– Шляпа, – говорил я жене, – красиво оттенит мое загорелое обветренное лицо после того, конечно как оно должным образом загорит и обветрится. А после возвращения моя повидавшая мир подруга будет висеть в квартире на почетном месте, полинявшая на солнце, с дырками от пуль и следами крокодильих зубов на полях! И мои будущие дети будут день и ночь приставать ко мне с просьбами рассказать им страшную легенду про духов африканской саванны.
– Ерунда, – флегматично заметила Юля, занятая какими-то поисками в глубинах холодильника. – Не нужна тебе такая шляпа. А вот лекарств от поноса, антимоскитных репеллентов и многих других полезных вещей хорошо бы поднакупить.
Отсутствие романтики у моей жены всегда несколько коробило мою впечатлительную душу, но в данном случае я готов был признать, что она права. Для такого путешествия не подходит дорожная сумка для ношения через плечо. Следовало тщательно продумать и подготовить список вещей, необходимых в походе, потому что в Стране догонов, конечно, вряд ли можно будет рассчитывать на изобилие товаров, к которому успели привыкнуть жители Москвы.
Конечно, отправление в двухмесячную, опасную для здоровья экспедицию в сердце африканского континента требует большого количества вещей особого назначения. Я решил, что догонам дорого придется заплатить за мою жизнь, и набрал много всяких полезных аксессуаров: для выяснения тайны догонов нет смысла экономить на экипировке. Так, в моем багаже нашлось место для десятков метров прочных веревок всевозможных размеров, альпинистских крючьев и захватов, специальных горных ботинок, в которых не так уж и просто свалиться с плато, а также плотной спецодежды, защищающей от укуса змей и насекомых, которые, конечно, с нетерпением ждали встречи со мной.
Я купил большую москитную сетку, которая подействовала как пресс на остальное содержимое моих чемоданов, а также целый саквояж самых экзотических и убийственных лекарств, включая кошмарные на вкус пилюли против малярии, средства от обезвоживания, от аллергии, бинтов, пластырей и кремов от ожогов всех степеней тяжести. Юля довольно долго надоедала мне саркастическими вопросами, купил ли я длинную палку с рогатиной на конце и мешок для ловли рептилий, но я не реагировал на эти идиотские шутки.
В Центре тропических заболеваний города Москвы с большим сочувствием отнеслись к моим планам поездки в Мали и предложили сделать целый букет прививок от желтой лихорадки, гепатита А и брюшного тифа, на что я с радостью согласился, в результате чего обрел уверенность, что по крайней мере этих трех заболеваний у меня быть не может. Это здорово успокаивало меня во время блужданий по африканским дебрям, потому что недугов пришлось пренести немало. Но вот прививок от укусов зеленой мамбы, которая, как я прочитал в одной из книг об Африке, кидается на людей с дерева и "кусает наповал", в Центре не существовало.
"Впрочем, – рассуждал я, – основные проблемы в путешествии, скорее всего, будут возникать после встреч с местными жителями, а не с насекомыми или животными". Поэтому основные приготовления тех дней были связаны с подготовкой к общению с аборигенами.
Я чудом раскопал в Интернете разговорник языка бамбара, который, наряду с французским, является официальным языком Республики Мали. К моменту вылета я уже мог без труда произнести несколько базовых слов на данном наречии. Этого было достаточно для того, чтобы меня не убили в первые же несколько минут общения. Впрочем, проблема любого разговорника заключается в том, что вопрос-то задать вы сможете, а вот понять то, что слышите в ответ, – нет.
Я также приобрел штатив и пару объективов для своей зеркальной фотокамеры, и дополнительно – маленькую потайную камеру, которой можно будет снимать туземцев без их ведома. Я не сомневался, что впоследствии этот аппарат непременно сослужит мне службу в самой что ни на есть критической ситуации. А портативная видеокамера с мощным аккумулятором на дистанционном управлении? Да разве я мог тогда предполагать, что этому устройству мы будем обязаны...
Но я обещал себе не забегать вперед. В самый разгар этих волнующих приготовлений мне позвонила Амани, чему я неожиданно для себя ужасно обрадовался.
– Когда вы едете? – кротким голосом спросила она, не надеясь уже отговорить меня от путешествия.
– Вылетаю послезавтра.
– Я с вами.
– Конечно, я буду только счастлив, – совершенно искренне ответил я. – Я заеду за вами в Париж.
В этом был свой резон, так как в Париже мне нужно было встретиться еще с одним человеком. Профессор Владимир Плунгин, специалист по африканским языкам, который когда-то помогал мне в работе над диссертацией, порекомендовал мне грамотного французского исследователя, знатока истории и культуры Субсахарской Африки, доктора Оливье Лабесса, который, как предполагал Плунгин, согласится принять участие в моей экспедиции. Владимир переслал мне свое письмо Лабессу и его лаконичный ответ, из которого следовало, что доктор – как раз из тех людей, кто мне нужен. Достаточно молодой, он был уже опытным путешественником и, как и всякий полевой, а не кабинетный ученый, был лишен многих типичных для представителей науки комплексов. Я тотчас же позвонил Лабессу, проживающему во французском Реймсе, и предложил встретиться в Париже на будущей неделе.
Я прибыл в столицу Франции поздно вечером, но в аэропорту меня все равно встречала Амани – грустная, потерянная.
– Это из-за меня погиб Чезаре, – жалобно сказала она, когда мы оставили мои многочисленные тюки в камере хранения и вышли к стоянке такси. – В жизни себе не прощу, что пустила его одного.
– Бросьте, Амани, – отрезал я, садясь в такси. – Сейчас уже не имеет смысла решать, что из-за кого случилось. Нам нужно срочно отправляться на место его гибели. Только теперь уже мы возьмемся за дело серьезно. Вы разговаривали с французским посольством в Бамако?
– Да.
– Что-нибудь выяснили про обстоятельства смерти Чезаре?
– Конечно. Чезаре был найден рано утром у подножия скалы. Упал с высоты восьмидесяти метров и разбился. Это случилось ночью. Никто из местных жителей конечно же ничего не видел и не слышал.
– Что при нем было найдено?
Она нахмурилась:
– Я не помню... Фонарик... Веревка. Я не требовала описи.
– А фотоаппарат? Его поляроид, где он?
– Вроде бы нет, не слышала. Почему вы спрашиваете?
Я усмехнулся. Почему я спрашиваю? Потому что я тоже звонил в посольство Франции, которое предоставило мне опись его вещей. Никакого фотоаппарата не было найдено ни в багаже, ни при погибшем, но ведь он точно был у него!
– Он наверняка делал снимки. По ним мы могли бы очень легко понять, каким путем шел Чезаре. Уж не местные ли жители взяли фотоаппарат, чтобы не оставлять следов съемки? – спросил я у Амани. – Могло такое быть?
– Алексей, – ответила она, – поверьте мне, в Стране догонов может быть все что угодно.
На следующий день мы вместе отправились в Музей искусства народов Востока – встречаться с Оливье Лабессом. Мне казалось целесообразным появиться перед профессором Лабессом в максимально представительном составе, чтобы усилить давление. Я убеждал Амани, что троих ученых уже вполне достаточно для любой экспедиции и что толпа людей нам вовсе ни к чему. Да и для местных жителей, ее соплеменников, ртов-нахлебников меньше. Она же, напротив, была убеждена, что, если мы приедем втроем, нас никто не будет воспринимать всерьез.
Кроме того, по мнению Амани, нам придется проторчать, как минимум, неделю в Бамако, столице Мали, выбивая необходимое правительственное разрешение на проведение полевых исследований в Стране догонов, и солидные профессорские бороды нам в этом деле отнюдь не помешают.
Сделав для себя вывод, что мы оба по возрасту натуральные сопляки для таких важных дел, мы переключились на более интересное занятие: обсуждение вопроса, есть ли борода у Оливье Лабесса. По моим сведениям, любой уважающий себя полевой исследователь обязан иметь бороду. Моему воображению рисовались портреты Миклухо-Маклая, профессора Челленджера из "Затерянного мира" и Робинзона Крузо. Из описания жизни этих корифеев следовало, что борода для них была не только обязательным атрибутом учености или показателем их опыта, но и следствием необходимости, так как бриться на острове Новая Гвинея или в джунглях Амазонии не представляется возможным в силу отстутствия и средств, и стимулов.
Но мне совершенно ясно, что все они отращивали бороду, прежде всего, как колоритный штрих в расчете на свои последующие жизнеописания. Она нужна, чтобы убедить скептиков и внушить им почтение. В бороду они усмехались, когда кто-нибудь сомневался в их подвигах. Она неизбежно седела от их нервного образа жизни. В случае необходимости они свирепо трясли бородой, вызывая панику и уважение туземцев. Наконец, они гладили ее по возвращении во время доклада в Географическом обществе, доказывая подлинность своих необычайных находок собственным внешним видом.
За этой любопытной дискуссией мы прибыли в музей, в кафе которого нас ждал профессор Оливье Лабесс, – и бороды у него не было! Я, таким образом, проспорил Амани тысячу франков КФА, которые пообещал отдать уже в Мали, когда разменяю евро.
Впоследствии выяснилось, что Оливье сбрил свою окладистую бороду за две недели до нашей первой встречи, и я пытался выкрутиться, убеждая Амани, что я имел в виду ситуацию двухнедельной давности, но она посоветовала мне, раз так, вспомнить еще и безбородую юность Лабесса, и деньги мне пришлось отдать.