VI
Матрос Носков, к которому послали Серова, такого же, как и Генка, роста, но покрепче сбит, старше годами и богаче веснушками.
Еще о нем можно было сказать, что он ходил по жизни колесом, любил смеяться, часто и умело рассказывал занимательные приключения о Севере.
У него всегда улыбались не только золотистые глаза, но и вздернутый, весь в веснушках нос, толстые круглые щеки и тонкие, широко разрезанные губы.
Полусогнувшись, он опускал за борт длинную жердь с белыми и черными отметками в футах.
- Двенадцать… Четырнадцать!.. - кричал он, ни на кого не глядя.
- Ты это кому? - спросил подошедший Геннадий.
- Кому надо, тот слышит, - продолжал Носков нараспев. - Четырнадцать. Четырнадцать с половиной… - II, повернувшись к Серову, быстро спросил: - Ты что без дела? Тринадцать… Тринадцать с половиной…
- К тебе послали.
- Очень хорошо. Четырнадцать… Вот, поиграй-ка палочкой. - И сунул в руки Геннадию водомерный шест.
Шест был длинный, но сухой и показался Геннадию не особенно тяжелым. С силой ткнув его в воду с маленьким опережением хода корабля, Геннадий зорко следил за отметками.
- Че-тыр-над-цать… - стараясь подражать Носкову, запел Геннадий. - Опять четырнадцать…
Заметив, что у Геннадия все идет ладно, что работается ему в охотку. Носков отошел к месту курения и уселся у ящика с песком. Вынул папиросу, хотел украдкой подремать. Но на мостике недовольно крикнули:
- Вахтенный, что случилось?
Носков мигом подлетел к борту. Геннадий закидывал шест. Его быстро проносило вдоль борта. Он молча закидывал снова и с тем же результатом.
- Что у тебя, почему молчишь? - с тревогой спросил Носков. - Он чувствовал себя виноватым, что оставил новичка одного. - Онемел, что ли?
- Шест не достает дна, - спокойно ответил Серов. Он был уверен, что в таком случае матросу нечего сообщать на мостик.
- Кричи "подтабань" или "пронос", - приказал Носков.
"Подтабань" было новое, непонятное слово, и Геннадий принял второе.
- Про-но-ос, - запел он после каждого взмаха шестом.
Грело солнце, слепила вода. Шли мимо длинных зеленых островов, с которых тянуло лесной прохладой. Навстречу каравану из крутых обрывов вылетали стайки береговых ласточек и долго с веселым щебетанием кружились над судами.
На островах, на реке стояли обстановочные, знаки, указывающие путь кораблям. Но теплоход "Полярный" предназначался для плавания в море. Он имел глубокую осадку, и капитан принимал все необходимые меры предосторожности.
К концу вахты молодой матрос изрядно устал. Ломило в плечах и костях рук, потерял певучесть и стал похрипывать голос.
Но кругом было много солнца и воздуха. А главное - было сознание, что работу ему дали трудную, может быть, труднее, чем другим, а вот он с нею справляется. И работа его особо важная, и место его на корабле сейчас первое.
На Север идет огромный караван в двадцать единиц, и каждое судно водоизмещением в несколько сот тонн. Впереди каравана - теплоход "Полярный", а на теплоходе сейчас первым стоит рядовой матрос Геннадий Серов. Посты остальных вахтенных там, сзади. Даже рулевой и сам капитан находятся у него за спиной. И капитан не отдаст никакой команды, прежде чем не сообщит ему своих данных стоящий на самом носу матрос Серов.
Стоит только ему крикнуть "одиннадцать… десять… девять" - и сразу забеспокоятся на мостике. Капитан отдаст приказание - право или лево руля или тихий ход. Рулевой быстро закрутит колесо, побегут вдоль бортов на корму цепи рулевого управления, и теплоход круто свернет от мелкого места.
А чуть забудется, прозевает матрос Серов - теплоход налетит на мель. Через минуту к нему нанесет волной и весь караван. Будет авария.
Не зевай, матрос Серов! Ты теперь не ученик. Ты рабочий человек. И все, кто там за тобой, верят тебе, и надеются на тебя. Не обмани их, матрос Серов!
От сознания важности своего места и порученного има усталость казалась Геннадию даже приятной.
Кончив вахту, он не спеша пошел в душ и долго поливал себя прохладной водой. Потом повар принес в столовую сытный обед, и Геннадий решил, что при таком питании никакая работа не покажется тяжелой.
К вечеру караван достиг места, где в Лену вливалась широкая и многоводная река Алатун. Берега здесь раздвигались еще шире и теперь чуть проглядывались в синей дымке.
Алатун был скорее братом, чем сыном Лены. Он начинается в теснинах высокого Ялканского хребта и колесит между гор две тысячи километров, принимая по пути крупные притоки, которые сами тоже судоходны.
Геннадий много слышал и читал об Алатуне, но видел эту реку впервые. Долго стоял он на палубе по правому борту и смотрел на светлую голубую воду. На берегу у самого устья виднелось несколько рыбацких домиков. По берегу ходили люди. Несколько человек развешивали для просушки сети. Уткнувшись в красный песок, дремали черные смоляные лодки.
Как у всех горных рек, воды Алатуна были стремительны, холодны и прозрачны. Геннадий видел, как они с силой оттесняли влево медленно текущие воды Лены. Войдя в одно русло, две реки еще долго не смешивались: справа, стремительно завихряясь, текли светлые, чуть зеленоватые воды Алатуна, слева, немного отставая, - серовато-желтые - Лены.
Алатун выносит в Лену много песка и гальки. Из них на Лене образовался широкий перекат.
Караван осторожно прошел перекат, и команда, с напряжением наблюдавшая за проходом, сразу успокоилась, все разошлись по своим местам.
Низкое солнце, коснувшись далекой горы, быстро закатилось, точно растаяло. И зеленые острова, и синеватые горы, и. беспокойная вода покрылись серебристым туманом.
Было время отдыхать, и Геннадий ушел в каюту. Она помещалась на носу, с правого борта, маленькая, всего на две койки.
Гена втянул под стол складные стулья, прикрыл широким иллюминатор, задернул на нем синюю занавеску, и каюте стало темно.
Жизнь матроса ему показалась вовсе не плохой: тут же и работа, и тут же рядом жилье.
"Может, она и полюбится тебе, неподходящая-то", - Вспомнил он слова Ивана Демидовича.
Может быть! Первый день плавания был совсем не тяжелым - на корабле ничего не случилось.
И когда лег в постель, подумал, что над ним сейчас на вахте новый надежный товарищ, и не надо ни о кем беспокоиться.
Можно спать.
Глава четвертая
I
Проснулся Геннадий от страшного грохота и сразу не понял, в чем дело. Похоже было, что над головой тысячи тяжелых гирь посыпались на листы железа.
И только когда что-то тяжелое булькнуло в воду и раздался грохот, понял, что пароход остановился что это над ним грохотала в клюзе цепь падающего якоря.
Что случилось? Почему стали? - громко спросил ом, говеем не думая, что он в каюте один.
Ему никто не ответил. Быстро встал с постели, спустился вниз, отдернул занавеску на иллюминаторе.
За иллюминатором открывался широкий синий залив. Высокий берег плотно застроен веселыми домами.
Быстро оделся, вышел на палубу.
"Чернорецк!" - первое, что он услышал наверху.
Горняцкий поселок Чернорецк раскинулся в обширном устье долины между двух гряд высоких лесистых сопок. Прямо к воде сбегали широкие улицы, застроенные новыми домами. Чуть выше вырисовывались длинные здания складов. А дальше за синей цепью сопок поднимались вершины далеких Верхоянских гор с белыми полосами еще не растаявшего снега.
Над поселком густо дымила электростанция, а чуть в стороне легко попыхивала прозрачным дымком невысокая труба бани. Баня, как и электростанция и столовая, работала круглые сутки. Она нужна горнякам, как свет, жилье и пища.
Но нигде не было видно обычных для угольных разработок высоких копров, всякого рода шахтных надстроек.
В заливе стало шумно. На караване кипела работа - его расчаливали. Юркий моторный бот "Чайка", шхуна "Пионер" и прибывший сюда еще раньше колесный пароход "Алдан" забирали от каравана порожние тысячетонные и пятисоттонные баржи и уводили их к дамбе под погрузку угля для судов, плавающих в Арктике.
Часть команды отпустили на берег. В их число попал и Геннадий. Он держался ближе к Носкову: с ним первым ему пришлось работать в плавании. Носков казался ему самым бывалым матросом, он много рассказывал об Арктике. И делал это так вдохновенно и ярко; что Геннадий представлял себе, будто сам видел плавающие ледяные горы, шумливые птичьи базары, клыкастых моржей и круглоголовых тюленей.
Уже в шлюпке Носков начал рассказывать историю Чернорецка, слышанную им в первый приезд сюда. И опять с такими подробностями, словно все пережил сам.
- Когда-то всего этого здесь не было, - говорил он, как искусный оратор, проводя рукой вдоль берега. - Пришел сюда маленький караван и высадил на берег сразу двести человек. А дело позднее. Снег пошел, шуга по реке двинулась. Караван уйти не мог и тоже зазимовал тут… Зимовать, оно ничего - ребята молодые, горячие. А только где зимовать - в поселке всего семь домиков. А мороз - пятьдесят и шестьдесят градусов. Поставили палатки, печи железные соорудили. Что дальше делать? Строиться? Но с чего начать?
- Известно, с чего начинать, с жилья, - сказал Юсуп.
- Нет, они решили другое…
- Зачем другое? Человек жилье должен иметь.
- А они взяли и построили электростанцию. Вот! Носков сказал это с такой гордостью, будто это сделано было по его личному совету.
- Рискованно, - поддержал Юсупа Сергей Алферов. - Электричеством в такой мороз не нагреешься. Плохо думали начальники.