- Да, если бы меня не тревожила мысль, что он тоже может быть скомпрометирован из-за меня, - ответил раненый. - Стоит ли моя жизнь того, чтобы ты ради нее подвергал опасности женщину, подобную твоей кузине, и такую выдающуюся личность, как доктор Парсеваль, наш дорогой учитель?
- Стоит, стоит, дорогой Луис, поверь мне! - с жаром воскликнул дон Мигель. - Кто же и достоин жертв, как не человек, который покрыт ранами и тем не менее все еще беспокоится о других?.. Но, успокойся: ни моя кузина, ни доктор Парсеваль не будут скомпрометированы. Я ничего не делаю опрометчиво и все отлично обдумал, прежде чем везти тебя сюда... А если бы им и пришлось пострадать, то они сочтут это только за честь, потому что этим они только засвидетельствуют свою принадлежность к числу честных людей, восстающих против зла. Наше общество в последнее время стало состоять только из убийц и их жертв; раз мы не хотим быть убийцами, то уже одним этим выказываем готовность сделаться жертвами.
- Все это так, но все-таки нисколько не утешает меня. Доктор Парсеваль пока еще ни в чем не был замечен, а приглашая его ко мне, ты навлекаешь на него подозрение.
- Но я не с крыши зову его сюда, не объявляю на весь город, что мол, смотрите, добрые люди, сейчас прибудет в этот дом, к "унитарию", дону Луису Бельграно, раненному наемными убийцами Розаса, доктор Парсеваль!.. Ах, дорогой Луис, кого же можно было пригласить, как не его? Ведь, в сущности, ты, я, все наши друзья, все наше поколение, побывавшее в здешнем университете, - все мы не что иное, как живые улики образа мыслей доктора Парсеваля. Мы - воплощение его идей, его произведение, помноженное на громадное число патриотизма, продукты его совести, его философических мыслей. С высоты своей кафедры он зажег в нашей душе любовь ко всему прекрасному и великому: к добру, к свободе, к справедливости! Наши друзья, которые сняли белые перчатки, чтобы взяться за шпагу, и соединились под знаменем Лаваля, - все они Парсевали. Фриас - доктор Парсеваль армий; Альберди, Гутьерес, Иригойен - доктора Парсевали печати. Сам ты, лежащий здесь, предо мной, весь в крови, рисковавший своей жизнью, чтобы бежать из угнетенного отечества, - тот же доктор Парсеваль, со всеми его чувствами и мыслями... Однако, что же это я болтаю! - перебил сам себя дон Мигель, увидав струившиеся из глаз раненого слезы. - Прости, пожалуйста, меня, я не буду больше затрагивать струн твоей души... Ради Бога, положись только на меня, и все будет хорошо... А в крайнем случае, если мы и попадем хотя бы к самому черту, то в аду нам, право, не будет хуже, чем в Буэнос-Айресе... Ну, будь умником, успокойся и лежи смирно. Я пока пойду поговорю с Гермозой.
Отерев другу слезы чистым батистовым платком, взятым с кресла, на котором сидела раньше хозяйка дома, и поцеловав горевшее лихорадочным румянцем лицо дона Луиса, он пошел в кабинет, смахивая на ходу с ресниц собственные слезы.
Впоследствии мы поближе познакомимся с этим превосходным молодым человеком, не уступавшим ни одному из мужчин в храбрости и ни одной женщине в нежности чувств.
Когда он вошел в кабинет, донна Гермоза сказала ему:
- Мигель, я положительно не знаю, что мне делать с тобой и твоим другом. Вам необходимо переменить платье. Твое все в крови и в грязи, а у дона Луиса, кроме того, оно все разорвано. Где мне достать для вас подходящие костюмы? Не могу же я предложить вам свои!
- Отчего же, милая кузиночка? - весело проговорил дон Мигель. - Посмотри, какая красавица выйдет из дона Луиса, если только сбрить ему усы и бородку!.. Нет, нет, я шучу! - поспешил он добавить, видя, что молодая женщина смотрит на него в недоумении. - Костюмы у нас будут, не беспокойся; я уже обдумал этот вопрос. Я пришел поговорить с тобой о более важном... Скажи, пожалуйста, кому из своих слуг ты больше всего доверяешь?
- Хусто Марии - эта служанка, вывезена мною из Тукумана, - и маленькой Лизе.
- Какие у тебя еще, кроме этих, слуги?
- Кучер, повар и два старых негра - сторожа.
- Кучер и повар - белые?
- Да.
- Хорошо. Итак, белых, потому что они белые, черных, потому, что черные - но, как только наступит утро, спровадь их всех подальше.
- Разве ты думаешь...
- Я ничего не думаю, а только сомневаюсь... Милая Гермоза, я знаю, что тебя должны любить все твои слуги, потому что ты добра, богата и справедлива, но при настоящих условиях, в которых находится наша страна, достаточно пустяка, чтобы слуга превратился в смертельного врага. Людям, желающим вредить, открыт путь доносов, и по одному слову какого-нибудь лакея, который сочтет себя оскорбленным, гибнут целые благородные семейства в когтях Mac-Горки. В Венеции во времена совета десяти и то было сноснее, чем сейчас у нас, в Буэнос-Айресе. Более всего можно нам полагаться на мулатов. Негры слишком много возомнили о себе, белые слуги почти все развращены, но мулаты, благодаря своему удивительному стремлению подняться посредством просвещения, почти все поголовно враги Розаса, так как они знают, что "унитарии" все люди просвещенные и поэтому вполне сочувствующие им...
- Хорошо, Мигель, я утром отошлю их всех от себя, - перебила молодая женщина, все время боровшаяся с собой, прежде чем прийти к этому решению.
- Да, милая Гермоза, это, к сожалению, необходимо, - произнес молодой человек, отлично понявший, что происходит в ее душе. - Этого требует безопасность дона Луиса, моя и даже твоя собственная... Надеюсь, ты не раскаиваешься в гостеприимстве, оказанном тобой несчастному...
- О, что ты, Мигель! Как можешь ты думать что-либо подобное!.. Мой дом и все мое состояние - к услугам твоим и твоих друзей.
- Благодарю. Злоупотреблять твоим великодушием мы не будем. Дон Луис не пробудет здесь ни минуты больше, чем потребует необходимость, - дня два или, в крайнем случае, три.
- Этого слишком мало, Мигель! - горячо проговорила донна Гермоза. - Он, очевидно, тяжело ранен и стаскивать его так скоро с постели - значит, убить его. Я свободна, живу совершенно изолированно, потому что по своему характеру люблю уединение; только изредка принимаю какую-нибудь из своих подруг или из приезжих родственников и еще реже выхожу сама... Я даже придумала, куда можно поместить дона Луиса, - в левый флигель дома. Туда никогда никто не заходит.
- Вот это отлично! - воскликнул молодой человек. - Может быть, там и для меня найдется местечко - хотя бы на эту ночь?
- Конечно, найдется, мой друг, - с улыбкой ответила донна Гермоза. - Пойдем, я тебе покажу это помещение.
Глава IV
ДОКТОР ПАРСЕВАЛЬ
Молодая женщина достала из ящика письменного стола ключ, взяла свечку и повела своего кузена через смежную комнатку, в которой спала крепким сном ее любимая горничная - подросток, - Лиза, во двор, к небольшому флигельку, состоявшему из галереи, где можно было прохаживаться в дурную погоду, и нескольких комнат.
Отперев наружный вход, донна Гермоза прошла галерею и вступила в прекрасно меблированную комнату.
- Вот, - сказала она, поставив свечку на стол,- помещение, которое я рекомендую тебе. Здесь недавно жил один родственник покойного мужа, приезжавший на несколько дней из Тукумана... Ты, кажется, еще ни разу не был здесь?
- Нет, я всегда думал, что здесь живет прислуга.
- При муже кое-кто из прислуги, когда ее было больше, действительно жили здесь, а теперь, когда я сократила свой штат, этот флигель у меня служит исключительно для гостей... Я недавно так была поражена неожиданностью, что совершенно забыла об этом флигеле... Вот смотри, здесь есть все, что может понадобиться для дона Луиса.
Она открыла комод и вынула оттуда чистое постельное и столовое белье и приготовила постель, между тем, как Мигель тщательно осматривал соседние комнаты - гостиную и столовую. Окна последней комнаты были прямо против окон гостиной главного здания, где в настоящую минуту лежал дон Луис.
- А куда выходят окна этой комнаты? - осведомился молодой человек, возвратившись в спальню.
- На галерею, через которую можно выйти с другой стороны прямо к воротам и к железной решетке, огораживающей дверь. Через эти ворота и вышел на улицу Хосе, не проходя домом.
- Это хорошо устроено... Однако, мне кажется, я слышу какой-то шум...
- Да... топот лошадей.
- Ага! Это, наверное, Хосе с доктором Парсевалем. Впрочем, убери-ка пока свет в ту комнату, - проговорил молодой человек, выбегая в галерею к окну, которое выходило как раз к воротам.
- Кто это? - с сильно бьющимся сердцем спросила донна Гермоза, тоже вышедшая в галерею из столовой, где оставила свечу.
- Они... доктор Парсеваль и Хосе, - ответил дон Мигель, прижавшись лицом к окну. - О, милый, неоцененный Парсеваль!.. Пойдем, Гермоза, встречать его.
Донна Гермоза побежала за свечкой, догнала кузена, который ощупью пробирался к выходу, сгорая от нетерпения поскорее повидаться с доктором Парсевалем.
Хосе догадался провести своего знаменитого спутника, профессора философии и доктора медицины Парсеваля, который тоже ехал верхом, прямо во двор, где его и встретили молодые люди.
- Благодарю вас,- тысячу раз благодарю, дорогой профессор, - говорил дон Мигель, пожимая руку Парсевалю, который, несмотря на свои пожилые годы, ловко спрыгнул с коня.
- Ведите меня скорее к Бельграно, мой друг, - сказал Парсеваль, не любивший благодарностей.
- Сейчас, - ответил дон Мигель, вводя ого задним ходом в кабинет донны Гермозы. - Все ли вы взяли с собой, что нужно для перевязки, как я просил вас? - продолжал он, указывая на ящик, который Парсеваль нес под мышкой.