- Дама пожелала выйти на свежий воздух. К нашему общему удивлению, мы не говорили ни о погоде, ни о людях, ни даже о любви, а все только о войне. Когда раздался стук в дверь, мы как раз обсуждали вопрос об окончательной победе. - В глазах лейтенанта блеснула насмешка. - Составьте ей компанию, если вам позволяет время. - И, повернувшись к девушке, добавил: - Мне очень жаль, что наш разговор был столь краток. - Тиль поцеловал девушке руку, кивнул другу и вышел, тихонько прикрыв за собой дверь.
Радиотехник сел и удивленно спросил:
- Мартина Баумерт?
- Оказывается, мы с вами в некотором смысле уже знакомы, господин Рорбек, - засмеялась девушка.
- Так вот, значит, как выглядит девушка, голос которой я уже в течение нескольких месяцев слушаю по радио. Как часто я пытался представить себе вас…
- Вы разочарованы? - В ее голосе прозвучала легкая издевка.
- Что вы! Напротив! - Рорбек все еще никак не мог оправиться от смущения. "Какие красивые у нее глаза! Да разве только глаза? Можно позавидовать мужчине, которому она будет принадлежать, которого она полюбит", - подумал он, а вслух спросил, чтобы хоть что-нибудь сказать: - Давно ли вы в Нарбонне?
- С тех пор, как была сформирована гренадерская дивизия народного ополчения.
- Как красив юг Франции, не правда ли?
- Французы тоже так считают, - кивнула девушка. - И будут еще больше считать так, если в один прекрасный день нас здесь не будет.
- Можно поинтересоваться, чем вы занимались до армии?
Мартина рассмеялась - вопрос этот был задан тоном экзаменатора.
- Год отбывала трудовую повинность. Потом вела домашнее хозяйство одного высокопоставленного гестаповца, у него десять детей…
Рорбек поправил дрова в камине, которые медленно охватило пламя. Теплая волна пахнула в лицо, приятно согревала колени.
Рорбек молча разглядывал девушку, которая, казалось, не замечала этого. Глаза у нее были серые; чистый, чуть загорелый лоб обрамляли волосы цвета пшеницы; носик был весьма изящный; мягкая линия подбородка хорошо сочеталась с губами, уголки которых были чуть-чуть опущены. Рорбек никак не мог отвести взгляда от этого прекрасного лица, выражение которого постоянно менялось.
Мартина медленно повернула голову и посмотрела на Рорбека, у которого было такое ощущение, будто она заглядывает ему прямо в душу. Вся фигура Мартины, освещенная призрачным светом камина, казалась загадочной; крупные темно-серые глаза девушки жили какой-то своей особой жизнью. Наконец она отвела взгляд и задумчиво посмотрела на огонь.
- Я очень рада, что мы с вами встретились, - тихо сказала она. - Хотя слово "рада" здесь вряд ли подходит, я просто счастлива…
"Сейчас мне следовало бы поцеловать ее, - подумал он, - во-первых, так принято, во-вторых, обстановка для этого самая подходящая, а в-третьих - она, возможно, не менее меня изголодалась по ласке. Интересно, счастлива ли она?"
Однако Ганс Рорбек даже не пошевелился, он был настолько очарован, что хотел только одного: чтобы так длилось долго-долго. Ветер тихо завывал в камине.
Интересно, что она думает о нем? Никогда человеку не удается отгадать до конца мысли другого. Как бы она испугалась, если бы он рассказал ей сейчас о том, что его каждую ночь мучают кошмары: кругом течет кровь, истошно кричат раненые на ничейной земле, глухо ухают пушки, неся с каждым снарядом смерть и разрушение. А эта страшная картина, которая с июля прошлого года по сей день стоит у него перед глазами? Их тогда бросили в контрнаступление на Курской дуге. Посадили на танки, строго приказав прорваться, несмотря ни на какие потери. Одно немецкое противотанковое орудие стояло на прямой наводке. И в него угодил снаряд прямым попаданием. Артиллерийскую прислугу раскидало кого куда. Однако кое-кто остался в живых. Водитель сбросил газ, но командир заорал на него: "Чего остановился?!" Водитель дал газ и… Ох, что же это за наваждение! Так и тронуться можно… Два с половиной года он провел в России…
А сейчас перед ним сидит красивая девушка, которая создана для любви, о которой можно только мечтать. Время бежит. Здесь не Россия, а Франция, и отсюда до самого тяжелого фронта более двух тысяч километров. Здесь каждый гонится за развлечениями, стараясь отгородить себя своеобразным защитным валом от смерти. Однако она незаметно подползает и сюда… Впервые в жизни ты сидишь у горящего камина, за окном ночь, и белое вино горячит кровь…
Вчера в небольшой местной речке утонул один солдат: наверное, засосало в какую-нибудь воронку. В письме к родным этого солдата командир роты напишет, что их сын пал смертью героя за фюрера, народ и фатерланд… Но об этом с Мартиной все равно не поговоришь.
Он поднял штору затемнения и открыл широкое итальянское окно. Из зала доносились обрывки песни. Среди пьяных голосов офицеров выделялся крикливый тенор Альтдерфера. Отблески далеких зарниц скользили по мраморной облицовке камина, отражались в большом трюмо.
- Там, за окном, море, лазурное Средиземное море, - нарушил тишину Рорбек. - Однако когда дует сирокко, все выглядит совершенно иначе. Тропические массы воздуха из Сахары, перемещаясь, поднимают целые песчаные бури, которые несутся к северу над бирюзовой водой. Кругом, куда ни посмотришь, загадочный, неизвестно откуда появившийся красный песок.
Мартина молчала, закрыв глаза.
"Сейчас я возьму ее на руки и отнесу прямо на кровать моего друга Хинриха Тиля, положу и скажу, что я ее люблю, - думал Рорбек. - Тем более что так оно и есть…"
"Как сильно стучит сердце… Мне кажется, я люблю его, - думала про себя Мартина. - Это трудно объяснить. Сколько месяцев подряд я слушала его голос во время радиопереговоров и сейчас чувствую, что ждала встречи с ним".
Лейтенант Тиль, как положено, подошел к своему командиру, который как раз приказывал Эйзельту сыграть марш.
- Господин капитан, вы хотели со мной поговорить.
- Я хотел вас только видеть.
- Могу я поинтересоваться причиной? - спокойно спросил Тиль.
Лицо Альтдерфера побагровело так, что на нем не стало заметно веснушек.
- Как командир штабной батареи вы обязаны находиться здесь, а не… - Произнесены эти слова были довольно громко.
- А не?.. - подхватил Тиль.
Несколько девушек обратили внимание на этот разговор. Офицеры, сидевшие поблизости, повернули голову в сторону Альтдерфера.
- Я вас научу, как нужно себя вести. Вот увидите! - И капитан быстро пошел к своему столу.
Тиль закурил и глубоко вздохнул.
- Он наверняка хочет потанцевать с начальницей, - сказал он Эйзельту с улыбкой, чтобы как-то скрыть свое смущение.
- Я скорее сдохну, но маршей играть не стану, - упрямо проговорил Эйзельт.
- Тогда сыграй для меня "Аве Мария" твоего земляка Франца Шуберта.
- Нет, - отказался Эйзельт.
- Тогда что-нибудь Мендельсона.
Тиль наслаждался, видя, что в Эйзельте нацист и музыкант противоречат друг другу.
Наконец тот начал наигрывать "Когда солнце садится за крыши, я остаюсь наедине со своей тоской…".
- Хочу тебе напомнить, что Грета Келлер прославилась благодаря этой песенке. А ведь она, кажется, еврейка, не так ли? - зашептал Тиль на ухо пианисту.
- Уж не хочешь ли ты всю свою злость из-за нахлобучки, которую ты только что получил от шефа, сорвать на мне, Хинрих?
- Я его нисколько не интересую. Он беспокоится, где так долго пропадает блондинка. - Тиль выпрямился, так как в этот момент рядом остановился Альтдерфер со своей дамой, которую держал под руку.
- Если вы не хотите исполнить мою заявку, тогда, Эйзельт, в заключение сыграйте какой-нибудь марш для дам. Они хотят разъезжаться.
- Слушаюсь, господин капитан. - Эйзельт поднял руки, которые на мгновение замерли над клавиатурой, а через секунду с силой обрушились на инструмент, и раздалось бравурное фортиссимо Баденвейлерского марша, исполняемого обычно при появлении фюрера.
Все с удивлением уставились на тапера, не понимая, что бы это значило: то ли кощунство, то ли торжественная концовка. Все офицеры замерли с вытянутыми вверх руками. Что ж, Эйзельт убежденный нацист. Альтдерфер оглядывал подчиненных столь злым и придирчивым взглядом, что от него поежился даже снабженец. Лишь один Генгенбах не видел этого взгляда, так как был увлечен разговором с Нойманом.
Рудольф со своей брюнеткой на минутку куда-то исчез из зала. Каково же было изумление командира дивизиона, когда он, обходя зал, вдруг увидел Мартину Баумерт, которая сидела за своим столиком, будто весь вечер и не поднималась из-за него.
Отбарабанив последние такты марша, Эйзельт, склонив голову набок и закрыв глаза, заиграл Баха. Собравшиеся в зале разбились на небольшие группки и оживленно беседовали о чем-то. Обер-лейтенант играл с таким вдохновением, будто находился не здесь, а в настоящем концертном зале.
Начальница связисток взяла в руки свою сумочку и самой грациозной походкой удалилась, чтобы надушить виски и плечи парижскими духами.
Альтдерфер быстрыми шагами подошел к столу:
- Я бесконечно сожалею, фрейлейн Баумерт, что последний танец мне не удалось станцевать с вами. - И он галантно раскланялся.
- Я ненадолго выходила на воздух, здесь так душно…
- Вы окажете мне большую честь, если разрешите увидеть вас еще раз…
Щеки девушки запылали румянцем.
- Это очень трудно сделать: постоянные дежурства…
Эйзельт бесшумно опустил крышку рояля и вышел из зала.
- Вы разрешите завтра утром позвонить вам?
- Если хотите… - Мартина пожала плечами.
Тем временем начальница связисток уже вернулась в зал.
- Девушки! Автобус подан. Прошу вас! - строго и важно произнесла она.