Он повернулся к покрасневшему от неожиданного радостного известия Генриху и крепко пожал его руку. По рядам рабочих пронесся глухой ропот. Каждому становилось ясно: теперь от Циммермана совсем не будет житья. Уж если он раньше драл с рабочих три шкуры, то сейчас, оплачивая офицерский мундир рейха, спустит с них все семь.
- Рабочие! Фюрер по достоинству награждает каждого, кто самозабвенно трудится на благо великой Германии! - продолжал торжественную речь напыщенный Рюдель. - Любой из вас может получить благосклонность фюрера, для чего должен работать не покладая рук и этим приблизить долгожданный час нашей исторической победы…
Говорил он долго и нудно, а счастливый Циммерман стоял навытяжку перед строем и блаженно улыбался, радуясь свалившейся на него поистине царской милости фюрера.
После ужина к нему с угодливой улыбкой на мясистом лице подошел Лыковский.
- Поздравляю с офицерским званием, господин начальник!
- Благодарю. Ты тоже, восемьдесят девятый, можешь заслужить награду фюрера, если не будешь лодырничать.
Лыковский осклабился.
- Да уж постараюсь, господин начальник! Можете мне поверить.
- Старайтесь, старайтесь! Фюрер в долгу не останется.
Лыковский осмелел, сделал шаг вперед, перешел на громкий шепот.
- По случаю присвоения вам офицерского звания, господин Циммерман, надеюсь, выйдет амнистия для меня и вы отмените экзекуцию с розгами…
- Что-о?! - Циммерман поднял на него полные негодования глаза.
- Я еще буду вам полезен…
- Мерзавец! - взорвался Генрих. - Ты еще смеешь офицеру немецкой армии предлагать сделку? Сотник! - позвал он стоящего поодаль Лукашонка. - Добавьте восемьдесят девятому еще пяток розг. Чтоб знал впредь, как вести себя с офицером рейха. Да покрепче всыпьте, покрепче!
- Не извольте беспокоиться, - ухмыльнулся Лукашонок. - Сделаем по всем правилам. Распишем его жирный зад под золото…
Едва надев новенький, сшитый с иголочки офицерский мундир с погонами, Генрих решительно направился к Баремдикеру. Когда он открыл дверь, начальник концлагеря рявкнул:
- Кто еще там!
- Имею честь представиться, герр оберштурмфюрер! - отрапортовал он.
- А, Циммерман… - Баремдикер протянул ему руку. - Поздравляю! Но вам до меня еще далеко, - заметил он не то серьезно, не то в шутку. - Мы, эсэсовцы, опора третьей империи! - Баремдикер гордо вскинул голову перед вытянувшимся Циммерманом. - Трудно представить, что бы творилось в Германии без СС, СД и гестапо. Фюрер далеко видел! Заблаговременно создал их…
Генрих внимательно слушал его, а когда тот умолк, он сказал:
- А я, герр оберштурмфюрер, честно признаться, все как-то не решался к вам зайти. А вот побывал в гостях у моего друга полковника Краузе, и решился…
- Почему вы не решались зайти? - настороженно глядел на него начальник концлагеря.
- Это же ясно, герр оберштурмфюрер, кто вы, а кто я? Правда, - после некоторой паузы продолжал Циммерман, - мой друг Краузе очень хвалил вас, и эта похвала из уст такого человека, как Краузе, сами понимаете, весьма лестная. Если бы вы знали, как много я потерял, живя в большевистской России. Я так мечтал уехать на свою родину, и вот наконец здесь. Я горжусь, что имею честь беседовать с вами.
- Беседовать? - усмехнулся Баремдикер. - Вы можете и выпить со мной… Правда, - замялся начальник концлагеря, - у меня вышли все запасы. Но что-нибудь придумаем. Заходите вечерком, ладно?
- Польщен, герр оберштурмфюрер, - улыбнулся Циммерман. - Если разрешите, я прихвачу кое-что с собой…
После работы, когда над лагерем сгустилась ночь, Циммерман пришел к начальнику концлагеря. Тот встретил его, как старого друга. Увидев коньяк, который Генрих принес с собой, он воскликнул:
- О, да вы волшебник! - глаза Баремдикера загорелись зеленым огоньком, он жадно рассматривал бутылки коньяку и прочую снедь. - Это же целое богатство!
- Это все Краузе, - сказал Генрих. - Мы ведь с ним друзья с ранних лет, и, если бы не отец, из-за которого попал в Россию, я бы тоже был профессором…
Пили коньяк весь вечер. Баремдикер захмелел.
- У английского премьера губа не дура, - заключил он. - Каждый день, шельма, лакает такой божественный напиток…
Последовала резкая фраза на английском языке. Потом еще и еще. Очевидно, оберштурмфюрер кого-то ругал. Он привалился к столу, опрокинул рюмку рукавом.
- Ничего, ничего, - заторопился успокоить его Генрих. - В России говорят: когда льют вино - к счастью.
Баремдикер расслабленно откинулся на спинку стула.
- В России может быть. А у нас… у нас, в великой Германии, нет. В Англии - тоже. - Он наклонился к Циммерману, доверительно заговорил: - Мой папочка, барон Карл Тирфельдштейн, спрятал меня в лондонском тумане. От глаз людских… Как незаконнорожденного. Заставил окончить английский колледж. Чтобы сделать дипломатом. А я терпеть не могу этих политических проституток! Мундир эсэсовца мне дороже черных фраков и накрахмаленных сорочек с бабочкой у шеи. Я бы давно уже был штурмбанфюрером, если бы не папина глупая затея с дипломатами.
- И будете. Я уверен. Очень скоро будете, - горячо заверил Генрих. - Сам оберштурмбанфюрер Грюндлер о вас высокого мнения…
Баремдикер с достоинством поднял непослушную голову. Глаза его сузились, и без того тонкие губы вытянулись в ниточку. Ноздри мелко дрожали, вбирая в легкие воздух. Циммерман понял, что задел его больную струну. Сейчас он вспыхнет: в щелочках глаз уже искрятся яркие угольки. Единственный, пожалуй, способ - попытаться залить разгоравшийся огонек коньяком. Генрих потянулся за бутылкой. Оберштурмфюрер перехватил его руку, силой заставил поставить бутылку на место. Заговорил хриплым, не своим голосом:
- Грюндлер - ищейка! Всегда нос держит по ветру и видит сквозь землю на три метра. Никому не верит. Даже себе. Вон как ловко он проверил вас! Притащил в Шварцвальд полковника Краузе. Садист! Все, вместе взятые, инквизиторы средневековья не годятся ему и в подметки. Не приведи бог попасть к нему в лапы. Всю кровь выпустит. По капельке. В общем, Грюндлер - фигура? - Баремдикер зло хватил по столу рукой. Зазвенела, подпрыгивая, посуда. - Он пешка! Самая обыкновенная. Если бы не великий родич Эрнст Кальтенбруннер, быть ему заурядным штабным офицеришкой. Представьте, он ни одного иностранного языка не знает. Да и с родным немецким не в ладах. Был шокирован, когда узнал, что я владею английским, французским и в придачу русский изучил. И вот осенью, как только эта адская лаборатория из своей бесовской кухни начнет выдавать продукцию, Грюндлер станет штандартенфюрером. Да, да! Потом и за генеральским мундиром полезет. С помощью дорогого родича, конечно. А я… - начальник концлагеря налил полную рюмку коньяку и залпом выпил. - У меня нет такого покровителя, - продолжал он. - Мой незабвенный папочка преуспел лишь в задирании юбок у шестнадцатилетних. Правда, он ухитрился все же спрятать меня в эту дыру от фронта. И на том спасибо.
- Плюньте на все, оберштурмфюрер, - произнес Генрих. - У вас все еще впереди. И вы свое возьмете.
- Верно, - согласился Баремдикер. - К черту Грюндлера. Мы с вами должны урвать свой кусок пирога. И побольше.
- Да уж не упустим… чужого.
Баремдикер сухо засмеялся:
- Вы мне нравитесь, Циммерман! В вас что-то есть. Еще по одной ради такого случая.
- Дойдем ли?
- Когда, интересно, русские прекращают пить?
Генрих опрокинул рюмку вверх дном.
- Браво! - зааплодировал Баремдикер. - Предлагаю на брудершафт.
- Почту за великую честь!
Выпили.
- Хотите, я вас развеселю? - предложил Генрих.
- О, да вы действительно волшебник! Видимо, здорово вас дубасили в Сибири большевики. Все умеете!
- Жизнь научит, - ответил Генрих и дважды хлопнул в ладоши.
На пороге появился Фимка. Левой рукой он придерживал двухрядку, а правую для приветствия приставил к виску.
- Что изволят, гер-ры немецкие офицер-ры?
- Фимка, черт, спой! - приказал Генрих.
- Битте-дритте, или с. превеликим удовольствием, как говорят в благородных компаниях, - расшаркался Фимка. - Только вот горло того… - он издал сиплый звук. - Сухота внутрях. Что тебе Сахара. Смочить бы чуток ершистым для тембровой сочности…
Генрих потянулся за второй бутылкой коньяку.
- Этой обезьяне давать коньяк? - опешил Баремдикер. - Пусть сосет шнапс.
Он вытащил из ящика стола бутылку шнапса и бросил ее Фимке. Тот ловко поймал ее на лету, зубами снял пробку.
- Спасибочки-данкете, - растроганно поблагодарил Фимка и, покрутив бутылку, опрокинул горлышко в рот.
- Браво, обезьяна, браво! - точно ребенок, запрыгал на стуле Баремдикер. Протянул кусок хлеба. - Закуси, шимпанзе!
Фимка бросил пустую бутылку в угол, с шумом выдохнул и уткнул длинный нос в рукав.
- Не приучены. Обходимся мануфактурой. Да и шнапс так себе. Квасок…
Он вдруг ловко перехватил гармонь, рванул мехи и. притоптывая в такт ногой, залихватски запел:
Эх любо, братцы, любо.
Любо, братцы, жить,
С нашим атаманом
Не приходится тужить…
Фимка, к восторгу Баремдикера, без конца пел русские, украинские, белорусские песни, лихо плясал барыню, гопак и лявониху.
Веселье закончилось в полночь, когда напившийся оберштурмфюрер свалился под стол.