ГЛАВА 22
В разговоре с Василием Леонтий, конечно, не преувеличивал: несмотря на зиму, работать ему теперь было легче. Правда, наблюдать из лавки удавалось нечасто: дни стояли короткие, а едва темнело, груз на платформах терял очертания, вагоны сливались. Счет по стуку колес не давал полной картины. Ожидать прохода составов у полотна? На белом фоне заснеженной степи человеческая фигура быстро привлекла бы внимание. Но Леонтий начал разные спекуляции: выкупал просроченные грузы, занимался перевалкой клади с лошадей на железную дорогу. Для этого в амбаре при станции он устроил каморку и почти безотлучно находился в ней. Эти спекуляции были делом выгодным, занимались ими в ту пору многие. Поведение Леонтия не только не вызвало подозрений, но укрепило его вес в торговом мире.
События развивались стремительно. Красная Армия с каждым днем становилась сильней и сильней. Бело-казачьи полки, лишенные к тому же помощи германских войск, терпели одно поражение за другим. Рядовые казаки и офицеры тысячами переходили на сторону Советов. Бастовали рабочие. Фронт приближался к Новочеркасску. Англичане и французы присылали на Дон свои военные миссии, уговаривали, обещали, но видно было, что и они не в состоянии обеспечить очень уж большую помощь, а ту, которую они могут оказать, предоставят лишь через посредство какого-либо диктатора.
15 февраля 1919 года на заседании Большого Войскового Круга атаман Краснов подал в отставку. Возможно, он рассчитывал, что его будут уговаривать. Этого не случилось. Казачья верхушка спасала себя. Атаманом стал Африкан Богаевский, а Донская армия перешла под верховное командование Деникина, как того и хотели союзники.
И главной задачей всей сети осведомителей агентурной разведки стало одно - обнаружить направления переброски добровольческих войск из-под Екатеринодара и Новороссийска, где разгружались корабли с оружием, к новым театрам военных действий.
* * *
Утром девятого марта, уложив сводку под фальшивое дно массивного серебряного портсигара (на крышке его была изображена женщина, цепью опутавшая льва), Леонтий стал одеваться, чтобы ехать в Ростов на встречу со связным. В нормальных условиях путь туда занимал всего шесть-восемь часов, но поезда ходили редко, часто сбивались с расписания, воинские эшелоны загоняли их в тупик. Меньше чем за сутки, пожалуй, обернуться было нельзя.
Правда и то, что теперь, когда они работали с Настей, он мог ненадолго уехать из города почти без ущерба для дела. Ночевать в одиночку в лавке или в коморке при станции, торчать в вокзальном ресторане она не могла. Девушке из "приличной семьи" так поступать не следовало. Но время прохода эшелонов и даже примерное число вагонов в них ей удавалось отмечать по шуму поездов, даже не выходя из дому, коротая ночь над вязанием или шитьем. Если процент таких составов оказывался не очень большим, это не портило сводок.
В Ростов надо было ехать в черном костюме, в шубе, в лакированных ботинках. Одеваясь, Леонтий заметил, что кто-то заглянул с улицы в окно его комнаты. Леонтий в это время застегивал крахмальный воротничок. Руки его невольно дрогнули, но он справился с испугом и, продолжая стоять перед зеркалом, боковым зрением настороженно приглядывался к окну.
Тот прошел еще раз, и Леонтий узнал: Афанасий!
"Ах так… И ты здесь сегодня…"
В соседней комнате собрались старики. Оттуда доносился голос Артамона Елисеевича:
- Когда государя-императора свергли, многие так думали: "Царя нема, значит и бога нема. При боге-то как можно царя скинуть? Он же божий помазанник!". А все это нам испытание. Господь и сына своего не пожалел, чтобы людям знак подать.
Леонтий заглянул к старикам:
- Батя! Там Афанасий Гаврилов прошел улицей, кликните его!
И, вернувшись в комнату, он огляделся: все ли солидно? Комод, кровать с покрывалом, иконы в углу, серебряная папиросница на столе, костюмы, рубашки и шляпы в шкафу с распахнутыми дверцами - комната богатого холостяка!
- Извини, что я тебя через отца позвал, - начал он, когда Афанасий вошел. - Я в Ростов по делам еду (он решил это не скрывать), а ты мне нужен. Вдруг вижу - гуляешь!
- Когда мне гулять, - ответил Афанасий недовольным голосом. - Нашему брату, рабочему, не то что тебе - когда захотел, тогда и закрыл лавочку. Про старуху надо сказать, - прибавил он тихо. - Еще четыре сотни требуют. А то из лазарета попрут. Я свои дал. Расходы пополам, так мне от тебя две "катериненки" теперь положено. Уж ты их либо мне сейчас верни, либо расписочку напиши. А вообще-то я думаю: не отступиться ли? Выходит, только траты одни.
"Проверяет, на чем моя заинтересованность в этом деле держится? Если и теперь буду помогать, станут копать… И еще образец почерка захотели получить… А, может, вымогает только. Это было бы лучше всего".
Он пожал плечами, вынул бумажник, отсчитал четыре "катериненки", протянул Афанасию:
- Ну что же? Отступаться, так отступаться. Жаль, что не выгорело. Могли б заработать. И не скули: я все эти четыреста на себя возьму.
Расчет был простым: получив деньги, Афанасий жизнь Анны Полтавченко сохранит хотя бы для того, чтобы и еще поживиться.
- Упорная очень, - проговорил Афанасий. - Слова не вытянешь. На каждом допросе водой отливают. Сердце плохое у нее.
- Ты что же, сам и вытягиваешь? - несколько мгновений Леонтий молчал, решая, как вести себя дальше. - Да я и знать этого не хочу! Мое дело - барыш.
Афанасий не ответил. Это был плохой признак.
- Дочка не возвратилась?
- Нет, - с готовностью ответил Афанасий. - Я слежу. Кто-нибудь же за деньгами придет! Тут мы его и накроем.
"А что, если для этого ее и не расстреливают? Чтобы потом как приманку выпустить? Может, он и взяток никаких не давал?" - подумал Леонтий и спросил только для того, чтобы скрыть беспокойство, ибо не сомневался в ответе Афанасия и, следовательно, вопрос был бесполезным:
- Кого ты вмешал? С кем ты его накроешь?
- Один буду. Один. Ну ты еще… Один я. Истинный бог!
"Какая же гадина, - подумал Леонтий. - Как бы ты меня не переиграл".
Он покачал головой.
- Хорошая собака, Афанасий, не только брешет. Она и зубами рвет… Дела не вижу.
- Дочка ее, - продолжал Афанасий, явно переводя разговор на другую тему, - в Совдепию будто ушла.
- Так она и уйдет от денег, - проворчал Леонтий.
Он вдруг представил себе Советскую страну солнечным сияющим краем, украшенным красными флагами, и там, среди веселых, радостных, красивых людей живет в счастии она, Мария Полтавченко - гордая, черноокая, добрая. Пусть будет ей всегда хорошо!
* * *
Это вообще был день внезапных встреч. На станции, у входа в зал для пассажиров первого и второго классов, он столкнулся с Фотием Фомичом Варенцовым. На полу зала, на мягких диванах, на скамьях и под ними вповалку лежали женщины, дети, мужчины; громоздились горы чемоданов, баулов, корзин, тюков. Леонтий хотел пройти через этот зал на перрон, но вход загораживала грузная фигура в шубе и меховой шапке.
Леонтий попросил разрешения пройти. Тот оглянулся. Был это Фотий Фомич Варенцов! Смотрел он тяжелым и усталым взглядом. И даже когда глаза их встретились, выражение его лица не изменилось.
- Бегут, - он кивнул в зал, но прохода не освободил.
У самых дверей бледная, очень красивая женщина кормила с блюдца манной кашей девочку лет пяти.
- Эти с Сулина, - он указал на женщину. - Та вон - шахтовладельца Пухова мать с Чухновки, - он водил рукой по залу, - те - с Лихой… Пятьдесят верст… сорок пять верст… тридцать пять… Полная география фронта! И никаких тебе шпионов посылать не нужно.
Леонтий молчал. Фотий Фомич всегда хорошо относился к нему. И всегда вызывал уважение. Леонтий терялся перед ним, как перед отцом.
За их спинами от удара ногой распахнулась дверь ресторана. Офицер в черкеске, выхватив шашку, кричал на обступивших его официантов:
- Р-разойдись! Я вас сейчас, тор-ргашей!..
- Так вы же кабинет просите, - кричал так же громко хозяин ресторана, рассчитывая привлечь внимание патруля, - а кабинета свободного нет, и вам на поезд пора.
Проход на перрон через ресторан, таким образом, тоже оказывался закрыт.
Фотий Фомич равнодушно отвернулся, снова указал на людей в зале ожидания.
- Все бегут, а ты чего? - спросил он.
- Вы моих дел не знаете, - холодно ответил Леонтий: замечание Фотия Фомича о шпионах встревожило его. - Может, и я собираюсь.
- Это верно. Дел твоих мы не знаем.
"Намек? Может, он для того здесь, чтобы меня задержать? Помочь узнать? Но зачем же сегодня? Почему сейчас! Когда сводка при мне!"
К офицеру с шашкой подошел патруль. Тот что-то начал негромко говорить ему.
"А патруль за мной? И вся сцена с офицером - для меня. Афанасий же заходил узнать, где я буду, чтобы брать не дома, как бы в случайном скандале…"
- За границу уедешь?
- Может и так.
- Чего тебе удирать? Ты и здесь устоишь. Шея какая!.. Ты большевик, наверно?
Леонтий молчал. "Да, конечно. Сейчас меня арестуют".
- Большевики всегда знают, что делают. Займут поселок, сразу - Совет, а мы - спорим, спорим. И все хотим старое возвратить. Большевики Усть-Медведицкий округ заняли, сразу - комитеты, Советы. Какое там оно будет, никто не знает, а сейчас главное - новое это! А мы придем - опять губернатора, приставов тащим…
"Провоцирует? Или пьян очень?.."
До поезда было еще два часа.
"Ну что ж! Играть, так играть".
- Если бы эти слова ваши, Фотий Фомич, да услышал ваш сын…