- Видите ли, господин Вандерберг… Это вопрос деликатный, - замялся Артур. - Я бы хотел быть с вами вполне откровенным.
- Разумеется, мой друг. Мы с вами деловые люди. Выкладывайте все.
- Господин Свенсен настаивает на единоличном владении коллекцией.
Вандерберг откупорил бутылку с пивом.
- Что за чушь! У него нет таких денег, можете мне поверить.
- Возможно, что и так. Но он хочет оставить себе живопись. Все остальное он собирается уступить вам с таким расчетом, чтобы оправдать почти все свои расходы.
- Всю живопись я ему не отдам! Слышите, не отдам!
Артур подсел к столику, и Вандерберг разлил по стаканам пиво.
- Артур, я предлагаю вам честную игру. Как только коллекция окажется у вас, мы с вашим патроном устроим маленький аукцион. - Вандерберг снова раскатисто засмеялся. - Вы меня понимаете - аукцион?! Кто больше даст! Выручка пойдет в вашу пользу.
- Господин Свенсен на это не пойдет. Больше того, в последнем разговоре он намекнул, что, если вы не согласитесь на его условия, он оставляет всю коллекцию за собой.
- Не понимаю, к чему вы клоните, Артур?
- Я обещал господину Свенсену живопись. Мы отдадим ему живопись, но я вовсе не обещал ему всю живопись. - Артур многозначительно выделил слово "всю". - Мои разговоры с патроном носили, я бы сказал, предварительный характер… А теперь я располагаю документом, представляющим определенную ценность.
Артур вытащил из бокового кармана тоненькую книжицу и положил ее перед Вандербергом.
- Я не читаю по-русски, - сказал Вандерберг. - Переведите, пожалуйста.
- С удовольствием, - улыбнулся Артур и, раскрыв книжицу, стал называть имена.
- Веласкес, Веронезе, Ван Дейк, Рубенс…
- Стоп, стоп, стоп! - замахал руками Вандерберг. - Давайте сразу отметим, что будет принадлежать мне!
У станции Изгорск поезд, в котором ехал Макар, остановился перед закрытым светофором. И вдруг в сонной тишине вагона послышался чей-то испуганный голос:
- Ой, што это? Кажись, горим?!
- Горим, братцы, горим! - истошно завопил другой голос, и все пассажиры спросонья бросились к окнам. Макар тоже высунулся из окна и увидел, что станционные пакгаузы охвачены огнем.
Расталкивая пассажиров, перебираясь через мешки и корзины, Макар выскочил из вагона. У пакгауза стояли какие-то люди, безучастно наблюдая за тем, как двое пожарников качали ручную помпу, а третий направлял тонкую струю воды на деревянную стену багажного сарая. Вслед за Макаром от поезда к пакгаузу бежали пассажиры, на ходу рассуждая о причинах пожара.
- Молния, что ли, вдарила?
- Да грозы-то не было, от сухости, надо думать, возгорелось.
- Будет болтать, - сказал кто-то. - Бандиты подожгли, лагутинцы.
У горящего пакгауза собралась большая толпа. Макар подбежал к растерянному человеку в фуражке с красным околышем.
- Что вы стоите? Ведра, багры, кастрюли, баки, все, что есть, тащите!
И, обращаясь к пассажирам и стоявшим возле пожарников зевакам, крикнул:
- Товарищи, граждане! Что же вы стоите, глазеете, когда на ваших глазах гибнет достояние республики?!
И, не дожидаясь ответа, Макар выхватил у одного из пожарников топорик и устремился в горящий пакгауз.
Верзила, Булочка и Кешка с валенками под мышкой бежали к пакгаузу.
- Пацаны, куда вы?! - кричал Верзила. - Смываться надо! Самое время смываться!
Но Кешка, а за ним Булочка бросились к месту пожара.
А здесь уже от маленького пруда к горящему зданию бежали с ведрами и кастрюлями первые добровольцы.
Макар с остервенением, заслоняясь рукавом от огня, в дымном сарае взламывал ящик за ящиком. С треском отлетела доска, и Макар увидел еще не выделанные овечьи шкуры. Задыхаясь от дыма, он выскочил из дверей и, подбежав к начальнику станции, суетившемуся возле пожарных, схватил его за плечо.
- Где ящики, которые прибыли ночью из Михайловки?
- Из Михайловки… - оторопело пробормотал начальник станции. - А… да, да… были ящики. Они в третьей секции. - И он показал рукой на закрытую дверь одного из отделений пакгауза.
- Сюда воду, сюда! Сюда! - крикнул Макар.
И он бросился к дверям, на которых стояла большая цифра 3.
Пожарники подтащили брандспойт и, взломав двери, направили струю туда, откуда валил дым и вырвалось пламя.
А между прудом и пакгаузом выстроились две цепи. По одной передавали ведра с водой, по другой - порожние. Среди взрослых в цепи стояли трое беспризорников. Кешка и Булочка передавали ведра с водой, а Верзила - порожние. То и дело наклоняясь к Кешке, он тупо повторял одно и то же:
- Пацаны, тикать надо, пока твой комиссар не хватился! Слышь, Монах!
И вдруг над третьей секцией высоко взметнулся столб пламени. Обе цепочки шарахнулись в сторону и в испуге застыли.
Пожарники бросились к пакгаузу и вскоре вытащили оттуда обожженного Макара. На нем тлела одежда. Пожарники направили на него струю, чтобы сбить огонь.
- Фельдшера! - крикнул начальник станции. - Скорее фельдшера!
- Опоздал. Опоздал я, - с отчаянием говорил Макар, вытирая рукавом лицо, и, неожиданно потеряв сознание, повис на руках у пожарников.
К Макару подбежал Кешка.
- Дяденька, ты живой? Живой? Живой?
Тем временем Верзила схватил за руку Булочку и утащил за собой.
Макар открыл глаза и, увидев Кешку, едва шевеля губами, тихо произнес:
- Сгорело… Все сгорело.
В кинематографе "Арс" на Невском шел новый фильм режиссера Тарсанова "Фаворитка его величества". Доброво со своей супругой смотрел картину на последнем сеансе.
В переполненном зале зрители вслух читали надписи, а пожилой тапер, глядя на экран, играл старинный вальс.
…Золоченая карета, запряженная шестеркой лошадей, подкатила к парадному крыльцу большого барского дома, На запятках стоял негритенок, одетый в ливрею. К карете подошел слегка сутулый человек с близорукими глазами, раскрыл дверцу и склонился в поклоне. Из кареты вышла дама в пудреном парике и, взбежав по лестнице, улыбнулась красавцу лакею, предупредительно распахнувшему перед ней парадную дверь…
После сеанса Доброво поднялся в кинобудку и попросил длинноволосого киномеханика в студенческой курточке показать ему некоторые куски пленки. Он долго и внимательно разглядывал их на просвет и наконец обратился к механику:
- Попрошу вас. Вырежьте мне, пожалуйста, несколько кадриков… Этот… Этот и вот этот…
- Не могу. Нам не разрешают. Вы попросили показать, я показал. А вырезать - не могу, - сказал киномеханик. - И потом… простите, кто вы?
- Моя фамилия Доброво.
- Прокофий Филиппович? - расплылся в улыбке киномеханик.
- Откуда вы меня знаете? - удивился Доброво.
- Я был студентом юридического факультета. Знаю ваш учебник криминалистики. Собирался быть адвокатом… - усмехнулся киномеханик. - Зачем вам эти кадрики, Прокофий Филиппович?
- Видите ли… мне показалось, что один из этих статистов замешан в деле, которое меня интересует, - сказал Доброво. - И я был бы вам очень признателен, если бы вы все-таки подарили мне эти три маленьких кусочка ленты.
Киномеханик улыбнулся и взял ножницы.
Помощника режиссера, молодого человека в кожаной куртке и мотоциклетных очках, Доброво разыскал в задымленной комнатушке кинофабрики, где одновременно гримировали и переодевали артистов, режиссер и оператор обсуждали план съемки, а участники массовых сцен получали деньги у пожилой кассирши, кутавшейся в темный шерстяной платок.
Разглядывая на просвет вырезанные кадрики, помощник режиссера сказал:
- Мы снимали этот эпизод в Знаменском, в имении Тихвинских. Это парадное крыльцо… Слуга у кареты и лакей наверху не артисты, люди случайные.
- Случайные? - переспросил Доброво. - Участники народных сцен?
- Нет, нет, это не наши люди. Они случайно были там, в Знаменском, в имении. Не знаю, право, что они там делали, но когда они появились, Тарсанов решил их использовать. Ему понравилась фигура вот этого лакея у двери, - помощник режиссера показал на пленке Маркиза.
- А фамилии этих людей… Я мог бы узнать? - спросил Доброво. - У вас, вероятно, записаны их фамилии?
Помощник режиссера заглянул в свою тетрадку, вытащенную из куртки, и сказал:
- Фамилии… фамилии… Здесь столько фамилий… Малинин, Кривченя, Масленникова, Петров. Нет, нет, все не то, другая съемка… А здесь? Вот. Баранов-Переяславский, Кусакина, Лихачев, Калужский, Сипавина… Нет. Не помню. Решительно не помню, кто из них кто. И к тому же, насколько я помню… я просто не записал их фамилий.
- Жаль, - сказал Доброво. - Я бы дорого дал, чтобы узнать фамилию этого человека. - Он показал на Тараканова, стоящего рядом с каретой.
- А зачем вам… этот человек? - спросил помощник режиссера.
- Видите ли… я когда-то учился с ним в одной провинциальной гимназии. Хотелось бы его разыскать, если это он…
Доброво поклонился и вышел из комнаты.
Старушка в зеленом капоте подошла к помощнику режиссера и спросила шепотом:
- Вы знаете, Петенька, с кем вы только что беседовали?
- Нет. А вы знаете?
- Конечно, знаю. Это знаменитый Доброво.
- Доброво? Не слыхал.
Дома, в своем кабинете, Прокофий Филиппович разложил фотографии кадров из фильма "Фаворитка его величества" на письменном столе и стал их тщательно рассматривать через лупу. Со двора донеслись звуки шарманки, и надтреснутый старческий голос запел:
Трансваль, Трансваль,
Страна моя,
Ты вся горишь в огне…