Линьков Лев Александрович - Большой горизонт стр 4.

Дорога свернула влево, и в прямоугольной ска­листой выемке, словно в громадной раме, выри­совался конус вулкана, спрятавшего в тучах, свою вершину. Под ногами похрустывали об­ломки застывшей лавы.

- Ты не устала, Мариша? - спросил Баулин.- Давай-ка я тебя понесу.

Маринка помотала головой;

- Не, я сама.- И побежала вперед.

- Николай Иванович, а почему бы вам не от­править Маришу на Большую землю, к родным? Уж больно сурово у вас тут на острове.

- На будущий год отправлю. Придется отпра­вить,- сказал Баулин.- На будущий год мы станем совсем взрослыми. Пойдем в первый класс.- Сквозь грусть на лице его промельк­нула улыбка.- А что до климата, так ведь Мариша здесь выросла, она у меня, можно сказать, коренная курильчанка: когда мы приехали сюда, ей не было и двух лет.

- Значит, Мариша не видела ни цветка, ни нашей русской березы?! - вырвалось у меня.

- Мама делала нам цветы из бумаги... Заме­чательные цветы, как живые!

- А вы не подавали рапорта о переводе? Куда-нибудь на Черное море либо на Каспий? Вас же переведут без звука.

- Здесь я нужнее,- нахмурился Баулин.

Я снова огляделся вокруг: скалистый остров представился мне еще более унылым и мрачным. Тучи немного развеяло, и вулкан показал свою усеченную главу. Из кратера поднимался желто­ватый дымок. Внизу, левее морбазы, виднелись остатки фундаментов никуда теперь не ведущей дороги.

"Моретрясение бед наделало",- подумал я.

- Пришлось перебраться повыше,- перехва­тив мой взгляд, объяснил Баулин, показал на стройку: - А это мы строим свои судоремонтные мастерские. Новый народ скоро приедет.

На утесе, куда мы поднялись, стояли непода­леку друг от друга выщербленный временем и не­погодами каменный крест и скромный гранитный обелиск с пятиконечной звездой.

- Кто-то из казаков Ивана Козыревского,- сказал капитан 3 ранга, останавливаясь у креста, и скинул фуражку.

"1713..." - с трудом разобрал я высеченную на кресте дату. От имени отважного землепроходца осталось лишь несколько разрозненных букв ста­ринной славянской вязи.

Три века назад открыли русские люди Куриль­ские острова. Первые "скаски" о Курилах запи­сали в Москве еще со слов открывателя Кам­чатки Владимира Атласова. А в начале XVIII века, когда на Камчатке была подавлена ка­зачья смута, один из вожаков бунта Иван Козыревский, желая заслужить царево прощение, от­правился открывать для России новые острова.

- И получил в награду за курильские походы десять целковых,- с горечью заключил Баулин свой рассказ.- А сколько таких безымянных русских могил и на Камчатке, и на Командор­ских островах, и у нас, на Курилах.

Мы подошли к обелиску.

- И таких памятников теперь здесь немало,- сказал Баулин.

К красноватому граниту была прикреплена чугунная доска:

"Вечная слава героям, павшим в боях

за честь и победу нашей Родины!

Память о вас, вернувших Родине

Курильские острова,

переживет века.

Август 1945 г."

- А вы говорите "уехать"! - с неожиданной горячностью сказал Баулин.- Как это можно! Здесь же первая пядь нашей земли...

С высоты утеса открывался вид на океанский простор, на соседние острова. Среди туч неуве­ренно проглянуло солнце. Далекий, далекий путь предстоит пройти ему над морями, над полями и лесами России.

- "Над моей отчизной солнце не заходит, до чего отчизна велика",- продекламировал Бау­лин, будто угадав мои мысли.

А Маринка легко, словно горная козочка, взо­бралась на большой замшелый камень и зама­хала ручонками. Она махала "Дальстрою", похо­жему на черного жука, медленно ползущего по бескрайней, серо-свинцовой плите.

- Да разве увидит тебя так далеко дядя Алеша? Ты, как царевна на горошине,- пошу­тил я.

- Увидит! - убежденно сказала Маринка. - Дядя Алеша говорил, что попросит у штур­мана бинокль.

Чем же внешне грубоватый старшина 1-й статьи пробудил в девочке такую горячую любовь? Правда, я видел его мельком, не пере­кинулся с ним и парой слов, и первое впечат­ление могло быть обманчивым. Снова вспом­нилось: "Не забудьте расспросить Баулина о Кирьянове..."

Я решил при случае завести с капитаном 3 ранга этот разговор, но вечером он сам загово­рил о Кирьянове.

Стрелки висящих на стене корабельных часов подходили к полуночи. Маринка давно уже спала. Мы напились чаю с привезенным мной ли­моном, и Баулин достал из книжного шкафа фо­тоальбом.

- Поглядите, есть любопытные снимки. Альбом и впрямь оказался интересным: рас­сматривая его, я как бы заново проделывал путь вдоль Курильской гряды, с юга на север.

Один за другим возникали острова с крутыми берегами самых причудливых, непривычных очертаний. Гранитные колонны и арки и пещеры фантастических форм - следы разрушительных при­боев и ураганов. Непроходимые заросли бамбука, рощи клена и тиса на южных островах, затем цепляющиеся в расселинах кедры-стланцы и низ­корослые кустарники, наконец, просто голые скалы, как на острове Н. Огромные "птичьи ба­зары", лежбища котика и тюленя. Фонтаны, вы­брасываемые стадом китов, и ворота, сооружен­ные из ребер кита. Лов сельди гигантскими став­ными сетями, новые рыбные и консервные заводы и новые добротные поселки недавних переселен­цев с материка...

Особенно заинтересовали меня снимки извер­жения вулкана: на одном из них - поток рас­плавленной лавы, на другом - колоссальный "гриб" из дыма и пара над кратером.

Однако самой поразительной оказалась послед­няя фотография: острая одинокая скала среди вспененных волн, и на ней уцепившийся за вы­ступ человек с ребенком на руках. Я узнал в ре­бенке Маринку. Держащий ее человек был сфо­тографирован со спины. По тельняшке можно было определить, что это моряк.

Баулин ушел на кухню и не возвращался уже с полчаса. Мне захотелось узнать подробности происшествия, запечатленного на фотографии, и, прихватив альбом, я тоже направился на кухню. Увиденное заставило меня приостановиться в две­рях: капитан 3 ранга развешивал на веревке только что выстиранные детские рубашонки, чулочки, штанишки.

- Простите... Кажется, помешал? - пробор­мотал я.

- Что вы, что вы! - Баулин нимало не сму­тился тем, что я застал его за столь не мужским занятием.- Вы меня извините - оставил вас од­ного. Оля всегда сама стирала Маришино при­даное. Ну, и я. Так, знаете, чище... Как фотогра­фии? - увидел он в моих руках альбом.

- Поразительные! - Я показал на последний снимок.- Николай Иванович, когда это снято? Кто это с Маришей?

- Алексей Кирьянов. Тот самый старшина первой статьи Кирьянов, с которым мы распро­щались утром. Алексей спас Маришу во время моретрясения.

Мы вернулись в комнату.

Поскрипывали ставни, тревожным гулом напо­минал о себе утихший было океан.

- Слышите? - кивнул на окно Баулин.- Разгуливается. Русские землепроходцы называли его не Тихим - Грозным Батюшкой. А заокеанские господа возомнили, будто это их внутреннее море. Не знаю уж чего тут больше - спеси или наглости. Общий океан, а если общий - и жить бы всем в мире.

Мерно, не торопясь отстукивали ход времени корабельные часы над большой, во всю стену картой Тихого океана, и он сам грохотал за ок­ном, на прибрежных рифах - Великий Грозный Батюшка.

Я снова посмотрел на поразившую меня фото­графию: острая одинокая скала среди моря, и на ней Алексей Кирьянов с Маринкой на руках.

- Николай Иванович, я слышал, что моретря­сение произошло ночью, почему же на снимке день?

- Перед рассветом на берег обрушилась пер­вая волна, а их было несколько. Океан так взба­ламутился, что не мог уняться суток двое. Сни­мок сделан спустя семь часов после начала море­трясения. Это не я снимал, а наш штурман. Не растерялся, успел щелкнуть. К слову сказать, мы каждое чрезвычайное происшествие фотографи­руем - документ.

- И Кирьянов с Маришей столько времени держался на этой скале?

- На отпрядыше,- поправил капитан 3 ран­га.- Мы называем такие одиноко торчащие из воды камни отпрядышами или кекурами - ста­ринное поморское наименование.

- Их нельзя было снять с этого... отпрядыша из-за шторма?

Баулин утвердительно кивнул.