- Теперь я понимаю, почему у тебя сегодня такая кислая физиономия. Ведь это подлинное несчастье! Настоящее бедствие, лишающее префектуру Сена примерного служащего!.. Итак, ты держишь путь в Бразилию! Бордо , Лиссабон, Дакар , Пернамбуку , Рио-де-Жанейро - путешествие приятное и непродолжительное. Двадцать три дня на пароходе - совсем пустяк! - и ты уже в солнечной стране, среди тропической зелени!..
- Мне наплевать, как там - пусть будет хуже, чем даже в катакомбах… Но море, море! - плаксиво произнес Жак и умолк, не в силах продолжать.
- Послушай, ты так и не сказал, что же заставило тебя отказаться от привычного ритма жизни. Со времени нашей последней встречи прошло полгода - срок достаточно большой, чреватый многими неожиданностями для нервных парижан - правда, теперь нас называют не парижанами, а невропатами!
- До вчерашнего вечера жизнь моя была спокойна, словно вода в пруду. Но с утра я - как на углях! Я почти архимиллионер , но радости - никакой!
- Надо же! Наследство?
- Да.
- От какого-нибудь дядюшки?
- Да.
- Наверное, из Америки: только там такие серьезные дяди живут.
- Отгадал.
- Ну что ж, тем лучше! А то говорили, что они уже все перевелись. Я рад, что эта порода людей еще не вымерла, и счастлив за тебя… Да что мы стоим в этой толчее? Уже половина двенадцатого, я умираю от голода. Пойдем-ка к Маргери. Проглотим дюжину устриц, отведаем рыбки из Нормандии , полакомимся молодой куропаткой, запьем все это старым вином "бон-дез-оспис"! А за десертом ты расскажешь мне о своих треволнениях. Это тем более интересно, что начало похоже на очерк из "Журнала путешествий".
- Ладно, пошли. Тем более что на работу сегодня все равно не пойду.
- Да уж скорее всего! - заметил Жюльен, посмеиваясь.
Полчаса спустя друзья, удобно расположившись в отдельном кабинете ресторана, с удовольствием уплетали блюда, подаваемые им Адриеном, славным малым, преклонявшимся перед исследователями и, кажется, тщетно мечтавшим тоже отправиться в настоящее путешествие. Пища была, как водится, изысканной, вино - отменным.
За едой о горестях осчастливленного Жака не говорили. И только когда Адриен принес кофе, Жюльен, закурив сигару, облокотился на стол и приступил к расспросам:
- Так ты сказал, что дядюшка…
- Умирая, объявил меня единственным наследником. Со мной письмо от него, полученное с утренней почтой. Вот, смотри! - Жак достал из кармана и протянул Жюльену толстый конверт с адресом, написанным крупными печатными буквами, и с профилем Педру д’Алькантара на почтовых марках.
- Да это же целый трактат!..
- Прочти, здесь немало любопытного.
- И денежного!
- Ты все смеешься. Дядюшка писал не так часто.
- Но если уж писал…
- То и за час не прочитаешь.
- А у нас есть время?
- Что касается моей работы…
- Ясно! Итак, приступаю!
Жюльен не торопясь разгладил листки, пригубил шартрез и начал вдумчивым голосом:
- "Фазенда Жаккари-Мирим, двадцать один градус тридцать минут южной широты и сорок девять градусов западной долготы от Парижского меридиана (Бразильская империя )
Двадцать первое июня
тысяча восемьсот семьдесят восьмого года
Дорогой мой племянничек!
Некоторые замшелые моралисты считают, что нельзя следовать первому движению сердца: оно, мол, излишне сентиментально. Со мной же - в том, что касается вас, - получилось как раз наоборот. Первым моим побуждением было лишить вас наследства, но я заглушил это желание и решил объявить вас своим единственным наследником. Ну, хорошо я сделал, отказавшись от первого побуждения, которое явно было злобным? Не буду объяснять мотивы, которые побуждают меня так действовать. Мое решение непоколебимо, хотя я вас совсем не знаю или знаю исключительно по письмам, посылаемым хорошо воспитанным молодым человеком старику, который может обернуться для него американским дядюшкой. Я долго на вас обижался. Это началось еще с того времени, когда вы закончили пресловутый юридический факультет - еще одна глупость Старого Света! - и искали место в жизни, как обычный Жером Патюро. Ваша умница-мать, моя сестра, оказала мне честь посоветоваться со мной по этому поводу. Справедливо или нет, но на меня в семье смотрели как на смышленого человека - из-за того, что, покинув страну в двадцатилетнем возрасте в одних сабо , я сумел, как нынче говорят, сколотить кругленький капитал. Я ответил ей, что хорошо бы отправить вас на фазенду Жаккари-Мирим, где моего племянника ждал бы хороший кованый сундучок размером с канонерку и где его встретили бы с распростертыми объятиями, прижав к сердцу, которому незнакома торговля чувствами. Ваша матушка колебалась, она боялась. Ее я не буду за это бранить: мнение матери диктуется ее любовью. Вы же, дорогой племянничек, явили пример малодушия, даже страха, и это было неприятно. Вы отказались от моей помощи с отчаянной энергией труса, вынужденного что-то объяснить в свое оправдание, и в качестве последнего мотива выдвинули свой ужас перед обычным морским путешествием протяженностью в двадцать три дня.
Я поклялся забыть вас, и это мне удалось без особого труда. Тем временем вы взяли за правило регулярно писать мне, делясь вашими прожектами и тем самым дозволяя мне разделять ваши надежды. Вам было двадцать пять лет, а посему предстояло, как и положено молодому человеку, воспитанному по буржуазной мерке, добиться скромной и бесполезной должности супрефекта и гордо представлять администрацию в таких городах, как Лодев или Понтиви .
Вы могли бы также, закончив изучение юриспруденции, рассчитывать на сомнительную честь добиться личного преуспевания в обществе. Например, вам не возбранялось надеяться по завершении образования на получение должности заместителя прокурора, что позволило бы работать в суде высшей инстанции города, носящего звучное имя Понтодмер или Брив-ла-Гайард . Но занимающие столь блестящие посты чинуши вынуждены нередко менять место обитания, что совершенно неприемлемо для вас, привыкшего к оседлому образу жизни. И вы предпочли галунам супрефекта и мантии заместителя прокурора место канцелярской крысы. Браво! Поздравляю вас с этим выбором: ведь не так просто быть всегда последовательным в реализации своих принципов! Возможно, вы заняли кресло ответственного служащего или даже заместителя начальника при зарплате в три тысячи пятьсот франков. И, вероятно, сибаритствуете в просторном кабинете, затянутом зеленым репсом, - это, кажется, последний крик моды официозной элегантности. Служащие, что пониже, вам, наверно, завидуют, коллеги уважают, а портье в ливрее низко кланяются. А что вам еще надо? Глупец!.."
- Ну, это уж слишком! - прервал чтение Жюльен, раскуривая сигару. - Впрочем, не будем придираться к словам. Твой дядюшка, видать, был истинным философом.
- Продолжай же, - произнес смиренно Жак, готовый еще и не то услышать.
- "Глупец! Ведь здесь я обеспечил бы вам жизнь, какой умеют наслаждаться только землевладельцы Нового Света.