- Это действительно все так серьезно? Что они там такое творят?
- Случается, Петр Николаевич, - ответил Попов, - что порою после ремонта вагоны оказываются в худшем состоянии, чем были до него.
- Что же они? Не заменяют испорченных частей? За такое преступление надо строжайше карать! Или у нас нет законов?
- Ремонт всегда делают полностью, но саботажники изношенные части заменяют такими, что они хуже старых, хотя по виду как новые. Делается все умно, с расчетом, чтобы после ремонта вагон все-таки прошел двести-триста верст. При общей нынешней неразберихе этого вполне довольно, чтобы не удалось разыскать виновных.
- И все остается безнаказанным? - возмущенно проговорил Богаевский. - Завтра же с этим раз и навсегда будет покончено.
- Не раскроет ли такая ваша деятельность, Африкан Петрович, факты нашего совещания? - спросил Родионов.
- Ни в какой степени. Мой приезд сюда объявлен неделю назад.
Вернулся адъютант.
- Что там? - спросил Краснов.
Адъютант молчал.
- Вы узнали, что там произошло?
- У самого дома какая-то собачья свадьба, - произнес адъютант.
Краснов повернулся к Попову:
- Кто обеспечивает охрану?
- Ротмистр Варенцов.
- Вызовите его.
Адъютант вышел из комнаты. Все молчали, стоя у окон. Собачий лай становился все громче.
Вошел худощавый черноусый молодой офицер в форме пехотного полка. Еще у порога Попов встретил его неприязненным вопросом:
- Что там случилось у вас?
Штаб-ротмистр Варенцов служил в контрразведке с тех самых майских дней восемнадцатого года, когда германские войска отрезали Область Войска Донского, где уже была установлена власть Советов, от всей страны. Красногвардейские отряды тогда отступили на север, и на Дону вновь начало править белое казачество. Он считал себя в контрразведке старожилом и очень гордился, как ему казалось, верно найденной манерой поведения: всегда быть невозмутимо спокойным.
- Четверть часа назад, - ответил он, - какой-то хулиган, по приметам совсем еще мальчик, облил ворота жидкостью, которая возбуждает собак.
Варенцов умолк.
- И это все, что вы нам сообщите? - спросил Денисов.
Варенцов едва заметно поклонился.
- Так точно, - проговорил он.
Генералы вопросительно смотрели на него. Не выдержав напряженной тишины, Варенцов продолжал:
- За время существования в городе новой донской государственности у жителей отобрано десять тысяч винтовок, пятьсот человек арестовано, восемнадцать расстреляно. Большевистское подполье в городе есть. Но к этому случаю отношения оно не имеет.
- Вы так считаете? - спросил Краснов. - Вы? Вот вы?
- Да, да, вот вы? - вмешался Богаевский.
- Вы, - Краснов повысил голос, - работник контрразведки, убеждены, что это всего лишь случай непреднамеренного хулиганства?
- Мы имеем осведомителей во всех слоях населения, - ответил Варенцов. - О любом преднамеренном действии мы бы знали заранее.
- Но ведь это происходит у ворот того дома, где мы собрались! - Краснов обратился к Попову. - Вы тоже так полагаете, генерал?
- Ротмистр ошибается, - ответил тот.
Собачий лай раздался в кабинете. Опершись передними лапами на подоконник, лаял атаманский дог.
- Фу! - воскликнул Краснов, спеша к окну.
Варенцов последовал за ним, говоря:
- Это сейчас кончится. Собак разгонят водой из пожарных насосов. Ворота обольют керосином.
Он взглянул в окно, куда смотрел дог: на дереве, всего в десятке шагов от дома, между ветками прятался мальчишка в черной косоворотке. Он с насмешкой смотрел прямо на них, в окно кабинета.
Донесся голос стражника Ярошенко:
- Куда! Куда! Вот вас сейчас керосином!
Ему ответил голос начальника караула Степанюка:
- Это ж они к атаманскому кобелю. И один-то приедет, мороки сколько: ночи не спать, - так он и кобеля тащит! И еще думает: тайно, мол, съехались!
Краснов повернулся к Попову. Щека его дергалась.
- Если секретность операции будет обеспечена так же, как секретность нашего визита в этот город, вас обоих отстранят от службы и отдадут под суд.
- Стражников, которые провели сейчас этот диалог, арестовать, - тоном сухого приказа сказал Попов Варенцову. - Всех, кто были на улице и могли слышать их, - арестовать.
Варенцов еще раз поглядел на дерево. Мальчишка переменил положение и сделался почти неразличим среди веток и ржавой осенней листвы, но лицо его все-таки выделялось довольно ясно и было оно очень знакомо по какой-то особой пристальности взгляда. Как же этот негодяй попал в скутовский сад? Скандал из скандалов!
- Вы правильно распорядились, - сказал Краснов.
"Но раз мальчишка не убежал, а остался полюбоваться, значит, он - хулиган и действовал в одиночку!" - чуть не вырвалось у Варенцова.
- Вы правильно распорядились, - повторил Краснов.
Все генералы стояли у окон кабинета, но мальчишки не замечали. Видимо, его можно было разглядеть только с того места, где находился Варенцов.
- Можете идти, - сказал Попов.
* * *
На улицу Варенцов не вышел, а вылетел. Вслед за ним выбежали все чины стражи и контрразведки, какие только находились в доме. Варенцов лично отобрал у Ярошенко и Степанюка наганы и шашки. Хуже было с толпой. Среди задержанных оказались только обслуга Скутова, и без того прекрасно знавшая о совещании, да такие люди, которых никак нельзя посадить под замок: Горинько, Варенцов-отец, Шорохов, старая барыня. Продержав их в скутовском доме, пока генералы не уехали на вокзал, Варенцов всех отпустил.
Парень в косоворотке исчез, как провалился сквозь землю. Впрочем, в том, что его найдут, Варенцов не сомневался: он много раз уже определенно видел и эти глаза, и это лицо.
Отгадка пришла быстро. На вопрос, не заметил ли он с улицы парня на дереве, Леонтий Шорохов ответил:
- Еще бы не заметить, Семен Фотиевич! Это ж Матвей - братец мой милый!
И тогда-то Варенцов понял, на кого именно был так похож парень, - на самого Леонтия Шорохова.
И он злорадно усмехнулся: насколько ж он прав, с самого начала полагая, что весь этот случай - хулиганство без всякой связи с подпольем!
ГЛАВА 2
У города было два конца, или, как их еще называли, два края. Степной, где в основном жили казаки и крестьяне, занимавшиеся землепашеством, державшие коров, табуны лошадей, овец. Сразу за околицей тут начиналась раздольная степь, и где-то там, далеко-далеко за горизонтом, пролегла серебряная лента Дона.
В степном краю, возле станции железной дороги, находился центр города, его главные улицы: Донская, Московская, Широкая, Думская, застроенные особняками шахтовладельцев, богатых купцов - торговцев зерном и мясом, гонявших гурты в Москву, Петербург, Нижний Новгород. Зелень садов разделяла эти дома.
А другой край назывался шахтным. Здесь над землянками, бараками, мазанками возвышались конуса терриконов - гигантские кучи вынутого из глуби недр камня - да похожие на скворечни, величиной с дом, копры угольных шахт: Пашковской, Шурилинской, Цукановской, РОПИТА - Русского общества пароходства и торговли.
В этом краю круглый год пахло серой от тлеющих терриконов. Бараки и домишки стояли черные, словно обугленные. Узкие, кривые, размытые дождями и талыми водами улицы переходили в балки. Кроме терриконов да шахтных копров, все тут жалось к земле: и дома, и низенькие заборы из плитняка, и редкие кусты чилиги - желтой акации, и полузасохшие от серного дыма деревца шелковицы и вишни, и поэтому сюда нельзя было прийти незамеченным, любой человек еще издали оказывался виден за всеми этими заборами, землянками и сарайчиками.
Был конец дня. Мужчина лет сорока пяти, одетый в латаную-перелатанную брезентовую робу, бородатый, с шапкой черных волос, закрывающих лоб, с обушком на плече, с горняцкой лампой у пояса, опустив плечи, устало шел шахтерским краем.
У одной из калиток в Сквозном переулке он недолго постоял, хмуро и недовольно оглядываясь, как человек, возвращающийся с работы в плохом настроении, толкнул калитку, прошел двориком к низенькому домику в два окна, без стука, как хозяин, распахнул дверь. В передней остановился, прислушался. За второй, внутренней, дверью разговаривали женщина и парень.
- Смотри какой! - говорила женщина. - Еще и посмеивается. Чем мазал-то?
- Сало такое, - нехотя отвечал парень.
- Где ж ты его достал?
- У цыган сменял. Они его волчьим зовут.
- И зачем оно им?
- Собак уводят. Намажут сапоги, по поселку пройдут…
- В промен-то чего отдал?
- Да наган.
- Ой, Матюха, как же это ты?
- А у меня их еще десять. На поле за каменоломней сколько хочешь можно найти. И винтовки, и наганы, и патроны. Красновцам их, что ли, сдавать?
Мужчина расправил плечи, поставил обушок в угол и толкнул дверь.
- Здравствуй, Анна Андреевна, - проговорил он, перешагивая порог и протягивая руки к седой женщине, сидевшей у стола на табуретке.
Парень метнулся в соседнюю клетушку, за ситцевую занавеску.
- Стареть стал, - продолжал мужчина, - подхожу к дому, сердце колотится: вдруг да с тобою что?
- А я тебя, Харлампий, давно разглядела, - ответила женщина, вставая навстречу ему. - Ты еще к переулку подходил. Я слежу…
Была она когда-то высокая, а теперь сгорбившаяся, и когда она поднялась с табуретки, это стало особенно заметным.
- Тихо пока все, - сказала она. - Только посомневалась: идешь вроде ты, а с обушком? Уж не в забой ли подался? Машинисту зачем обушок? Сроду ж ты с ним никогда не ходил.