Витька поискал белые кудри Лукина. Действительно, где он? Неужели поехал в город без ужина? Не может такого быть! Вон и пайка его на месте. Горбушку-то он бы прихватил обязательно.
Сегодня в прокатке Лукин отличился. Разделся по пояс, нацепил фартук на голую грудь и давай шуровать в печи раскаленные добела болванки. Разошелся - не остановить. Покрикивает. Сизакова, бывшего с ним в паре, так загнал, едва тот поспевал подправлять болванки на рольганг.
- Эй ты, русалка толсторожая! - вопил запарившийся Сизаков. - С ума стронулся, что ли! А ну потише шуруй, говорю!
Какое там! Лукин в азарт вошёл. Вся группа за ними стала наблюдать и удивляться.
- Давай, давай, напарничек, не подкачаем! Пятилетка в четыре года, ур-ра! Даром, что ли, хлеб едим.
Желваки на скулах у Сизака так и заходили. Робу ему тоже пришлось скинуть. Заплясала на груди наколка: фиолетовая кобра, спящая на страшном кинжале. Темные ручьи побежали по кобре.
- Я тебе покажу "давай, давай"! - орал Сизак. - На Доску почета захотел! Тише шуруй, говорят. Ну, подожди же ты у меня!
Но сколько ни ворчал Сизаков, ему приходилось не отставать. Огненные болванки одна за другой валились из печи.
Наконец бригадир дал колокол - другой бригаде заступать. Сизаков плюнул, перекинул робу через плечо и пошел в душевую.
Лукин, белозубо улыбаясь, пошел за ним.
- Вот это да! - возбужденно крикнул он. - Давай всегда так, а?! Ты, правда, выдохся немного, но привыкнешь. Верно?
Витька заметил, как у Сизака бешено сверкнули глаза. Он даже весь передернулся.
- Слышь, а зачем у тебя эта змея? - как ни в чем не бывало спросил Лукин. - Я бы себе гада ни за что не дал выколоть!
Сизаков в гневе поднял кулак, но не ударил, а только посверлил черным пальцем висок Лукина.
Теперь Сизак сидел рядом с Витькой. Лицо его было хмуро и презрительно. Он тоже покончил с ужином и, видно, подумывал насчет дополнительной пайки. Толстое золотое кольцо желтело на его руке. Кольцо это появилось недавно, Сизак хвастал, что выиграл его в карты.
Витька знал Сизака и до войны. Они учились в одной школе, а в войну дружили. Но сейчас Сизак стал другим. Спутался со шпаной, ходит по пивным, в карты режется, по вечерам на Большом задирает прохожих. Как-то в Васином саду Витька попробовал с ним поговорить, только в глаз получил. Долго потом синяк не проходил. Сдачи дать не пришлось - шпана окружила, насилу выбрался.
- Сизак, где Лукин?
- Вались ты от меня!
Сизаков помахал близнецам и показал два пальца.
- Я уже пайку у них забил, - сказал Витька.
Не обращая на него внимания, Сизаков поднялся и вразвалку пошел к Старухиным. Сгреб обе пайки, швырнул на стол тридцатку и вернулся на место.
- Пользуешься, Сизак. На шпану надеешься!
- Хотя бы! Поговори ещё у меня.
После ужина можно домой, но Витька отправился в общежитие. Интересно, что с Лукиным. Иногородние жили в старом здании неподалеку от знаменитого Горного института. Здание еле перенесло войну. Осколки изрешетили фасад, внутри сыро и холодно, холоднее, чем на улице. Дощатый пол в длинном темном коридоре подгнил, канализация не работала, и в доме стоял тяжелый запах. По коридору много дверей - за дверью комната, а в комнате живет по десятку ремесленников.
Лукин сидел на кровати, прижав колени к подбородку.
- Ты что, рехнулся? Комендант увидит. В брюках под одеяло!
- Брюки-то сперли, - сказал один из Старухиных, а который - сам черт не смог бы разобрать.
- Так, - усмехнулся Витька, - дофорсил малый!
"Загрустил увалень, а то все улыбался! Ничего, походишь и в робе. Многие в ней ходят и - живы. Ишь, будка вся опухла от слез, - думал Витька. - Узнал, что земля вертится!"
- Они тыщу, как не больше, стоят, - сокрушался Старухин. - Эх, башка плоская! Да разве здесь не украдут? Мы вон на сундучок-то два замка прихитрили и то опасаемся, а он такие брюки под матрацем держит. Да чего их было покупать?! Ведь голый сам. Из деревни даже соли не привез!
Лукин вдруг со злостью отбросил одеяло и вскочил на кровати. Жалкие матрацные пружины только пискнули.
- Не ври! Не хуже тебя собрали. И сундук был, - заорал он Старухину. - И сало было, еще получше твоего. Последнее мне отдали. А я всё за эти брюки, да ещё денег сколько приплатил!
- Ну вот, ну вот… - закачал головой Старухин. - Башка-то плоская.
- Не мог я в Ленинград голозадым ехать, это ты понимаешь? - орал Лукин, прыгая по кровати. - Не мог! В лохмотьях сюда попрусь, да?
- Быть бы сытому, - невозмутимо тянул своё Старухин. - Из брюха никто не украдет. А Нева что - вода мутная, и всё, течет только шибко да широкая. Какое тут диво?
В темноте раздавались шлепки мелких волн, легкие, частые и звонкие. От темной груды камней, лежащих на самом берегу залива, шел резкий и острый запах нефти. Откуда-то с воды прилетали голоса рыбаков, но лодок не было видно. И непрерывно шумела труба ГЭС, словно какое-то чудовище набрало в себя воздуха и теперь, недовольное, вздыхало сипло и мощно.
Изредка на берегу проходили пары. Сверкали матросские бляхи, слышался смех. Моряки вели девчонок в темный прибрежный сад.
Витька стоял у самой воды и грыз сухарь. Сухарь ему сунул в шинель отец еще вечером, когда Витька только собирался пойти на улицу.
Все звуки были понятны Витьке, может быть, поэтому он не боялся ходить так поздно. Здесь он собирал кленовые листья в блокаду, чтобы мать испекла из них лепешки, здесь на берегу находил дрова.
Сухарь был пересушен и приятно горчил. Отламывая маленькие кусочки, он давал им таять во рту.
Витька караулил Сизакова. Он был почти уверен, что тот взял брюки. Уже погасли редкие фонари в переулках, а Сизаков не появлялся. Но он должен пройти здесь, другой дороги к дому не было.
- Ишь ты, для Ленинграда вырядился, увалень! Чудила! - повторял про себя Витька, думая о Лукине.
Он уже продрог, когда увидел пару, быстро двигавшуюся к нему навстречу.
- Эй, дай закурить!
Сизаков с какой-то девчонкой…
- А, Витёк! Курево, говорю, есть? "Звездочка"? Годится.
Девчонка была на голову меньше Сизакова и всё время отворачивалась, пряча лицо. Но Витька всё же узнал. Живет на кольце трамвая в Скобском дворце. Малявка!
- Мы потопали. Мерси!
- Обожди, Сашка, потолкуем.
- Утром на теории делать нечего, там и потолкуем, - отмахнулся тот.
Витька покачал головой.
- Ну, что тебе? Говорят - утром.
- Брюки гони…
Сизаков поднял голову и в упор посмотрел на Витьку.
- Томка, пойди пройдись, я сейчас, - угрожающе процедил он.
- Он не скоро, - смело сказал Витька.
- Ладно же! Томка, беги домой, завтра увидимся.
Девчонка послушно затрусила прочь.
- Пойдем, что ли?
- Куда?
- В парадную.
- Так, - сказал Витька. - Пошли на черный ход, - продолжал он, - там лучше.
- Все равно, - с усмешкой, любезно согласился Сизаков…
Витька сидел на ступеньке, разглядывая порванную штанину. Выше на площадке сидел Сизаков.
- У, гад! Из-за мешочника, из-за скобаря какого-то! Из-за русалки толсторожей!
- Не вой, Сашка. Брюки гони, домой не пущу.
- Ты!
- Я.
- Может, ещё полезешь?
- Не отдашь?
- А-а! - крикнул Сизаков и бросился вниз, пытаясь ударить ногой. Но Витька успел увернуться и схватил его за руку. Они оба упали.
На площадке робко приоткрылась дверь и тут же захлопнулась.
- Пусти лучше! Здоровенный стал, - задыхался Сизаков.
Витька отпустил. На ступеньке тускло блестело толстое кольцо. Он схватил его и сунул в карман.
- Теперь-то отдашь!
Они прошли по Большому и свернули к Неве. Брюки были спрятаны где-то в разрушенном доме на набережной. Было всё так же темно и тихо, только редкие окна светились в домах да громыхали иногда грузовики.
- Помнишь, как в блокаду здесь за водой ходили на Неву?
- Помню, конечно.
- А как я тебе сухого молока целую плитку дал, помнишь?
- Помню. Ты не останавливайся. Идём, идём!
- А как я дрова за тебя рубил, тебе топор не поднять было? А как карточки вместе отоваривали, а? Отдай кольцо!
- Брюки гони.
- Да матери кольцо, Витек, понимаешь?!
Витька остановился и переспросил:
- Что? Матери? А хвастал, что выиграл?
- Выиграл… конечно. У спекулянтов. Они матери тогда за него полкило серого дали.
Витька вспомнил, как его мать в сорок втором зимой однажды, придя с завода, сказала: "Надя Сизакова умерла. А мы с ней в роддоме когда-то вместе лежали".
- На, возьми. Сразу бы и сказал. Стой, стой! А что тут за буквы внутри, а?
- Ну инициалы маткины, - Сизак попытался выхватить кольцо.
- Куда! Ух и гад ты! Маткины! Да тут и буквы-то нерусские. Соврал, Сизак! На что взять решил, а? Ну и человек.
- Отдам брюки, кольцо отдашь? Не отдашь - поймаем все равно.
- На кой мне оно черт. Гони брюки!
- Пошли отдам.
- Нужны мне они, думаешь, - на ходу говорил Сизак, но Витька уже не верил ему. - Обидно. Всякий белобрысый форсит. Силу показывает. Что он сегодня на заводе творил, а? Для того я в блокаду выжил, чтобы всякий теленок надо мной верхушки сбивал, да?
- А для чего ты выжил?
Сизак остановился и заорал:
- Да ты что тут из себя ставишь, а? Ты думаешь, ничего тебе не будет? Да мы же тебя сегодня поймаем. Да мы же тебя разукрасим, как в праздники! Это ты понимаешь? Лучше гони кольцо, пока я никому не сказал!