меня лилась без задержки. Вот так иногда бывает с человеком, который любит петь. На работе нельзя, дома соседи - неудобно, и вдруг как-то, оказавшись один в лесу, он запоет, и одна песня льется за другой.
Так и я.
Через каждый час я звонил в аэропорт: дали погоду или нет? Потом вел китайских товарищей дальше по городу. Встречали нас всюду приветливо. Мы посетили краеведческий музей, потом зашли в универмаг. Китайских товарищей почему-то больше всего заинтересовали фотоаппараты. Они узнавали цены, переводили их на юани и очень удивлялись, как дешево стоят у нас такие первоклассные аппараты, как "Зоркий", "Киев".
Потом я пригласил гостей в кинотеатр на экранизированную оперу "Черевички". Была кинокартина с подобным названием.
- А какая опера? - спрашивают.
- Обыкновенная, - отвечаю. - Поют в ней, танцуют между делом, оркестр играет и при этом имеется содержание...
Я не был силен в оперном искусстве и вообще в музыке. Как-то эта область осталась для меня малознакомой.
- А у нас, - заявили китайцы, - есть несколько видов опер. Шаосинская, Пекинская...
- У нас тоже много, - отвечаю я, чтоб не ударить в грязь лицом. - В Москве есть, в Новосибирске есть, в Свердловске...
- А в чем их отличие?
- В чем? Декорации разные, артисты... В одной толстый певец поет тоненьким голосом, в другой, наоборот, тоненький певец поет басом. А также хор разный. В одном оперном театре целый полк выйдет на сцену, в другом - два полка. Больше, чем зрителей в зале.
- Интересно, - говорят китайцы.
От разговора об опере у меня выступил на лбу пот. Не моя сфера.
Я провел гостей в фойе, рассадил за шахматными столиками, кому шахмат не хватило, шашки предложил. Но они не умели играть ни в то, ни в другое.
Открыли дверь в зрительный зал. Мы сели, заняв целый ряд.
Крутят журнал.
Неожиданно вспыхнул свет. Гляжу, Петр Михайлович, наш аэропортовский шофер, бежит вдоль рядов, рукой машет, чтоб выходили: мол, погоду дали, немедленно надо ехать в порт.
Вернулись мы в аэропорт. Китайских товарищей сразу повели на посадку. Разместились они честь честью. Только переводчика пришлось силой сажать, потому что он на поезд просился.