Впервые полностью переведенный на русский язык роман "Из Парижа в Бразилию по суше" открывает трилогию, которую составили также романы "Адское ущелье" и "Канадские охотники".
Содержание:
Часть первая - ЧЕРЕЗ ЕВРОПУ И АЗИЮ 1
Часть вторая - ПО СЕВЕРНОЙ АМЕРИКЕ 42
Часть третья - ПО ЮЖНОЙ АМЕРИКЕ 91
Эпилог 134
Примечания 135
Луи Буссенар
ИЗ ПАРИЖА В БРАЗИЛИЮ ПО СУШЕ
Часть первая
ЧЕРЕЗ ЕВРОПУ И АЗИЮ
ГЛАВА 1
Внезапная остановка. - Смелый поступок капитана Еменова. - Водолазы в скафандрах. - Чудовищный приказ. - Каторжники под конвоем. - Ссыльные. - Отверженные. - Песня русских каторжан. - На допрос. - Пристрастие в суждениях. - Упоминание о Бразилии. - Путешественники или заговорщики? - Русские или французы?
- Стой! - Повелительный голос рассек, словно хлыстом, серую мглу.
- Что там еще? - долетело из саней, мчавшихся во весь опор. И хотя кучер не знал языка, на котором была произнесена эта фраза, интуитивно он тотчас схватил ее смысл.
- Да ничего, - ответил возница, продолжая нещадно гнать лошадей. - Эй, залетные!
- Стой! - повторил угрожающе тот же голос.
- А ну, смелей, голубчики! - кричал ямщик, надеясь проскочить мимо.
Но тут грянули выстрелы, и сквозь тяжелые хлопья падавшего снега блеснули стволы ружей. Сани едва не наткнулись на штыки стоявших полукругом людей. Перепугавшись, кучер попытался притормозить, переходя, как и все русские мужики в таких случаях, на странное тремоло:
- Тпру-у-у!
Вожжи, которые извозчик натянул что есть мочи, лопнули. Казалось, катастрофа неминуема, но наперерез коням бросился высокий человек, в длинном тулупе и меховой шапке, сдвинутой на лоб.
Обычно в русские сани запрягают тройку лошадей: посередине, меж оглоблями, - сильного и быстрого коренника, по обе стороны от него - лошадей помельче, но идущих тем же аллюром. Оглобли соединены высокой подковообразной дугой с подвешенным в центре колокольчиком, оглашающим своим звоном многие километры. Крепко охваченному упряжью, крепящейся к оглоблям и дуге, и вынужденному при натянутых вожжах держать морду вверх, кореннику не повернуть шею ни вправо, ни влево, тогда как пристяжные могут, обернувшись, увидеть кучера.
Внезапно появившийся незнакомец, похоже, хорошо знал поведение животных в упряжке: не колеблясь ни минуты, он железной хваткой сжал кореннику ноздри - самое чувствительное место у лошади, и тот упал на колени.
Сани, продолжая движение по инерции, подпрыгнули и перевернулись, несмотря на специальные брусья, приделанные по бокам для устойчивости. Извозчик, сидевший, как обычно, на облучке, полетел в снег.
- Ну что, ребятки?! - произнес тем же командным, но уже с примесью иронии, тоном смельчак, остановивший коней. - Вздумали улепетнуть от самого капитана Еменова?! Слишком молоды еще, ангелочки! Да-да, слишком молоды, чтобы объегорить старого сибирского волка! Ну а теперь выбирайтесь - и ко мне! Живо!
Из-под саней раздавались стоны. Ездокам непросто было выполнить приказ грозного капитана.
- Ну а вы что стоите? - бросил он солдатам. - Чем пялить глаза, разберитесь с колымагой! Вытащите бедолаг, войдите в их положение!
Солдаты, из казаков, стоявшие полукругом, тотчас накинулись на повозку: били прикладами, руша каркас, сдирали плотную внутреннюю обивку из фетра, швыряли на снежный ковер поклажу. Именно так, очевидно, поняли они приказ "разобраться с колымагой".
Капитан Еменов бесстрастно взирал на валявшиеся в причудливом беспорядке чемоданы из мягкой кожи, тулупы, подбитые каракулем шубы, валенки, подушки, матрасы, мешки и кулечки, консервные банки, конусовидные головки сахара, колбасы, бутылки водки, коробки с печеньем и чаем, топоры, молотки, веревки и распростертые недвижно тела приезжих, выглядывавшие из-под клади, припасенной в расчете на длительное путешествие по бескрайним студеным просторам.
Мы сознательно не касаемся пола горемык, поскольку определить его в тот момент не представлялось возможным: путники были столь заботливо укутаны в меха, что стали толще по меньшей мере вдвое и напоминали, скорее всего, водолазов в скафандрах.
- Ни рукой, ни ногой не шевелят! - пробормотал офицер. - Неужто преставились?
Но тревога оказалась ложной: казаки хорошенько встряхнули злосчастных ездоков, распахнули им одежды, растерли снегом лица и руки, и бедняги, громко чихнув, возвестили о своем возвращении из небытия.
- Где мы? Что, черт возьми, происходит?! - воскликнул кто-то по-французски.
- Право, понятия не имею, - раздалось в ответ.
Увидев, что сани разломаны, вещи разбросаны, а взмыленных лошадей, мелко дрожавших от холода, держат под уздцы солдаты, первый из пострадавших возмутился:
- Опять все не так! Ну и страна! И где этот кучер? Я пожалуюсь властям! Кто здесь за главного?
- Заткнись! - оборвал его капитан Еменов, переходя на французский. Держась строго, хотя происходившее явно его забавляло, офицер обратился к солдатам: - Отведите мерзавцев на постоялый двор. За них отвечаете головой, ясно? Если в мое отсутствие попытаются бежать или заговорить с заключенными - стреляйте. И помните, за каждого убитого - награда в пять рублей.
Не обращая более внимания на подчиненных, капитан повернулся и пошел прочь. Ножны его сабли слегка позвякивали, задевая о голенище сапога.
Снег падал тяжелыми хлопьями. И без того сумрачный день стал еще темнее. Надвигалась ночь.
Не успев оправиться после падения с саней, путешественники оказались в плену. Совершенно сбитые с толку, они шли в окружении солдат и ничего не понимали, кроме того, что последствия ареста могли оказаться самыми плачевными.
Сквозь вьюгу, бившую в лицо, виднелись шесты, расставленные на некотором расстоянии друг от друга, чтобы не сбиться с пути. Ужасная, изрезанная глубокими обледенелыми колеями дорога вела к однообразным бревенчатым домикам - избам, построенным в строгом соответствии с архитектурными сибирскими традициями. Утоптанный снег хранил множество следов: недавно здесь явно прошла многочисленная группа людей.
Казаки ускорили шаг, повернули направо и минут через пятнадцать, миновав овраг, вышли на площадь, по одну сторону которой виднелась разрушенная церковь, по другую - мрачного вида здание.
У путешественников от жгучего морозного воздуха захватило дыхание, хотелось немного отдохнуть. Но суровые конвоиры, помня о приказе командира, не дали им остановиться. Было ясно, что, если пленники сами не пойдут, их поволокут силой.
Едва французы со стражниками направились к зловещему строению, как на дороге появилась рота вооруженных солдат. Одетые в длиннополые шинели, они четко печатали шаг, глубоко вдавливая в снег кованые каблуки. Следом, едва держась на ногах, колонной шли бедные, измученные люди.
- Каторжники, - шепнул один из пленников своему товарищу. Тот как раз, чтобы не упасть, вцепился, ища опору, в торцы бревен, выпиравших из придорожной избы.
Повстречавшихся арестантов московские судебные власти приговорили к каторжным работам в Забайкалье, обрекая на муки и безвременную смерть в ледяном аду, именуемом Восточной Сибирью. Серые армяки, легкая обувь, наполовину обритые головы, обмороженные лица. На ногах кандалы с цепью, прихваченной у пояса веревкой. Кое-кто из заключенных обернул железные кольца тряпьем: этим счастливчикам удалось собрать милостыню, и кузнец за соответствующую мзду изготовил им оковы чуть пошире. Ножные кандалы дополнялись наручниками, соединенными столь короткой цепочкой, что держать руки можно было только спереди. Находившихся в одном ряду - от шести до восьми человек - приковали друг к другу. Стоило кому-то оступиться, как общий ритм движения нарушался и оковы впивались в кожу, покрытую язвами от постоянного соприкосновения с металлом, заставляя заключенных корчиться от жгучей боли. Жестокость, с какой этих обездоленных заковали в железо, преследовала вполне определенную цель - отвратить даже мысль о побеге.
За скорбной партией каторжан в таких же серых кафтанах, только с желтым квадратом на спине, брели ссыльные, или, как их еще называют, поселенцы, осужденные на бессрочное жительство в Сибири. Желтый лоскут - единственное, что отличало одну категорию отверженных от другой, поскольку у ссыльных - те же кандалы, так же разбитая в дороге обувь и те же муки.
По обе стороны колонны выстроились два ряда солдат. Они шли, посвистывая или напевая, и не задумываясь пристрелили бы каждого, кто отклонился бы с пути. Тем более что пять рублей, положенные за убитого при попытке к бегству, представляли собой солидное состояние, вполне достаточное, чтобы в течение месяца утолять вечно мучащую казаков жажду.
В обозе плелись отобранные у крестьян из соседних деревень низкорослые сибирские лошадки - худые, измученные, с грязной шерстью - и натужно волокли за собой повозки с жалким скарбом поселенцев, а то и с умирающим, чье источенное хворью тело подпрыгивало на каждой рытвине, приумножая страдания несчастного.